– Как ты думаешь, что он хочет? – спросила я, поправляя кружевной шарф на волосах. – Амелия, с тех пор, как ты прочитала эту записку, ты уже двадцать раз спрашиваешь одно и то же. Какой смысл в пустых размышлениях? Мы скоро узнаем ответ от самого Риччетти. – Но, Эмерсон, ты знаешь, что это неправда. Он нагородит горы лжи, чтобы ввести нас в заблуждение. Запутать нас – вот для чего он нас пригласил. Я была включена в это приглашение. Осознание этого вполне оправдало меня за чтение чужого письма – ведь если бы я этого не сделала, Эмерсон ни словом бы мне не обмолвился. Сам Эмерсон продолжал дуться и не отвечал, поэтому я продолжила: – Не правда ли, странное совпадение, что Риччетти появился в Луксоре сразу после того, как мы нашли статую гиппопотама? Возможно, именно таким причудливым способом он решил объявить о своём прибытии. Как я и ожидала, эта речь вызвала ярость Эмерсона, а с разозлившимся мужем, по моему опыту, легче иметь дело, чем с надутым. – Ты чертовски увлечена любопытными совпадениями, Амелия! Возможно, он здесь уже несколько недель. Что касается мистического значения гиппопотамов, могу только предположить, что перевод сказок ударил тебе в голову. Почему, к дьяволу?.. И так далее. Спор помог ему остаться оживлённым и счастливым во время путешествия. Я прислонилась к его плечу и наслаждалась видами. Риччетти пригласил нас пообедать с ним в Луксоре. Когда мы приехали, он был уже на месте, в центре взоров присутствующих. Если бы не официанты в фесках и красных туфлях, обеденный салон Луксора мог располагаться в любом английском отеле – дамастовые скатерти и салфетки, хрустальные бокалы и изящный фарфор, а также посетители в традиционных европейских вечерних нарядах. Риччетти выделялся в этом окружении, как канюк в клетке с воробьями. Присутствие двух охранников, стоявших за ним неподвижно, как статуи, придавало особенную экзотическую окраску всей сцене. Ему отвели один из лучших столиков в углу возле окон, и, увидев нас, он поднял руку в знак приветствия. Глаза не отрывались от нас, словно ведомые пружиной. Лекция, прочитанная мне по дороге, привела Эмерсона в (относительно) дружелюбное настроение. Он позволил Риччетти завершить свои извинения передо мной за неспособность подняться («Немощи моего возраста, миссис Эмерсон»), прежде чем поставить локти на стол и заметить: – Давайте перейдём к делу, Риччетти. Я не собираюсь преломлять с вами хлеб или позволять моей жене оставаться в вашем присутствии дольше, чем это необходимо. Амелия, не прикасайся к вину! – Но, друзья мои! – воскликнул Риччетти. – Как я могу предложить тост за ваш успех, если вы не поднимете бокалы вместе со мной? – Итак, вы знаете, что мы нашли гробницу, – резюмировала я. – Весь Луксор знает. Конечно, это не стало для меня неожиданностью. Я был уверен в ваших способностях. – Вы пригласили нас не для того, чтобы поздравлять, – огрызнулся Эмерсон. – Что дальше? – Вот что, Эмерсон, – вмешалась я, – я полностью согласна с тобой в том, что нет нужды длить нашу беседу без необходимости, но ты не задаёшь правильные вопросы. Синьор Риччетти будет болтать только о возобновлении старых знакомств и об удовольствии пребывать в нашей компании. Позволь мне справиться с этим. Синьор, как долго вы находитесь в Луксоре? Риччетти слушал с интересом. Затем зубы ящера оскалились в широкой саркастической усмешке: – Я бы не солгал, миссис Эмерсон, если бы заявил, что мне очень нравится удовольствие пребывать в вашей компании. Как я могу отказаться поиграть в вопросы и ответы с такой очаровательной дамой? Я прибыл сюда восемь дней назад на пароходе Кука «Рамзес». Я нашёл имя особенно символичным. – А что у вас... Нет, это недостаточно конкретно. Вы встречались с Али Мурадом? – Я посетил его магазин во вторник на той неделе. Я всегда навещаю торговцев антиквариатом в надежде пополнить свою скромную коллекцию. – У вас есть коллекция древностей? – Несколько незначительных пустяков. Когда-нибудь, если вы окажете мне честь, я бы хотел показать их вам. – Будь я проклят… – начал Эмерсон. – Тише, Эмерсон. Признаюсь, я отошла от темы. Вернёмся обратно. Вы знаете, синьор, что мистер Шелмадин мёртв? Риччетти обнажил ещё несколько зубов. – Моя дорогая миссис Эмерсон, именно я позволил себе сообщить вам об этом факте – вернее, отправить вам вырезку из каирской газеты. Я был уверен, что ваша сообразительность поможет прийти к неизбежному выводу. – Вы убили его? Риччетти, казалось, получал огромное удовольствие. Его челюсти расширились, демонстрируя невероятную коллекцию зубных протезов. – Нет, миссис Эмерсон, не я. Я попробовала изменить тактику. – С тех пор, как вы в Луксоре, вы посещали Абд эль Хамеда? – Увы, – лицемерно вздохнул Риччетти. – Я не смог навестить своего старого друга Хамеда. Мои усиливающиеся недомогания, миссис Эмерсон… – Это ваши люди оставили статую богини-гиппопотама в могиле? Глаза Риччетти расширились, и я на мгновение подумала, что застала его врасплох. Затем он разразился смехом. Стаканы на столе задрожали, и к нам обернулись все, сидевшие в салоне. Риччетти хохотал до слёз. Вытерев их салфеткой, он ахнул: – Ah, bravissima! Che donna prodigiosa![142] Эмерсон, старый дружище, она великолепна. Я поздравляю вас. – Ещё одна такая ссылка на мою жену, – процедил сквозь зубы Эмерсон, – и я сшибу вас со стула. – Mille pardone![143] Я неправильно понял. Британское чувство юмора всегда было для меня загадкой. – Теперь он не смеялся. – Позвольте мне уточнить ваш вопрос, миссис Эмерсон. Вы, кажется, предполагаете, что кто-то не так давно – скажем так, внёс? – статуэтку в могилу. Уверяю вас, это был не я. Меньше всего я думал о том, чтобы вмешиваться в вашу работу. – Полная чушь! – взорвался Эмерсон. – Мне известна ваша настоящая причина приезда в Луксор, Риччетти. Вы намерены восстановить здесь полный контроль над рынком древностей. Вы потеряли его десять лет назад благодаря другому, более умелому игроку. Он ушёл, и место снова вакантно. Я не уверен, есть ли у вас конкуренты, а если да, то кто они; честно говоря, мне наплевать. Но я раздавлю любого, включая вас, кто попытается навредить моей семье и моим друзьям или помешать моей работе. Зубы Риччетти исчезли за сжатыми губами, едва разжавшимися, чтобы выплюнуть слова: – Сколько у вас друзей, Отец Проклятий? – О Боже, – отмахнулся Эмерсон. – У меня нет времени, чтобы обмениваться с вами загадочными намёками. Если у вас есть какие-то здравые предложения... Думаю, что нет. Нам пора, Амелия. Когда мы вышли на улицу, Эмерсон энергично встряхнулся. – Находясь в присутствии этого мерзавца, я всегда чувствую себя так, словно меня покрывают ползающие насекомые, – отметил он. – Не зайти ли нам к Рормозеру выпить бокал пива и поужинать? Я малость проголодался. 8. НИ ОДИН БЕЗВИННЫЙ ЧЕЛОВЕК НЕ МОЖЕТ ВЕСТИ ЖИЗНЬ, СВОБОДНУЮ ОТ БЕЗВРЕДНОГО ПОРОКА Спустя неделю все мы стояли на вокзальной платформе, встречая ночной поезд из Каира. Даже Эмерсон отвлёкся от своей работы. Эвелина сошла с поезда одной из первых. По-прежнему бледная и худая, с тёмными пятнами усталости под глазами, но в её поведении произошли неопределимые изменения, внушившие мне надежду, что долгожданное исцеление началось. Я поняла, что она не получила ни одного из обнадёживающих писем, отправленных мной, потому что, мельком бросив на меня взгляд, бросилась к Рамзесу и обняла его. – Слава Богу! Тебе лучше, Рамзес? Ты поправился? – Да, тётя Эвелина, – ответил Рамзес. – К счастью, нож миновал все жизненно важные органы, и доктор, с которым консультировалась мама, вопреки преобладающей тенденции, оказался компетентным. Я потерял большое количество крови, но, отчасти благодаря потреблению множества галлонов куриного супа… – Нож? – Эвелина поправила шляпу, сбившуюся набок из-за стремительности объятий. – Боже мой! Так ты был ранен? У меня сложилось впечатление, что ты заболел. – Э-э, хм-м, – вмешался Эмерсон. – Не обращай внимания на Рамзеса, он, как видишь, вернулся к нормальной жизни. Ты выглядишь уставшей, дорогая Эвелина; поехали прямо в отель. Где остальная часть вашего багажа? Её не было – только ручная кладь. Они не тратили время на упаковку сундука или отдых по пути, прерываясь не больше, чем необходимо, чтобы дождаться следующего доступного способа путешествия. Когда Эвелина обняла меня – уверенная, что поддерживает в тяжёлой ситуации – я почувствовала острую боль вины, но совсем незначительную. Методы Эмерсона были неортодоксальными, однако оказались эффективными. Пока мы добирались до отеля, Уолтер расспрашивал Эмерсона о гробнице. В номере я пыталась убедить Эвелину прилечь, но она отказалась, утверждая, что удовольствие от воссоединения с любимыми и облегчение из-за беспочвенности худших страхов вернули ей силы; поэтому мы расположились в гостиной их сьюта[144] и заказали чай, а Эмерсон продолжал рассказывать. – Мы добились меньшего прогресса, чем я надеялся, – признался он. – Мне приходилось тратить время на то, чтобы отбиваться от клятых газетных репортёров и любопытных туристов, и произошло два несчастных случая. Два камнепада... – Два? – воскликнул Уолтер, невольно взглянув на жену. – Ты уверен, что это были действительно несчастные случаи? – А что же ещё? – Уклончивый ответ, но нам не удалось обнаружить, как мог быть устроен обвал породы: гробница охранялась днём ​​и ночью. Улыбка, осветившая худое лицо Уолтера, стала подлинным выражением удовольствия, которое я увидела на его лице впервые за много месяцев. – Мой дорогой Рэдклифф, я ни разу не видел, чтобы вы с Амелией страдали от обычных несчастных случаев. Я считал само собой разумеющимся, что, как обычно, вы столкнулись с бандой преступников. – Однако вы приехали! – воскликнула я, тронутая до глубины души. – Ещё больше причин для того, чтобы приехать, – твёрдо заявила Эвелина. – На самом деле... – начал Рамзес. – Помолчи, Рамзес, – в унисон сказали мы с Эмерсоном. – Я намерен полностью довериться вам обоим, – продолжил Эмерсон, вынимая карандаш из кармана. – Но сначала позвольте мне закончить описание гробницы. Доступ к ней затруднён...