Масперо кивнул и вытер пот со лба. Беседуя с любым другим археологом, он мог бы настаивать на том, чтобы очистить проход, но Эмерсона он знал слишком хорошо. – Вы уведомите меня, прежде чем войти в погребальную камеру? – мечтательно произнёс он – Конечно, месье, – ответил Эмерсон на беглом французском языке, но с издевательски преувеличенным акцентом. – Как вы могли предположить, что я поступлю иначе? Масперо что-то промычал и, пыхтя, отправился вниз по лестнице. Единственным гостем, не оставлявшим нас в покое, был Сайрус. Его предложение о помощи было решительно отклонено Эмерсоном, после чего он начал собственные раскопки в Долине Царей; но так как его дом в Луксоре находился у входа в Долину, Сайрус мог «висеть у нас на хвосте днём ​​и ночью», как грубо выразился Эмерсон. Дом, который местные жители называли замком, представлял собой большую элегантную резиденцию, оснащённую всеми современными удобствами. Сайрус пригласил нас на чай, завтрак, обед и ужин, и предложил приютить кого-либо или всех нас. – Мистера и миссис Уолтер Эмерсон, по крайней мере, – настаивал он. – Они не привыкли мириться с лишениями, как мы, стреляные воробьи, миссис Амелия, и дахабия, должно быть, слишком мала для шестерых. Я отказалась от приглашения, но учла его. Замок был полностью укомплектован и неприступен, как крепость. Может наступить время... В тот вечер, когда мы ужинали с Сайрусом в отеле «Луксор», обманчивое спокойствие нашего существования нарушилось первой зловещей рябью, указавшей на присутствие враждебной жизни под поверхностью. Эмерсон неохотно согласился принять приглашение, больше основываясь на том, что следующий день – пятница и, следовательно, выходной ​​для рабочих, чем на моих уверениях в том, что нам всем стоит сменить обстановку. Эвелина выглядела явно уставшей, и даже Нефрет казалась более тихой и поглощённой своими мыслями, чем обычно. Со своей обычной щедростью Сайрус пригласил весь наш персонал, а также молодого египтолога, которого он нанял, чтобы контролировать собственную работу. В результате получился пышный званый ужин, и морщинистое лицо Сайруса расплылось в улыбке, когда он взглянул на собравшихся со своего места во главе стола. – Разве это не замечательно? – спросил он у меня (конечно, сидевшей справа от него). – Чем больше, тем лучше, вот мой девиз. И очень красиво, если не принимать во внимание такую подержанную старую развалину, как я. Пришлось согласиться. Никто так не украшает обеденный стол (или любую другую обстановку), как мой любимый Эмерсон, как всегда, загорелый и подтянутый, с чётко очерченными губами, изогнувшимися в добродушной улыбке, когда он увидел, что Нефрет пытается быть вежливой с Рамзесом. У неё появился талант к утончённому сарказму, который, конечно, Эмерсон не заметил. Заметил Рамзес, но пока не решил, что с этим делать. Сэр Эдвард решил не рисковать и отказался от вечернего платья в пользу костюма вересковой окраски[172], подчёркивавшего голубые глаза и светлые волосы. Кевин… Что ж, даже лучший друг не мог бы назвать его красавцем, но веснушчатое лицо сияло от удовольствия, поскольку он оказался в такой компании. Раздражение «Таймс», «Миррор» и «Дейли мейл», сидевших за дальним столом, несомненно, лишь усиливало это удовольствие. Уолтер казался помолодевшим на десять лет, его лицо покрылось загаром, а в осанке появилась твёрдость. Мистер Амхерст, новый помощник Сайруса, был приятным молодым человеком с песчаными волосами и аккуратно подстриженными усами. Никто из нас не встречал его раньше, так как он недавно закончил Оксфорд, где изучал классику. Он болтал с Эвелиной, которая никогда ещё не выглядела такой красавицей. Однако самое счастливое лицо принадлежало мисс Мармадьюк. Как единственная незамужняя взрослая женщина, она, очевидно, посчитала, что ей выпала отличная возможность, и расцвела от внимания джентльменов. Её чёрное платье изменили так, чтобы демонстрировать руки, горло и плечи, и с помощью какого-то устройства, которое я не могла разглядеть, ей удалось соорудить высокую причёску. Худые щёки покраснели – а может, нарумянены. Метаморфоза была настолько существенна, что мне стало интересно, не собирается ли сэр Эдвард... – В этом году немало туристов в Луксоре, – прервал Сайрус ход мыслей, не делавших мне чести. – Интересно, скольких из них привлекли новости о могиле. – Во всяком случае, некоторые пытались её увидеть, – ответила я, узнав несколько знакомых лиц. – Лорд Лоури-Корри и его жена угрожали Эмерсону увольнением, когда он отказался позволить им подняться по лестнице. – Каким увольнением? – озадаченно улыбнулся Сайрус. – Одному Богу известно. По-моему, они уверены, что археологов нанимает британское правительство. – Я кивнула леди Лоури-Корри, издалека посылавшей мне убийственные взгляды. Сайрус, наблюдавший за дуэлью, от души рассмеялся. – Надеюсь, вы простите меня за такие слова, миссис Амелия, но у демократической формы правления есть свои преимущества. Аристократия может стать помехой. – Эмерсон согласится с вами. Но, если вы простите меня за такие слова, Сайрус, некоторые американцы совсем не против аристократов – не только наших, но и американской аристократии богатства. Исходя из того, как дамы пресмыкаются перед джентльменом за тем столом, я делаю вывод, что он принадлежит к этой группе, поскольку его внешний вид не настолько приятен, чтобы вызывать подобную ​​степень восхищения. – Верно, миссис Амелия. – Сайрус нахмурился, глядя на маленького человечка с огромными усами, громко разглагольствовавшего с сильным американским акцентом. – Он житель Нью-Йорка и мой старый деловой конкурент. По-видимому, он очень увлёкся Египтом, потому что набрался невероятной наглости, навестил меня и попытался присоединиться к моим раскопкам. Берегитесь его. В следующий раз он попытается прорваться в вашу гробницу, и я бы за его слова гроша ломаного не дал. – Вы могли бы дать ему ещё меньше, Сайрус. – А Эмерсон – и того менее[173]. – Сайрус расслабился и предвкушающе улыбнулся. – Я просто надеюсь, что окажусь на месте, если он испробует свои уловки на вашем муже. Я встретилась глазами с другим джентльменом, который сразу встал и подошёл к нашему столу. – Как поживает ваш сын, миссис Эмерсон? Поскольку вы больше не посылали за мной, я допускаю, что всё обошлось без осложнений. – Как видите, он – воплощённое здоровье. – Повернувшись к Сайрусу, я сказала: – Вы помните доктора Уиллоуби, Сайрус. Я рада возможности снова поблагодарить вас, доктор, не только за своевременную помощь при неприятности с Рамзесом, но и за заботу о моём муже прошлой зимой[174]. – Похоже, он полностью выздоровел, – заметил Уиллоуби, глядя на Эмерсона, который, судя по яростным жестам, спорил с Уолтером о филологии. – Так, как вы и предсказывали, – ответила я. – Когда физическое здоровье улучшилось, то… э-э… нервное расстройство исчезло. – Рад это слышать. И мои пациенты были бы рады, – добавил он с улыбкой, – если бы я оказался настолько непрофессионален, что обсуждал бы другие мои случаи с кем-либо, кроме пациента и его семьи. Но могу сказать вам, миссис Эмерсон, что случай вашего мужа вызвал у меня интерес к… э-э… нервным расстройствам, и я помог нескольким людям, консультировавшимся со мной по аналогичным проблемам. Моя практика постоянно растёт. – Луксор становится известным как курорт, – согласилась я, – и присутствие врача с вашей репутацией должно привлечь в город многих инвалидов. После дальнейшего обмена комплиментами доктор вернулся к своему столу, и Сайрус, с любопытством изучавший меня, заметил: – Значит, с Рамзесом произошла небольшая неприятность – но настолько серьёзная, что потребовался хирург? – Материнский инстинкт довольно часто реагирует преувеличенно, – ответила я и, в надежде сменить тему, продолжила без остановки: – Интересно: те, кто сидит за столом доктора – тоже его пациенты? Некоторые из них, кажется, страдают разве что от обжорства. – Этому парню в красной феске, конечно, станет только лучше от нескольких недель на хлебе и воде, – рассмеялся Сайрус. – Он голландец, миссис Амелия, и редкостный бонвиван. Дама в чёрном рядом с ним – подданная императора Австрии. Недавно она потеряла своего мужа в результате трагического несчастного случая: он был страстным спортсменом, споткнулся о корень и застрелился вместо оленя, за которым охотился. Бедняжка крайне хрупкого здоровья; эта неприступная женщина слева от неё – сиделка, которая повсюду её сопровождает. – Вы так осведомлены, Сайрус. Вы всех в Луксоре знаете? – Я не знаком с другими дамами за столом Уиллоуби. Но не возражал бы против того, чтоб меня представили им. Ничего страшного в этом не вижу. – Слишком много денег и слишком мало мозгов, без сомнения. Кто вам нравится, Сайрус, темноволосая леди или та, у которой тициановские волосы[175]? Я сомневаюсь, что это оригинальный цвет. – А почему лишь одна? Я не скрываю восхищения представительницами прекрасного пола, миссис Амелия, и, поскольку вы недоступны, мне приходится искать утешения в другом месте. Я уверена – не нужно объяснять Читателю, что причиной моих вопросов было отнюдь не вульгарное любопытство. За последние дни я не видела никаких признаков существования стервятников, но не сомневалась, что они по-прежнему кружат над нами, намереваясь получить контроль над империей, которую Сети оставил без правителя. Беда с неведомыми врагами в том, что их чрезвычайно сложно распознать[176]. И этими врагами могли оказаться, казалось бы, невинные туристы – от одного до всех. После ужина мы удалились в сад выпить кофе. Фонари, висевшие на деревьях, бросали мягкое сияние на пышную зелень и нежные цветы; прохладный чистый воздух принёс долгожданную свежесть после многолюдной атмосферы столовой. Эмерсон немедленно приступил к загрязнению воздуха трубкой, а Сайрус, вежливо спросив разрешения, зажёг одну из своих чёрных сигарок. – Итак, – приступил к делу последний, – когда вы рассчитываете добраться до погребальной камеры? Бросив взгляд на Кевина, сидящего за соседним столом, Эмерсон сказал: – Кто-то насторожил уши, да? Не вытягивайте шею, О’Коннелл. Ответ на вопрос мистера Вандергельта однозначен: «Откуда, чёрт побери, мне знать?» Пройдёт ещё несколько дней, прежде чем я закончу с преддверием, и затем на очереди проход неизвестной длины, который также требуется очистить от обломков. Если нам повезёт добраться до погребальной камеры, где бы она ни находилась, то не раньше марта. – Ещё месяц? – возопил Кевин, придвигаясь вместе со стулом. – По меньшей мере. – Но я не могу так долго слоняться вокруг Луксора! Мой редактор не выдержит этого. – Мне кажется, «Таймс» и «Миррор» тоже не смогут, – зловеще улыбнулся Эмерсон. – Даю разрешение передать им сведения, О’Коннелл. Итак, Вандергельт, вы спрашивали о следующем томе моей «Истории». В нём я хотел подробно обсудить развитие временного усиления власти жрецов Амона и его результат... Пробормотав: «Begorrah![177]», Кевин встал и ушёл. Уловка удалась. Его и его читателей не интересовали теории Эмерсона о жрецах Амона. Я была настолько увлечена, что только после завершения непродолжительного, но оживлённого спора об Эхнатоне увидела, что некоторые из нашей компании исчезли. – Проклятье! – воскликнула я. – Где Нефрет? Если девушка ушла с... – С Рамзесом, очевидно, – простодушно ответил Эмерсон. – Прекрасная лунная ночь, Амелия, и кровь у молодых бурлит, и не даёт сидеть спокойно. – Эвелина с Уолтером тоже отправились на прогулку под луной? – Кажется, так. Присядь, Пибоди, что ты так волнуешься? – Материнские инстинкты, – серьёзно заявил Сайрус. – Я сочувствую, миссис Амелия; ответственность за двух таких молодых людей должна быть колоссальной. Что же касается предрасположенности Рамзеса к несчастным случаям и красивого лица мисс Нефрет... Эмерсон, вскоре вы увязнете по… э-э… шею в заботах влюблённых. – О, Всемогущий Боже, – поражённо вытаращил глаза Эмерсон. – Пибоди, возможно, тебе лучше поискать её… их. Как будто он игнорировал все очевидные признаки, включая мои предупреждения, пока его внимание не привлёк случайный комментарий другого человека! Я холодно произнесла: – Я именно так и собиралась поступить, Эмерсон. Пожалуйста, не затрудняй себя. Подняв свой зонтик (малиновый, под цвет платью), я направилась по тропинке, ведущей на кустарниковую аллею. Тропической красотой ночи наслаждались и другие – тёмные силуэты во мраке, многие – рука об руку. Шагая вперёд, я начала жалеть, что в порыве мгновенной обиды не стала убеждать Эмерсона сопровождать меня. Египетские ночи созданы для романтических встреч – звёзды, мягкий бриз, томный запах жасмина и роз, насыщающий воздухе. Почти полная луна отбрасывала на дорогу серебристые лучи. Могла ли я, до сих пор восприимчивая к подобным чувствам, сурово осуждать юную девушку, поддавшуюся изысканным ощущениям окружавшей её ночи? Но ей всего пятнадцать лет, нет... она не такая зрелая, какой была я, когда меня покорили лунный свет и Эмерсон[178]. И тот же лунный свет выдал их, сверкнув в светлых волосах мужчины. Женская фигура оставалась в глубокой тени, наполовину скрытая цветущей лозой. Ветерок шелестел, и этот звук приглушил мягкое шуршание моих юбок по траве. Остановившись, я услышала женский голос: – Что они говорят? Слово англичанина? Голос не принадлежал Нефрет. Хотя достоверно распознать его было трудно, потому что женщина говорила шёпотом, слегка усмехаясь. Я решила, что это Гертруда – ещё до того, как услышала ответ, произнесённый таким же тихим, но безошибочно различимым голосом сэра Эдварда Вашингтона. – Вы получили его. Вы сомневаетесь во мне? – Тогда дайте мне свою руку – как поступают джентльмены, заключая сделку. Единственным ответом было дыхание. Блеск светлых волос исчез при движении мужчины, и, поскольку я не знала, двигался он вперёд или назад ко мне, предпочла немедленно удалиться. Вернувшись к столу, я с облегчением обнаружила, что часть исчезнувших вновь появилась в зале. – Мы немного прогулялись, – объяснила Эвелина. – Вид на реку прекрасен. – Вы видели других? – небрежно спросила я. – Мы столкнулись с О’Коннеллом и Амхерстом, – ответил Уолтер. – Они искали табак. Знаете, во время Рамадана лавки работают до глубокой ночи.