Сэр Эдвард, должно быть, попытался возражать или задать вопрос. Ответ Эмерсона (произнесённый его обычным голосом) был слышен даже мне, хотя я уже находилась внизу в нескольких шагах от лестницы: – Конечно, вы не можете спуститься по лестнице, если забираете её! Вернитесь тем же путём, которым пришли, или следуйте по тропинке дальше на север и восток, где склон не такой крутой. – Ну-ну, – добавил он после того, как присоединился ко мне на платформе возле входа в гробницу, – так называемое высшее образование в Англии деградировало даже сильнее, чем я думал. Ты можешь представить, что выпускник Оксфордского университета способен на такое идиотское замечание? – Ему будет трудно идти в темноте, какой бы путь он ни выбрал, – сказала я. – Он должен знать маршруты, он был здесь в прошлом сезоне с Нортгемптоном, помнишь? Во всяком случае, – продолжал Эмерсон, – ты не могла предположить, что я оставлю тебя и Нефрет наедине с ним. – Вряд ли наедине, Эмерсон. Видишь ли, ты... О, неважно. Они нанесли какой-либо ущерб? Думаю, ты заходил в гробницу. – Да. Спустилась ночь. В Египте почти нет сумерек – только внезапное превращение дневного света в темноту. Эмерсон снял свечу со скалистого уступа. Пламя осветило его мрачное, неулыбчивое лицо. – Они собирались ворваться сегодня в погребальную камеру, Пибоди. И сделали бы это, если бы я не спугнул их. – И всё же они решили встретиться лицом к лицу со всеми нашими рабочими, а не с тобой. – Я ласково сжала его руку. – Возможно, они посчитали, что со мной находишься ты, – усмехнулся Эмерсон. – Ты и твой зонтик. – И продолжил без тени усмешки: – Ситуация более серьёзная, чем я позволил себе признаться, Пибоди. Подобная попытка, среди бела дня и с применением насилия, нехарактерна для гурнехцев. Кто-то знает, что мы находимся в нескольких шагах от погребальной камеры, и хочет попасть туда раньше нас. Следующая попытка имеет шансы окончиться гораздо хуже: кто-нибудь из рабочих или из нас может быть серьёзно ранен. Это противоречит всем моим принципам, но я не вижу другого выхода. Мы должны идти прямо к саркофагу и мумии королевы. 11. Я ЗНАЛА ЗЛОДЕЕВ, КОТОРЫЕ БЫЛИ ИДЕАЛЬНЫМИ ДЖЕНТЛЬМЕНАМИ Заявление Эмерсона, сделанное в тот вечер в присутствии всей семьи, вызвало общее одобрение. Его аргументы выглядели неопровержимыми. Содержимое погребальной камеры, каким бы оно ни оказалось, должно быть изъято и храниться в безопасности, прежде чем произойдёт ещё одно нападение на нас или на наших верных людей. Мы напоминали небольшую группу заговорщиков, тесно сгрудившись за столом на верхней палубе, и свет единственной лампы отбрасывал зловещие тени на наши напряжённые лица. Первыми словами Эмерсона – ещё до того, как он объявил о своём намерении – стали предупреждения о том, что планы должны храниться в тайне. – Во всяком случае, насколько это возможно, – неохотно добавил он. – Если бы я имел возможность поступать по-своему, то не доверился бы никому, кроме нас и рабочих. Но не вижу возможности держать сэра Эдварда на расстоянии. – Ты подозреваешь его? – спросила Эвелина. – Нет. – Глаза Эмерсона блеснули, когда он бросил взгляд на меня. Я довольствовалась фырканьем, и Эмерсон продолжил: – У меня нет оснований полагать, что он является кем-то, кроме того, кем себя называет, и если я уволю его сейчас, без уважительной причины, это вызовет подозрения и оправданное возмущение. Я предостерегаю его, как и вас, чтобы никто не проронил посторонним ни единого слова о том, чем мы занимаемся. Включая Вандергельта, Амелия. И твоего дружка О’Коннелла. – К счастью, в настоящее время Кевин страдает от расстройства пищеварения, поэтому некоторое время нам не придётся беспокоиться о нём. Но Сайрус... – Никому! – Кулак Эмерсона с силой опустился на стол. Мы все подскочили, и я успела поймать качнувшуюся лампу. – Может быть, до сих пор в гробнице действовал только местный талант, но сегодняшняя попытка была необычно смелой. Это говорит о том, что существуют какие-то неизвестные главари, руководящие операцией. – Риччетти, – сказала я. – Вполне возможно. Если у него есть осведомители и союзники среди жителей деревни – а я в этом не сомневаюсь – секретность необходима. – Должен ли я понимать, – спросил Рамзес, – что Давид – один из тех, кто включён в твой запрет? Эмерсон по своей природе справедливый человек. Он колебался – но недолго – прежде чем ответил: – Особенно Давид. К моему удивлению, в защиту мальчика выступили не Рамзес и даже не Нефрет, хотя она прикусила губу и посмотрела на своего приёмного отца не очень-то дружелюбно. Тихий голос принадлежал Эвелине: – Я уверена, что ему можно полностью доверять, Рэдклифф. Я много и долго разговаривала с ним. Он милый мальчик, заслуживающий лучшей жизни, чем страдания, которые ему пришлось испытать, и он предан всем вам. Голос Эмерсона смягчился, как всегда, когда он говорит со своей невесткой. – Эвелина, твоё доброе сердце заслуживает уважения, и я понимаю, почему именно сейчас... э-э, хм-м… Имей в виду, что мальчик провёл бо́льшую часть своей жизни под опекой известного вора и мастера подделок. Первое впечатление… – Прекрати эту покровительственную манеру, Рэдклифф. Реплика поразила всех не хуже звука пощёчины. Никогда я не слышала, чтобы Эвелина говорила с кем-то, а тем более с Эмерсоном, таким тоном. Эмерсон опомнился раньше всех остальных, и ответ сделал ему честь. (Хотя я и не ожидала ничего другого.) Он громко рассмеялся и хлопнул себя по колену. – Точно в цель! Прими мои извинения, Эвелина, но уверяю тебя, я не имею ничего против Давида. Всемогущий Боже, Вандергельт – один из моих самых старых друзей, и я полностью ему доверяю, но не хочу вовлекать его. Если бы ещё нам удалось избавиться от этой клятой Мармадьюк! – Вот как! – воскликнула я. – Итак, ты согласен со мной, что она авантюристка и шпионка! – Нет, Амелия, отнюдь. Я полагаю, что она – полоумная романтическая особа, от которой О’Коннелл с лёгкостью добьётся правды несколькими цветистыми комплиментами. – Что ж, для этого есть основания, – призналась я. – Не беспокойся, дорогой, я придумаю способ… – Заранее дрожу от этой мысли, – с чувством произнёс Эмерсон. – Оставь это мне, Пибоди. Она умеет управляться с пишущей машинкой? – Да, думаю, да. – Тогда я заставлю её заняться расшифровкой рукописи моей «Истории». Это займёт её и удержит подальше от гробницы. – Да, безусловно, – согласилась я. – Каков объём рукописи – шестьсот с лишним страниц? И твой почерк, любимый... Отличная идея. – Итак, всё решено. Мы начнём завтра. – Требуется ещё один-два дня, чтобы закончить с кусочками окрашенной штукатурки, которую мы извлекли из входного коридора, – вмешался Уолтер. – К сожалению, большинство из них слишком малы, чтобы их можно было использовать, но я нашёл часть картуша, которая, как я считаю, очень заинтересует тебя, Рэдклифф. – Это подождёт, Уолтер. Мне нужна каждая пара рук, особенно твоя. – Уолтер выглядел довольным, и Эмерсон, с характерной для него резкостью, не преминул испортить комплимент, добавив: – Похоже, ты ещё забыл не всё, что знал о технике раскопок. Я зевнула, и Эмерсон, всегда такой внимательный ко мне, мгновенно сменил тон на дружелюбный: – Устала, Пибоди? Да, всем нам пора спать. – Ты всё равно захочешь встать на рассвете, – ответила я. – Вот что, Эмерсон, как насчёт места хранения? Салон уже полон подносов и корзин с обломками, и я категорически отказываюсь делиться своим жильём с этой мерзейшей мумией. – Да, нам придётся поломать голову, – признался Эмерсон. – Я думал о временном хранении в преддверии, но зловоние этой штуки настолько сильно, что отравит воздух. Рядом находятся десятки заброшенных гробниц; заполним некоторые из них. И отдельную – для нашего пахучего друга. Я покинула палубу последней. Возможно, у меня разыгралось воображение, но мне показалось, что у самого конца перил что-то движется, некая еле заметная тень. Как будто там что-то висело, будто гигантская летучая мышь, а затем бесшумно спустилось. Как я уже упоминала, верхняя палуба была образована потолками нижерасположенных кают. В том месте, где мелькнула тень, комнату занимали Рамзес и Давид. Я была не единственной, поднявшейся до рассвета. Уолтер уже сидел в салоне, перетасовывая кусочки штукатурки в свете лампы. Он с виноватым видом поднял глаза, когда я открыл дверь. – О, это ты, Амелия. Я решил несколько минут поработать до завтрака. Картуш, о котором я говорил прошлой ночью – я совершенно не ожидал найти его в этом контексте. Уверен, что здесь написано имя... – Завтрак подан, – заявил Эмерсон за моей спиной. – Запри поднос в шкафу, Уолтер, и ступай наверх. В ожидании, когда другие присоединятся к нам, некоторое время мы с Эмерсоном сидели в тишине, наблюдая, как небо становится ярче, и свет медленно ползёт по склонам западных скал. Эмерсон вздохнул. – У меня появились новые мысли, Пибоди. Не приходило ли тебе в голову – конечно, так оно и было! – что меня пытаются заставить поступать именно так, как хочет наш неизвестный противник? – Я, безусловно, думала об этом, Эмерсон. Вчерашняя попытка проникновения была безрассудной и случайной, если они действительно намеревались войти в погребальную камеру. Возможно, наш враг становится нетерпеливым. Если мы очистим лестницу, то избавим его от необходимости выполнять лишнюю работу. – Мне не нравится, когда мной пытаются манипулировать, – пробормотал Эмерсон. – Безусловно, дорогой. Но сейчас я не вижу, какой у тебя имеется выбор. Появление Махмуда с завтраком завершило дискуссию. Следующим появился Рамзес. Он был достаточно мудр, чтобы дать Эмерсону выпить чашку кофе, прежде чем поднять тему, которая, как он знал, вызовет раздражение, и мы продолжали её обсуждать, когда на палубу поднялись остальные. – Рамзес прав, Эмерсон, – настаивала я. – Давиду лучше пойти с нами. – Я буду держать его при себе, – твёрдо заявила Эвелина. – Он не сможет наблюдать за вашей работой. – А сумеешь убрать от меня и эту девицу Мармадьюк? – смиренно спросил Эмерсон. – У меня нет времени избавляться от неё, и мне нужно найти какую-нибудь чёртову пишущую машинку. – Конечно, – согласилась Эвелина. – Предоставь это мне, Рэдклифф.