– Мы знаем, как её заманили, – ответила я. – И с чьей помощью. Но это знание бесполезно для нас, так как мисс Мармадьюк также исчезла. Одно время я считала, что Абд эль Хамед был членом той же банды, но в последнее время стала сомневаться в этом. Я видела его или кого-то, очень похожего на него, возле дома Риччетти несколько дней назад. Проклятье, Абд эль Хамед должен быть причастен; он дважды посылал на дахабию потенциальных убийц. Он не стал бы рисковать, если бы не потерял что-то жизненно важное для своих интересов или интересов человека, который его нанял. Все глаза обратились к Давиду. Он сидел неподвижно, склонив голову. Молчание затянулось. – Мы братья, – наконец промолвил Рамзес. – Он сказал бы мне, если бы знал. Давид поднял голову. Он не смотрел ни на Рамзеса, ни на Эвелину, чья рука гладила его волосы, ни на Уолтера, спасшего ему жизнь в тот вечер, ни на своего дедушку – и даже на меня. Его взгляд не отрывался от взгляда Эмерсона, голубые глаза – от чёрных. – Я думал, пока голова не опустела, – прошептал он. – Я рассказал вам всё, что знаю. Я шпионил за Абд эль Хамедом, да. Я ненавидел его! Часто по ночам, когда я не мог уснуть от голода или побоев, я выползал и слушал, надеясь узнать что-нибудь, что могло бы навредить ему. Многие приходили к нему втайне – воры с добычей, похищенной из гробниц, торговцы из Луксора, инглизи, которые покупали антиквариат. Но никакого чужого человека не было среди них. Ни одного, который... – Минутку, – перебил Эмерсон напряжённым и резким голосом. – Ни одного человека, ты говоришь? Никаких чужих людей? – Он использовал множественное число nas, что означает по-арабски «люди». В моей голове внезапно вспыхнул яркий свет. – Всемогущий Боже! – воскликнула я. Глаза Давида округлились. – Мне говорили – мужчина[203]. – Он использовал английское слово. – Я думал… – Никто тебя не обвиняет, – перебил Эмерсон. – Значит, была женщина? Чужая женщина? – Женщины не приходили к Абд эль Хамеду. Он ходил к ним. Но... однажды ночью, не так давно… – Как она выглядела? – Голос Эмерсона был нежным и ободряющим. Он предусмотрительно воздерживался от того, чтобы бросить на меня взгляд. Я оценила это. – Она носила чёрное покрывало и вуаль, но не была египтянкой. Нет! Я не могу объяснить, как я знал, они говорили тихо и вдали от меня, я не слышал слов; но они говорили не по-арабски – есть разница в том, как слова поднимаются и опускаются. И она шагала, как мужчина. – Он чуть не задыхался от волнения, его глаза сияли. – Это поможет? Ты знаешь её? Это та самая? – Это поможет, – кивнул Эмерсон. – Это может быть ключом, который нам нужен. Спасибо, сын мой. – Мне следовало догадаться, что здесь будет замешана женщина, – заметила я спустя некоторое время после того, как усталость, наконец, заставила нас разойтись. – Это, – сказал Эмерсон, швыряя рубашку на пол, – было явно неуместным замечанием, Пибоди. После того, как я вежливо избегал указывать, что именно ты, из всех людей, должна была понять… – Да, дорогой, и я ценю твоё терпение. Тем не менее, ты не можешь отрицать, что мы опять столкнулись с женщиной. Это третий – или четвёртый? – раз подряд. Я не могу избавиться от... Брызгаясь в умывальнике, Эмерсон не подозревал о моей неспособности закончить предложение. Когда он повернулся (уронив полотенце на пол), его лицо было серьёзным. – Это важный факт, но его недостаточно. Мы знаем, что таинственная женщина – не Мармадьюк; она была с нами на дахабии. Кто это, чёрт побери? И не уверяй меня, что сэр Эдвард – замаскированная женщина. – Нет, в его мужественности не может быть никаких сомнений. – Глаза Эмерсона сузились, и я поспешила дальше: – Должно быть, она туристка или притворяется таковой. Завтра мы продолжим расследование. – Я молил Бога, чтобы это случилось сегодня вечером. – Он сел на край кровати и закрыл лицо руками. – Прости меня, Пибоди. Я пытаюсь храбриться – ты, я знаю, волнуешься не меньше меня – но мысли о девочке, заключённой в тюрьму, подвергающейся угрозам, одержимой страхом... С тем же успехом я могу поехать в Луксор. Я не смогу уснуть. Я села рядом с ним и обняла его за плечи. – Ты ничего не можешь сделать сегодня, Эмерсон. Управляющие отелей не позволят тебе вытащить постояльцев из постелей и реветь на них. Ты должен отдохнуть, дорогой, иначе Нефрет от тебя не будет никакого толку. Давай, ложись. – Я не усну, – пробормотал Эмерсон. Я знала, что уснёт. Я добавила несколько капель лауданума в его кофе. Но не себе. Я легла рядом с ним, но вскоре после того, как его глубокое дыхание заверило меня, что он спит, я уставилась в темноту, пытаясь думать не о Нефрет – потому что не могла этого вынести – но о путях её розыска. Фрагменты мозаики укладывались на места. Побег Давида, значение богини-гиппопотама, странное поведение Гертруды Мармадьюк... Я не говорила Эмерсону; жестоко возродить надежды, которые могут быть разбиты. И, кроме того, он бы сообщил мне: «Эта теория, Пибоди, даже более фантастична, чем твои обычные теории, и это говорит о многом!» И был бы прав. Более того, не имелось никакой гарантии, что моя подозреваемая продолжит играть свою роль. Возможно, она уже скрылась вместе с пленницей и сообщницей. Я не надеялась, что мне удастся, но уснула. Когда я проснулась, из окна струился холодный рассвет. И первое, что увидели мои сонные глаза – златоволосая девушка, сидевшая, скрестив ноги, на полу рядом с кроватью. 15. НЕ СУЩЕСТВУЕТ НЕРАЗРЕШИМЫХ ТАЙН – ВСЁ ЗАВИСИТ ОТ ТОГО, СКОЛЬКО ВРЕМЕНИ И ЭНЕРГИИ ЧЕЛОВЕК ГОТОВ ПОТРАТИТЬ НА НИХ – Я ударила её ночным горшком, – сказала Нефрет. Это были не первые её слова, но первые, которые я хорошо запомнила, пребывая в радостном замешательстве. Пришлось ущипнуть себя; только дотронувшись до неё, я смогла поверить, что она настоящая, а не фантазия, возникшая из-за страха и надежды. Затем я разбудила остальных, и Эмерсону пришлось напомнить, чтобы он надел брюки, а я тем временем известила Нефрет о безопасном возвращении Рамзеса – хотя она уже знала об этом, поскольку первое, что сделала по возвращении – заглянула в его комнату. По крайней мере, так она сказала. И поэтому, конечно, не удивилась, заглянув к нему снова, но лицо Рамзеса, когда он узрел её, было зрелищем, которое я запомню надолго. Не помню, чтобы я когда-нибудь видела это флегматичное лицо таким беззащитным. Однако некое огорчение смешалось с радостью после того, как мы собрались на верхней палубе, и Нефрет начала свою историю. – Ты убежала без посторонней помощи? – спросил Рамзес. – Ты не нуждалась в спасении? – От мисс Мармадьюк? – фыркнула Нефрет. – Она приняла меня за глупую, беспомощную, цивилизованную девушку, и я старалась, как могла, чтобы подтвердить это мнение. Тебе пришлось бы стыдиться за меня, тётя Амелия, если бы ты слышала, как я притворяюсь, что верю всей лжи, которую она на меня обрушила. – Нет, дорогая, ничуть, и я чрезвычайно горжусь тобой, – тепло улыбнулась я. – Но разве тебе не приходило в голову, что мисс Мармадьюк может заманить тебя в ловушку? – Да, конечно, – ответила Нефрет, широко раскрыв глаза. – В противном случае не имело бы никакого смысла идти с ней. И всё же первые действия Гертруды заставили её задуматься, не ошиблась ли она. Мисс Мармадьюк не возражала против того, чтобы Нефрет оставила весточку, и они поехали в отель, не пытаясь скрыть свои передвижения. Однако Гертруда не стала отвечать на вопросы. Она утверждала, что является всего лишь смиренной служанкой той высшей особы, которая и даст все ответы. Из описания Нефрет я поняла, что комната, в которую её привела Гертруда, была той самой, которую я в своё время заказала для неё самой. Должно быть, она оставила комнату за собой после того, как переехала в замок. Нефрет отметила и одобрила балкон и удобную лозу, вьющуюся рядом. У неё оставался нож, и она была уверена, что сможет сбежать, если ситуация станет опасной. – Мисс Мармадьюк вела себя довольно странно, – повествовала Нефрет. – Она продолжала что-то смутно болтать о богине и Пути; но самым удивительным было то, как она вела себя со мной – чуть ли не с почтением. Я начала бояться, что она вовсе не шпионка, а всего лишь верующая в какую-то оккультную чушь. Она заказала нам чай... Первый же глоток подсказал Нефрет, что с чаем что-то не так. Ей следовало принять решение, и она сделала это без колебаний. Продолжила пить. Эмерсон больше не мог сдерживать себя: – Боже мой, дитя! Как ты могла? – А как же иначе? Я не узнала ничего, что могло бы помочь мне найти Рамзеса или разоблачить таинственного хозяина мисс Мармадьюк. Пока они не поверили, что я беспомощна, то не были уверены, что я ничего не осознаю. Я вызвала у себя рвоту, когда мисс Мармадьюк на мгновение вышла из комнаты. Она очень нервничала, – задумчиво протянула Нефрет. – Я заметила, что когда люди нервничают, им нужно выйти... – Абсолютно верно, – согласилась я. – Как ты… – С балкона. Когда она вернулась, я пожаловалась на головокружение. Она помогла мне лечь, а я сделала вид, что заснула. Но, должно быть, не полностью избавилась от дурмана, потому что её последующие воспоминания были туманными и запутанными. С помощью другой женщины мисс Мармадьюк сняла с девушки верхнюю одежду и забрала нож. Нефрет не могла вспомнить, как выглядела другая женщина, за исключением того, что она носила суровое тёмное платье европейского образца и была дородной и сильной. Облачив девушку в длинную одежду с капюшоном, женщины положили её в большой дорожный сундук и аккуратно устроили рядом подушки и одеяла, прежде чем закрыть крышку. Пребывая в полудрёме, Нефрет осознавала, что сундук поднимается, переносится и, наконец, опускается. Последовавшее нежное колыхание подсказало ей, что она находится на лодке, и девушка пришла к выводу, что они возвращаются на Западный берег. Наконец лодка остановилась; крышку сундука открыли, и Нефрет увидела звёзды, сиявшие на тёмном небе. Кто-то склонился над ней. Не мисс Мармадьюк, потому что она услышала взволнованный голос последней: – С ней всё в порядке? – Да. – Другой голос был женским, более глубоким и жёстким. – Она будет спать ещё час. Исходя из этого, Нефрет оставалась обмякшей и неподвижной, пока её перетаскивали из сундука на носилки. Женщина накрыла её плащом или покрывалом, закрыв даже лицо, что немало расстроило Нефрет. Её быстро куда-то понесли; она ничего не видела, но другие органы чувств поведали ей, когда закончились обрабатываемые поля: запах влажной растительности сменился более сухим воздухом пустыни, а затем звуками и запахами жилья. Кто-то забрал её с носилок, поднял по лестнице и положил на твёрдую поверхность. Последовал обмен репликами, шёпотом и на арабском языке, дверь закрыли, а затем убрали плащ. Нефрет не осмелилась открыть глаза, но узнала руки, разглаживавшие ей волосы и поправлявшие одежду ещё до того, как мисс Мармадьюк заговорила: – Она всё ещё спит. – Она скоро проснётся. Заставь её выпить ещё чаю. – Но вы сказали… – Здесь больше не безопасно. Как только госпожа придёт, мы отправимся дальше. – Она не согласится взять чай. У неё нет причин доверять мне. – Есть и другие способы. – Голос женщины стал ледяным, в нём появились нетерпение и презрение. – Так для неё будет проще всего, но если ты не справишься… – О, как скверно, – простонала мисс Мармадьюк. – Мне сказали, что это случится сегодня вечером. Конечно, если я объясню ей... – Что она возродилась в Тетишери, и что ей нужно противостоять остаткам тела, в котором некогда обитала, чтобы продвинуться по Пути? – Презрительный смех. – Ладно, оставим в покое чай. Я сама ей займусь. Дверь закрылась, и ключ повернулся в замке. Нефрет решилась открыть глаза. Первое, что она увидела – свою бывшую гувернантку, расхаживавшую по комнате и ломавшую руки. Комнату освещала единственная лампа. Стены – из оштукатуренного кирпича, единственное окно закрыто. Обстановка была скудной – несколько предметов мебели, несколько корзин, несколько глиняных сосудов.