Марфа нажала на кнопку и посидела с минуту, пытаясь собраться с мыслями. Зачем она вообще стала разговаривать с Рустамом? Привет передавать? Дура дурой! – У тебя лицо какое-то опрокинутое, – заявил Федор, появляясь перед ней с мокрым букетом из каких-то мелких желтеньких цветов. Марфа приняла букет, прижала к щеке и ничего не ответила. Родные и родственники – это вовсе не однокоренные слова. Федор прижал ее к себе и ничего не стал уточнять. – Я ж тебе свой сон рассказать хотела! – вдруг вспомнила Марфа. – Плохой или хороший? – Психологиня в университете говорила нам, что не бывает плохих или хороших снов. Сон – это или предупреждение, или подсказка. Как сигнальная система. Сначала сны объясняют происходящее на понятном нам языке, а потом указывают путь спасения. Надо только уметь понять. – И что же подсказал тебе твой сон? – По-моему, он намекнул мне прямым текстом, что если я хочу выплыть, то мне следует крепче цепляться за твою руку. – Хороший совет. Марфа привычно зарылась лицом в расстегнутую на груди рубашку. Спрятаться и не вылезать. Никогда. – А этот Гершвин нас не будет искать? – Ему нужна картина. О том, что у нас ее нет, он наверняка уже знает. Если Сидоров прав и полотно находится у Куколевского, то, скорее всего, Гершвин будет искать именно его. – За что Куколевский убил Мышляева? Ведь это он сделал? Я все верно поняла? – Деньги не поделили, скорее всего. Они помолчали, обнимая друг друга. – Хочу тебе кое в чем признаться, – вдруг заявил Федор. – Я… в общем… Марфа отстранилась и уставилась тревожно. Оказывается, это не все открытия? – Когда я начал ковыряться в этом деле, сначала подумал, что в нем может быть замешана твоя подруга. – Лариска? – Ну да. Я заявился к ней в магазин и немного поприжал. В фигуральном смысле. В общем, она до смерти перепугалась и выложила все свои тайны. Думала, что я ее арестовывать пришел. – Господи! Так вот почему она не появляется! Взяла отпуск и уехала к отцу. Я решила, она ухаживать за ним поехала, потому и не звоню. Думаю, когда все утрясется, Лариска сама меня наберет. А она, оказывается, забилась в щелку и трясется там. Зачем ты ее напугал? Она умереть со страху может! – Она же не умерла со страху, когда самодельное белье за фирменное выдавала! – Это другое! – Да какое «другое»? – Другое, и все тут! Не знаю, чего и кому она там выдавала, но обижать мою Лариску не позволю! Марфа топнула ногой, выхватила мобильник и стала сердито тыкать в него пальцем. – Лариска! Ты где? Домой возвращаться собираешься? Не знаешь? Марфа волком посмотрела на Федора. Тот пожал плечами. – В общем, так! Собирайся и вертайся! Ничего не хочу слушать! Тебя ждет приятный сюрприз! Сама увидишь! И думать нечего! Хорошо! К выходным! Жду! Целую! Она засунула телефон в карман и снова прижалась к Федору. Помолчала и сказала ему в ямку у шеи: – У меня не так уж много близких людей. Ты, Лариска и Тимоша с Ануш. Был еще Герка, но теперь он весь Юлин. У нее на макушке торчал смешной вихор. Другие людей прибавляют, а Марфа отнимает. Впрочем, он такой же. Раньше только и делал, что отнимал, хотя… в последнее время народу в его жизни прибавилось. Но, если честно, ему хватило бы одной Марфы. Федор примерился и поцеловал ее прямо в непослушный вихор. Она вдруг подняла голову и посмотрела со страхом. – А ты, случайно, не собирался знакомить меня со своими родителями? На семейный обед позвать? Или на светское мероприятие? Федор посмотрел в испуганные серые глаза и серьезно ответил: – Нет. Хотя… возможно, когда-нибудь мы пригласим их к себе. Марфа подумала и кивнула. Блицкриг Они проторчали на даче полковника еще полных три дня. В целом это было замечательно, если бы не томящая душу неизвестность. Сидоров перед отъездом строго-настрого наказал зря его не беспокоить. И они послушно не беспокоили, хотя изнывали от отсутствия информации прямо до желудочных колик. Дважды звонил Егоркин и настырно напрашивался в гости. Якобы свежим воздухом подышать. Марфа кожей чувствовала, какой журналистский зуд одолевает Герку, и изо всех сил отбрыкивалась. Ее не сломило даже интригующее женскую душу обещание рассказать о том, что они с Юлей решили сделать в октябре. Впрочем, она догадывалась. Свадьба наверняка будет сногсшибательной. Другой у гения журналистики и быть не может. Должно быть, распишутся во время полета на воздушном шаре или на морском дне, закованные в акваланги. Федор делал вид, что все идет так, как и должно быть, только курить стал в два раза чаще. Однажды признался, что больше всего волнуется за Бронштейна, которого сам, по сути, втравил в эту историю. – Одно дело, когда рискуют профессионалы, и совсем другое, когда в опасную игру ввязывается больной старик. У него онкология прогрессирует, а мы его заставили на канате плясать. – Но он же согласился! – Скорее не смог отказать. Вдруг Куколевский ему не поверит и догадается, что Бронштейн – подсадной? Чем тогда это может закончиться? Марфа молчала. Чем? Да ничем хорошим! Пока двое, из-за которых, как они думали, заварилась вся каша, томились в дачном заключении, как Ленин и Крупская в Шушенском, события, тщательно подготовленные и срежиссированные полковником Сидоровым, разворачивались полным ходом. Хорошо известного в нужных кругах и до невозможности солидного покупателя Куколевскому подсунули весьма ловко. Как и рассчитывали постановщики действа, он клюнул и сделал следующий шаг: вышел на посредника и договорился о встрече. Бронштейн, который никогда не был публичным человеком, сроду не светился ни в прессе, ни в светских кругах, произвел на продавца впечатление человека надежного и компетентного. Удачей было и то, что Куколевский действовал в одиночку, на свой страх и риск. Не хотел привлекать никого, кто мог бы ему помешать и с кем в итоге пришлось бы делиться барышом. То ли страх руководил им, то ли жадность, то ли просто не осталось времени для ввода новых игроков. Наконец были назначены место и время обмена картины на оговоренную сумму. В тот день Марфа проснулась с ощущением того, что для такого напряженного момента она непозволительно счастлива. Ее так распирало, что, не удержавшись, она стала целовать спящего Федора. Он, конечно, немедленно проснулся, стал отвечать на буйные ласки, и они надолго забыли обо всем. В это же самое время по дороге в направлении Выборга двигались две машины. Они въехали на шоссе с разных сторон, но, постепенно сближаясь, пошли друг за другом, двигаясь в условленную точку встречи. Недалеко от финской границы на берегу небольшого живописного озерца располагалась скромная заимка. Охотники наезжали сюда редко. Только когда охота на уток шла уж очень бойко, да и то знали об этом месте далеко не все любители. Черные автомобили двигались к заимке по проселочной дороге на расстоянии двухсот метров друг от друга. Одна из машин немного сбавила скорость перед глубокой промоиной и тут же стала буксовать. В это время вторая приблизилась настолько, что они стали видны друг другу. Наконец первая зацепилась за твердую почву, вылезла из ямы и уже собралась двигаться дальше, как вдруг из густого ивняка послышались выстрелы. Один, другой, третий. Та, что была впереди, дернулась, чтобы набрать скорость, а другая, наоборот, стала быстро разворачиваться, но не смогла сделать это на узком проселке и лишь подставила под выстрелы черный полированный бок. Из автомобиля, который подъехал сзади, сразу выскочили два человека и бросились в лес. Выстрел достал одного из них. Человек упал и уже не поднялся. Второй, петляя между деревьями, стал уходить в сторону шоссе. Пули, казалось, сыпались градом. Первая машина уже не пыталась прорваться: были пробиты два колеса. Пуля попала в водителя, и тот упал головой на руль, нажав на гудок. Трубный рев заглушил звуки выстрелов и разнесся далеко, отразившись слабым эхом от большого валуна на полянке посреди леса. Тот, кто сидел на заднем сиденье этого автомобиля, открыл дверь в надежде свалиться в траншею и спастись от пули, но сил не хватило. Рука со стекающим по кисти ручейком крови так и осталась свисать с черного кожаного сиденья. Голова водителя съехала с руля, тело завалилось вбок, гудение прекратилось. В то же мгновение выстрелы смолкли, и сразу стали слышны чириканье, пересвист и перестук. Благостная тишина продолжалась несколько секунд, а потом с обеих сторон к месту перестрелки подъехали машины, из них стали выбегать люди. Одни с автоматами наперевес сразу бросились в лес, другие подскочили к автомобилям. Снова сделалось шумно. Сквозь урчание двигателей слышались обрывки разговоров, команды, в лесу трещали кусты. Через некоторое время выяснилось, что убиты двое: водитель первой машины и Куколевский, которого нашли недалеко от дороги. Другого водителя взяли уже на шоссе: он сидел в кустах и ждал, как он выразился, подмоги. Бронштейн был ранен в руку и, хотя пуля прошла навылет, потерял много крови и был без сознания. Его уложили на носилки и понесли к большой поляне около заимки. Вскоре в небе появился вертолет, ненадолго завис над землей и осторожно приземлился. Носилки быстро погрузили, и вертушка взяла курс на Питер. В лесу продолжалась охота на стрелка или стрелков, ибо никто не мог сказать, сколько точно было нападавших. Время от времени бойцы связывались по рации с командиром, который с малой группой остался у машин.