– Связь отличная. А вот у тебя голос какой-то не такой. Не такой, как обычно. – Я… неважно себя чувствую. Последовала долгая пауза. Вера покосилась на Оливера, который вертел в руках бутерброд, как будто изучая его. – Любимая, прошу тебя, расскажи: что ты чувствуешь? – Просто чувствую себя неважно. – Как именно? – Как всегда. – Тошнит? – Да. Не понимаю, почему Джулс Риттерман до сих пор не звонит. Тебе он ничего не говорил? Отчего-то ее последний вопрос успокоил Росса. – Джулс? Нет. Я сам ему дозвонюсь, добьюсь от него… Я люблю тебя, Вера. Я правда очень тебя люблю, милая. Ты ведь знаешь, правда? – Да. – Я перезвоню тебе попозже. Я тебя люблю. – И я. – Скажи, что любишь меня. – Конечно, ты ведь знаешь, – примирительно ответила Вера. – Нет, скажи сама. Скажи мне, Вера! Еще один быстрый взгляд в сторону Оливера, потом напряженно: – Я люблю тебя. – Я тоже тебя люблю. Росс отключился. Вера кинула телефон в сумку. Оливер посмотрел на нее: – Извините. Надеюсь, из-за меня у вас не будет неприятностей? – Нет. – Вера пожала плечами. – Просто… мой муж такой собственник! – Его трудно винить. Наверное, я бы тоже стал жутким собственником, будь вы моей женой. Она поспешно отвела взгляд; лицо залилось краской, но она улыбалась. – Вам правда нехорошо? – Мне… прекрасно! Он засмеялся: – Знаете, однажды я услышал замечательное определение зануды. Зануда – человек, который лишает вас одиночества, не обеспечивая обществом. По-моему, так можно описать множество браков. – Росс не зануда и никогда им не был, – горячо возразила Вера и сама себе удивилась: почему она так рьяно защищает мужа? – Не обижайтесь… я вовсе не имел в виду… – Ничего, все в порядке. Я хотела сказать… Вера не знала, почему вдруг кинулась на защиту Росса. Она вовсе не хотела говорить ничего подобного. Как будто тень Росса окутывала ее… Темный страх, от которого она никогда не сможет освободиться, – не важно, насколько она от него далека. Во многом она боялась за Алека. Страшно представить, как их развод отразится на мальчике! Росс будет использовать сына как заложника и постарается не выпустить его из своих когтей. Это гораздо, гораздо страшнее, чем мысли о том, что Росс может сделать с ней самой! Оливер принялся за бутерброд. Она опустила голову и посмотрела на свой сэндвич, но аппетит пропал. – Я хочу сказать, – продолжила она, – Росс не зануда, но это не значит… – Голос ее прервался. – Не значит?.. – эхом отозвался Оливер. Вера улыбнулась: – Расскажите о себе. Расскажите о вашей жизни после развода. – Что ж. – Он смущенно и лукаво улыбнулся. – Я храню целибат. – Серьезно? – Восемь лет. Так что, если ваш муж будет ревновать, скажите ему. Я говорю правду. – Почему? – спросила Вера. – У вас есть особая причина или вы просто не встретили никого? – Знаете, что такое цинь-ци? Вера покачала головой. – Так китайцы называют сексуальную энергию. Они верят: если управлять этой энергией, сохраняя целибат, она превращается в высшую энергию, которую можно применять на духовном уровне для целительства. Я хотел попробовать сконцентрироваться и достичь высших уровней сознания. Я много учился и подсчитал: это именно то, что нужно. И я принял решение. Кроме того, я еще не встречал женщины, которая заставила бы меня захотеть пересмотреть свое решение, – он снова повернулся к Вере, его лучистые серые глаза смотрели на нее в упор, – до тех пор, пока не встретил вас. 23 Она была страшно изуродована. Оборвался ремень безопасности в древней плохонькой русской машине, принадлежавшей ее матери, и девушка на скорости сорок миль в час вылетела из машины головой вперед, пробив последнее на планете Земля ветровое стекло, изготовленное по старым технологиям. «Она бы пострадала меньше, – подумал Росс, – если бы угодила под лопасти косилки». Ли Филлипс была совсем молоденькой. Она ослепла на один глаз; у нее срезало почти весь нос, губы и подбородок. Лицо, покрытое багровыми шрамами, выглядело так, словно его собрали из осколков. Ли Филлипс сидела в кресле перед столом хирурга и, перед тем как ответить на очередной его вопрос, неизменно оглядывалась на мать, которая устроилась подальше, на диване. Даже Росса, привыкшего за долгую практику к ужасным зрелищам, при виде этой девушки пробрал озноб. Он изо всех сил старался демонстрировать уверенность и профессиональное хладнокровие – и больше ничего. Его кабинет также располагал к спокойствию и уверенности. Он был обставлен в том же мужском стиле, что и кабинет у него дома. Обстановка богатая: темное дерево, кожаная мебель, картины с изображением морских сражений, книжные полки, уставленные медицинскими трактатами в кожаных переплетах; на белом дорическом постаменте – мраморный бюст Гиппократа. – Ли, когда вы родились? – спросил он. Девушка привычно оглянулась на мать, сжимавшую в руках большой коричневый конверт. Мать ответила за дочь робким, нервным голосом: – В восемьдесят третьем году. Росс вписал дату рождения в историю болезни ручкой «Монблан». – Почему вы решили обратиться именно ко мне? Ли опять предоставила отвечать матери. – Наш лечащий врач дал нам целый список с фамилиями пластических хирургов. Муж отыскал сведения о вас в Интернете; по его мнению, вы лучше всего подходите для того, что нужно Ли. – Она ломала руки; на лице застыла жалкая улыбка, отчаянная мольба о помощи. Росс бросил взгляд на лежащий на столе карманный компьютер. Десять минут четвертого. Исподтишка нажал на кнопку «Органайзер». Ли и ее мать – последние пациенты, которые сегодня записаны на прием; в четыре он должен возвращаться в операционную. Трудно сосредоточиться, когда все его мысли об одном – о Вере. Где она, черт ее побери, шлялась сегодня? В Лондоне. Нет, ни в каком ты не Лондоне. Врешь, стерва! Где же ты на самом деле, Вера? Лучше тебе самой признаться, потому что я так или иначе все выясню! Чтобы сосредоточиться, он перечитал историю болезни. – Ясно, в Интернете. – Записав ответ, он поднял голову. За долгие годы работы пластическим хирургом он овладел искусством смотреть на любого пациента, вне зависимости от того, насколько тот был изуродован или искалечен, не выдавая своих эмоций. Скрестив руки на груди, он подался вперед. – Итак, Ли, скажите, чего конкретно вы от меня ждете? Мать кивнула девушке, чтобы та говорила. – Я хочу выглядеть как раньше. – Ли была моделью, – пояснила мать, – работала в модельном агентстве высшего класса. В июньском номере журнала «Севентин»[5] с ней целый разворот. Все говорят, у нее был… я хотела сказать, есть талант для того, чтобы взобраться на самый верх.