– День шестой, – с улыбкой говорит Марица, залезая на пассажирское сиденье, и в ее голосе звучит меланхолия. – Угу. – Я включаю заднюю передачу, не желая думать о том, что послезавтра наши пути разойдутся. – Как дела на работе? Сегодня она ни с кем не смогла поменяться сменами, но в этом нет ничего страшного, потому что я намереваюсь отвезти ее в обсерваторию Гриффита посмотреть на звезды. Я уверен, она скажет, что это романтично, а я буду настаивать, что нет, просто я всегда хотел это сделать. Есть что-то в том, чтобы почувствовать себя маленьким, это позволяет мне взглянуть на все по-другому, и нет лучшего способа это сделать, чем полюбоваться миллиардами звезд в бесконечной вселенной. – Я солгал тебе вчера вечером, – говорю я, пока мы едем вдоль роскошного жилого квартала, в котором располагается усадьба ее бабушки. – Что? – Она резко оборачивается ко мне, расправляя платье на коленях. – Ты спросила, скучал ли я о чем-нибудь, когда был в командировках, – говорю я. – Так вот, я скучал по «Принглс». И по конфетам «Старберст». И по «M&Ms» с арахисовым маслом. Она с силой тычет меня кулаком в плечо, хотя это практически не больно. – Ты урод! – А что? – Я думала, ты серьезно! Я хмыкаю и останавливаю машину на красный свет. – Я и серьезно. Я скучаю по всем этим вещам. Там их негде добыть. По крайней мере, очень нелегко. Я знаю, есть другие вещи, по которым я, вероятно, должен скучать… Например, по мягким губам, сладкому запаху духов, приливу удовлетворения, который я испытываю, когда красивая девушка смотрит на меня так, словно я какой-то особенный. По всему нежному. Успокаивающему. Отвлекающему. Там ничего этого нет. Но я стараюсь не думать об этом. И стараюсь не думать о том, как это могло бы ощущаться: находиться за тысячи миль отсюда и скучать по Марице. Если прошлое чему-то и научило меня, так это тому, что я – дерьмовый возлюбленный. В общении я ужасен. Я груб и прямолинеен. И не готов пока разорвать свой контракт с армией. Именно поэтому я не могу ответить ей серьезно. Я могу сказать ей, что скучаю по лакомствам, но не могу сказать, что, возможно, буду скучать по ней… Сорок минут спустя мы останавливаемся возле обсерватории и ищем место для парковки. – Наблюдение за звездами, капрал? – Она смеется, не разжимая губ, и качает головой, потом достает свой телефон, ставит его на беззвучный режим и сует обратно в сумочку. – Скажешь, что это неромантично? Мы выходим из машины и встречаемся возле поцарапанного, помятого заднего бампера «Порше». – Я так и знал, что ты до этого додумаешься. Она идет рядом со мной, шлепая подошвами сандалий по узкой бетонной дорожке, и время от времени наши плечи соприкасаются. – Просто держи руки при себе, и мы проведем милый неромантический вечер. Мы направляемся внутрь обсерватории, я придерживаю дверь, пропуская Марицу и идущую за нами пару. Они одеты роскошно: на нем темно-синий костюм, на ней маленькое черное платье, в ушах у женщины сверкают бриллианты, рука мужчины лежит на ее талии, и, проходя мимо, он бросает мне короткое «спасибо». Несколько минут спустя мы находим свободный телескоп, и я стою сзади Марицы, которая, слегка наклонившись, смотрит в окуляр. – Ты просто должен взглянуть на Луну, – говорит она, жестом приглашая меня подойти поближе. – Просто с ума сойти, можно рассмотреть каждую мелочь! Я тоже смотрю в телескоп, хотя вижу именно то, что ожидаю увидеть. Когда я был ребенком, один из моих братьев обзавелся маломощным телескопом. Он использовал его для того, чтобы подсматривать за соседскими девушками, когда те загорали, но я нашел прибору настоящее применение, рассматривая звезды и растительность в округе. Но Луна всегда была моим любимым зрелищем. Даже в наш дешевый телескоп она выглядела почти осязаемой, словно я мог потянуться вверх и коснуться ее, отломить кусочек от ее рыхлой поверхности. – Какое у тебя любимое созвездие? – спрашиваю я Марицу. Она выпрямляется, смотрит в ясное небо и выдыхает воздух сквозь приоткрытые ярко-алые губы. – Не знаю… Большой Ковш? – Большая Медведица, – поправляю я. – Это настоящее название. – А я других и не знаю, – сознается она. – Когда у тебя день рождения, Марица? – спрашиваю я. – Четырнадцатого августа, а что? Положив руку ей на поясницу, я привлекаю ее поближе к телескопу, потом наклоняюсь, заглядываю в окуляр и нахожу созвездие Льва. – Нам повезло, – говорю я. – Взгляни. Она, в свою очередь, наклоняется и смотрит, щуря глаз. – И что я вижу? – Видишь эту кучку звезд, которая выглядит, как кривая вешалка для одежды, из которой торчит маленький крючок? – Да. – Это Лев. Его не так-то легко найти в небе, но теперь ты его видишь. Марица смотрит на созвездие еще некоторое время, потом делает шаг назад, поворачивается ко мне и прижимает руку к сердцу. – Исайя, это очень мило, что ты показал его мне. – Я не пытался сделать… – Тихо. – Она отводит мою руку. – А когда твой день рождения? Я хочу увидеть твое созвездие. Проведя большим и указательным пальцем от уголков рта к подбородку, я хмыкаю: – Первое апреля. День Дурака. – Ты шутишь! – Нет, честно. – Я закатываю глаза: можно подумать, я не слышал этого уже миллион раз. – Значит, ты у нас – кто?.. Овен? Я киваю. – Да, но в это время года созвездие Овна не увидишь. Его проще найти зимой, примерно в районе Рождества. Марица смотрит на меня с безмолвным изумлением, широко раскрыв глаза. – Вот это да, Исайя. – Что? – Я сдвигаю брови. – В тебе есть гораздо больше, чем ты показываешь. Всю неделю я думала, что, может быть, мне удастся слегка приоткрыть эту защитную поверхность твоей сути, а потом ты обрушиваешь на меня такое. – Я ничего на тебя не обрушивал. – Ты знаешь звезды и созвездия, и это так… глубоко, – говорит она. – И так клево. Ты не просто какой-то там накачанный красавчик-солдат. Я смеюсь. – Верно. Я – человек. Со своими интересами. Как и у всех остальных. Это не делает меня особенным. Она склоняет голову набок. – По моим меркам – делает. Ты особенный, Исайя. И странный. И сложный. И замечательный. – Неважно. – Я совершенно не согласен со всем этим, но сейчас я не в настроении спорить с девушкой, которая считает, что она неизменно права относительно всего на свете. – Надеюсь, ты никогда не изменишься. – И не собираюсь, – заверяю я. – Но если ты изменишься, надеюсь, это произойдет по причинам, которые сделают тебя счастливее, – добавляет она, вздыхая.