Капрал Торрес! Мой добрый сэр, я получила твое письмо мая восемнадцатого числа, в лето Господа нашего два тысячи восемнадцатое. Я рада услышать, что ты поживаешь хорошо, и верю в то, что солдаты твои – в надежнейших руках. Кстати, можно прекратить писать письма в таком дурацком формальном стиле? Я собираюсь пресечь эту тенденцию в зародыше. Например, я просто Марица. А ты – просто Исайя. И, ради всего святого, не подписывайся ты этим «с уважением». Напиши – «с наилучшими пожеланиями» или «от всего сердца», но не оскорбляй меня этим «с уважением». Ладно, теперь, когда мы с этим разобрались, спасибо за письмо. И чтоб ты знал, я только слегка беспокоилась о тебе. Я и не ждала, что ты сразу же в первый вечер бросишься писать мне, едва распаковав сумки. Я знаю, что ты работаешь. Я знаю, что у тебя важные дела. Но я оценила то, что ты все же написал мне. Это было приятно. Ах да, Мелроуз пыталась прочитать его (сюрприз, сюрприз!), но я ей не позволила. Это не ее дело, и она считает, что бумажные письма – это глупо, поэтому я не позволю ей даже сунуть нос в нашу переписку. Кстати, что ты там делаешь, когда не работаешь? Или ты всегда работаешь? Что ты ешь? У тебя есть какое-нибудь любимое блюдо? Какая погода там в это время года? (Извини, это вопрос совершенно в духе Глории Клейборн, я знаю.) Я просто продолжаю разносить блинчики и пытаюсь понять, какое новое основное направление мне выбрать в учебе? Мой отец одобрит все, что угодно, если ему не придется за это платить. Таков уговор. Это должна быть «полезная» специальность, что бы это ни означало. Мое мышление не очень приспособлено к бизнесу, и я не люблю компьютеры и программирование. От вида крови мне становится плохо, так что любая работа, связанная с медициной, сразу – большое «нет». ПОМОГИИИИТЕ! Мне двадцать четыре года, и я понятия не имею, что я хочу делать в жизни. Каково это – точно знать в таком молодом возрасте, что ты хочешь сделать со своей жизнью? Я завидую таким людям, как ты, – тем, кто все это уже понял. Ладно. У меня уже сводит руку, так что я, наверное, заканчиваю. Как всегда – Марица-официантка. P.S. Я тебя ненавижу… просто шутка. P.P.S. Я обязательно прислала бы тебе блинчик – но только ОДИН! – если бы смогла. Широко ухмыляясь, я складываю ее письмо и прячу под рубашку для пущей сохранности. Я отвечу ей сегодня вечером, как только появится шанс. Глава 17. Марица – Марица, ты готова? – окликает меня из гостиной Рейчел; они с Мелроуз распивают там на двоих бутылку рислинга, нынче вечером мы собираемся в город. – Минутку, – отзываюсь я, вскрывая письмо, пришедшее сегодня. Я не призналась бы в этом никому, но в последние две недели я каждый день проверяла почту, ожидая его ответа. Дорогая Марица-официантка! Хорошо, что ты такая милая, потому что ты уж точно ни на грош не такая забавная, какой себя считаешь. Ты серьезно спрашиваешь меня про погоду? Ты когда-нибудь слышала о такой штуке – Гугл называется? Попробуй как-нибудь ею воспользоваться. И я рад, что ты только немного беспокоилась обо мне, хотя лучше бы ты оказала самой себе услугу и не беспокоилась обо мне вообще. Моя мать беспокоится за меня достаточно, чтобы этого хватило на всех. В общем, отвечаю на твой вопрос: я не столько знал, чем хочу заниматься, сколько знал, что мне нужно делать. В этом-то и разница. Тебе следует послушать твоего отца. Судя по твоим словам, у него есть голова на плечах. Будь у меня ребенок, я сказал бы ему то же самое, особенно если бы должен был оплачивать счет. Рад, что ты занята работой, но надеюсь, ты сможешь выкроить время на такие важные вещи, как музеи восковых фигур или битумные озера. Пойду набивать рот гнусной жратвой и играть в карты в сотый раз за неделю. От всего сердца – Капрал Торрес. P.S. Я тоже тебя ненавижу. P.P.S. Но только потому, что в твоем письме не было блинчиков, которые я просил. Я складываю его письмо и прячу в шкатулку, потом распыляю в воздух целое облако туалетной воды и прохожу сквозь него – старый фокус, которому бабушка научила меня когда-то. Еще раз оглядев себя в ростовое зеркало, я провожу руками по черному платью-футляру без бретелек, которое «позаимствовала» из гардероба матери до того, как родители уехали в Нью-Йорк. Потом влезаю в офигенные туфли от «Jimmy Choo» – тоже «позаимствованные». У меня бывает не так много шансов надеть все это, так что, когда такой шанс появляется, я стараюсь показать себя во всей красе. К тому же сегодня вечером клуб выбирала Мелроуз, а у нее высокие запросы, и это означает, что мы не пойдем в какой-нибудь дешевый бар в Южном Централе. – Самое время. – Мелроуз, увидев меня, делает большой глоток белого вина. – Посмотри на меня, мамина дочка. Боже, вот бы мне твои ноги! Это нечестно. Они должны были быть моими. Рейчел переводит взгляд с меня на нее, и бокал в ее руке застывает в неподвижности, как и выражение ее лица. – Моя мама встречалась с ее отцом, прежде чем выйти замуж за моего отца, – объясняю я, вскидывая руки. – Моя мама просто высоченная, вот такая. – Наверняка ситуация на свадьбе была ужасно неловкой, – хмыкает Рейчел. – Так нам и рассказывали, – подтверждаю я. – Судя по всему, папа Мелроуз был недоволен, а ведь ему пришлось быть шафером. Но они как-то справились. На самом деле он в итоге подцепил в тот вечер одну из подружек невесты… и она потом стала мамой Мел. Все закончилось счастливо. – Через час мы встречаемся с девочками в «Willow House», – меняет тему разговора Мелроуз. Она одним глотком опустошает свой бокал, отставляет его в сторону и берет свой телефон, ключи и атласный клатч «Шанель», который, по ее словам, в прошлом году подарил ей какой-то продюсер в знак благодарности. – Что за девочки? Я с ними знакома? – спрашиваю я. Мелроуз пожимает плечами, как будто не знает этого, но ей все равно. Я никогда не видела, чтобы кто-то, кроме нее, заводил столько друзей, что не в силах был их сосчитать. Как-то раз я пыталась найти кого-то в контактах на ее телефоне и насчитала минимум шесть имен «Тейлор», восемь «Джошей» и двенадцать «Меган». К каждому имени прилагалось описание, например: «Тейлор синие волосы болтает», «Джош матерится плохо целуется» и «Меган дура не отвечает». В списке ее контактов человек восемьсот, если не больше. – Идемте, девушки. – Моя кузина смотрит на экран телефона и выпроваживает нас за дверь. – Машина прибыла. * * * Из крутой профессиональной аппаратуры звучит ритмичная музыка. Дорогие напитки льются рекой. Нас окружают шикарно одетые люди. И все же я предпочла бы быть где-нибудь в другом месте. Не то чтобы я плохо проводила время – Рейчел всегда просто космос, а у Мелроуз самая невообразимая и странная куча «подруг», с которыми уж точно не соскучишься. Одна из них – шведская поп-звезда, приехавшая в Америку, чтобы попытаться «сделать большие деньги». Другая – наследница испанского нефтяного магната. Высокая брюнетка в углу – из какого-то реалити-шоу, бывшего популярным несколько лет назад. А рыжая рядом со мной весь вечер ругается со своим парнем по телефону и в процессе вываливает на публику все его грязное белье – о чем она, я уверена, пожалеет наутро, когда они снова помирятся. Но хотя я присутствую здесь физически, мысли мои постоянно уносятся к Исайе, и я ничего не могу с этим поделать. Здоров ли он? Счастлив ли он? Хорошо ли он проводит время? Вряд ли вечером в субботу в Афганистане особо есть, чем заняться. – Почему ты сегодня такая тихая? – Мелроуз отодвигает в сторону свою рыжеволосую подругу и втискивается между нами. – У тебя мигрень? Я едва не давлюсь напитком. – Нету у меня никакой мигрени. – Ты выпила уже четыре порции, – говорит она, глядя на меня расфокусированным взглядом. – Ты уже должна начать танцевать на столе. – Когда я вообще танцевала на столе? – Я горжусь тем, что умею отрываться, но некоторые вещи просто не в моем стиле. – Фигурально, – уточняет она, стараясь не растягивать слова. – И вообще, мне кажется, это только вторая порция, – говорю я, поднимая свой бокал с мартини.