Подняв взгляд, я вижу, как Исайя Торрес забирает у Кейза Мальбека мой телефон и направляет камеру на нас. Я выдавливаю улыбку, мысли мои несутся со скоростью миллион миль в минуту, когда я пытаюсь понять происходящее. – Вы знакомы? – спрашиваю я сразу же после щелчка встроенной в телефон камеры, указывая сначала на одного, потом на другого. Исайя отдает мне телефон. – Угу. – Ты не говорил мне, что знаешь их, – заявляю я. – А ты не спрашивала. – Исайя упирает руки в бедра, нависая надо мной. – Это та девушка? – спрашивает Кейз. – Какая девушка? – Я с прищуром смотрю на Исайю. Кейз ухмыляется. – Он позвонил мне сегодня утром и спросил, нельзя ли сделать ВИП-бейджик для некой девушки. Все происходит так быстро, что даже трудно осознать. – Ваше время вышло, – говорит седовласый распорядитель, кивком указывая мне на дверь. – Приятель, все в порядке, – говорит Кейз, – она может остаться с нами еще на полминуты. Распорядитель прижимает подбородок к груди. – Ты видел очередь за дверью? Она тянется на весь коридор и еще на половину другого. Извини, Кейз, но нам нужно уехать отсюда к двум часам ночи. Не я устанавливаю эти правила. Он поворачивается, выкрикивает: – Следующий! – И группа хихикающих девиц проталкивается в помещение, и без того набитое битком. – Когда закончите, просто выходите в бар. Вся группа будет там примерно через час. Каждому из вас зарезервировано одно пиво. Одно. Меня выпроваживают из гримерки, голова у меня идет кругом, и я направляюсь в бар, чтобы занять место. Я никогда не была особой любительницей пива, но будь я проклята, если упущу возможность выпить с Кейзом Мальбеком. Пока я жду, бармен передает мне стакан воды со льдом, уборщица шаркает по полу широким веником, заметая следы сегодняшнего шоу. Я сижу в тихом, ярко освещенном баре, вертя в пальцах картонный подстаканник и одновременно листая свой телефон. Несколько минут спустя тишину нарушает скрип барной табуретки по бетонному полу – совсем рядом со мной. – Я еще не успел извиниться за вчерашнее. Это Исайя. В миллионный раз. – Тебе удалось починить свой «Порше»? – спрашиваю я. Он хмурит брови. – Да, а что? Я повожу плечом. – Это объясняет, почему ты сегодня такой добрый. – При всем уважении, ты меня не знаешь. – Он выпячивает челюсть и садится прямее. – И слава богу, – отвечаю я. – Может быть, я и не знаю тебя, зато знаю, что вчера тебе ничто не мешало грубить совершенно постороннему человеку – не один раз, а целых два! – и это многое о тебе говорит. Так что да, спасибо за билет, но твои извинения мне не нужны, потому что они не изменят тот факт, что ты – унылая задница. Лицо у меня немеет – то ли от потрясения, то ли от неверия в происходящее. Я никогда прежде ни на кого так не набрасывалась, но я не могла не высказать это вслух. Он должен был это услышать. Подобным людям полезно выслушивать такие слова. – Боже. – Он выдыхает. – Ты… э-э… ты такая привлекательная, когда злишься. – А это уже оскорбление. – Оскорбление? – Он отшатывается назад, пряча улыбку. – Да. Я пытаюсь говорить с тобой, как с человеком, а ты не воспринимаешь меня всерьез. И вдобавок смеешься надо мной. Он сжимает губы, словно подавляя еще одну улыбку, и мне вдруг хочется дать ему пощечину, хотя я никогда прежде такого не делала. – Извини, – говорит он. – Просто тяжело: когда ты пытаешься злиться на меня, а я могу думать только о том, какая ты сексуальная, когда злишься. У меня опять отвисает челюсть. В последние пять минут мы явно свернули куда-то не туда. Или он под какими-то веществами. Да. Алкоголь. Должно быть, его устами вещает алкоголь. – Тебе еще не надоело быть всегда таким? – спрашиваю я его. – Таким… озабоченным? – А тебе не надоедает постоянно быть такой идеальной? – передразнивает он. – Ты явно никогда не делала ничего неправильного, у тебя в жизни не было ни одного хренового дня, потому что иначе ты не спешила бы вот так ставить людям диагнозы. – Я не идеальная, Исайя. Я – хорошая. Есть разница. Я отношусь к людям так, как хочу, чтобы они относились ко мне. – Я встаю, направляю палец прямо ему в лицо, и хотя изо всех сил стараюсь не повышать голос, однако ничего не могу с собой поделать. Кровь у меня кипит, кожа горит, ладони зудят от желания врезать по его невероятно красивому лицу. – Лучше я буду доброй, чем таким долбаным уродом, как ты. На миг я лишаюсь рассудка. Я просто хочу, чтобы он убрался из моего личного пространства. Я полностью теряю контроль над собой и делаю то, чего не делала никогда в жизни. Открыв глаза, удостоверяюсь, что действительно выплеснула воду со льдом ему в лицо. Ого! У нас обоих на лицах одинаково потрясенное выражение, вдобавок у Исайи такой вид, словно он вот-вот разразится ругательствами в мой адрес, но тут над нами раздается громовой мужской голос: – Прекратить! Мы оба оборачиваемся и видим того громилу в черной футболке; сейчас он стоит над нами, сложив руки на своей бочкообразной груди, и смотрит на нас сверху вниз, морща крючковатый нос. – Вы нарушаете порядок, – заявляет он, указывая мясистым пальцем на дверь. Мышцы так грозно выпирают из-под футболки с надписью «Охрана», что мне и в голову не приходит усомниться в его власти. – Убирайтесь отсюда. Мы с Исайей переглядываемся. Несмотря на его промокшую футболку, испорченную прическу и тот факт, что мне все еще хочется врезать ему по наглой морде, он по-прежнему раздражающе красив. – Все в порядке, – говорит он охраннику. – Она просто немного погорячилась. Но сейчас мы успокоились. Правда, Марица? – Да, мы уже остыли, – подтверждаю я, заставив мой голос звучать ровно, хотя меня бьет дрожь от последствий адреналинового выброса. Однако выражение лица охранника остается таким же непреклонно-мрачным, и он, шагая позади, направляет нас к выходу. – Нас что, действительно выгоняют? – спрашиваю я. Гигант не отвечает. Исайя тоже молчит. Надеюсь, он сможет задействовать свои связи, чтобы нас впустили обратно… но, опять же, он мне ничего не должен, и к тому же мы сейчас не в самых лучших отношениях. Едва мы переступаем порог, как дверь за нами со стуком захлопывается. Исайя для проверки нажимает на ручку – но тщетно. Заперто. – Надеюсь, оно того стоило, – бормочет он себе под нос. Потом достает из кармана телефон, звонит кому-то, затем набирает сообщение и убирает телефон обратно. – Что ты делаешь? – спрашиваю я. – Пытаюсь добиться, чтобы нас впустили обратно, но Кейз не отвечает. – Он проводит рукой по волосам, а потом устремляет взгляд на светофор вдали. – Должно быть, оставил где-то свой телефон. Круто. Ну просто охренеть, как круто. – Откуда мне было знать, что нас выпрут оттуда только за то, что я назвала тебя уродом? Что за допотопные правила? – Ты не просто назвала меня уродом. Ты кричала, тыкала пальцем мне в лицо, а потом облила меня водой. Конфликт явно нарастал. Они сделали то, что должны были сделать, пока ситуация не вышла из-под контроля. Я качаю головой – в адрес его, всей ситуации и себя самой – и начинаю рыться в своей сумке, чтобы найти телефон, вызвать такси и убраться отсюда ко всем чертям. Вот только не могу нащупать ни стеклянный экран, ни гладкий пластиковый чехол. Выйдя под свет уличного фонаря, я закапываюсь в сумку еще глубже, нахожу свой бумажник, кучу бальзамов для губ и пробников туалетной воды – но телефона нет. – Черт. Я оставила там свой телефон. – Я поднимаюсь на носочки и смотрю на темные окна «Минтца», на табличку «Закрыто» на двери. Потом начинаю стучать в стекло, выжидаю несколько секунд, стучу снова. И снова. И снова. Меня либо игнорируют, либо не слышат. Исайя стоит в стороне, молчаливый и равнодушный. Я уверена, что он точно так же не хочет подвозить меня до дома, как я не желаю просить его об этом, но так вышло, что я застряла здесь. – Ты можешь вызвонить кого-нибудь? – спрашивает он, зевая. Я выдыхаю и качаю головой. – Я не помню ничьих номеров.