– Мне нужен стул. Кто-нибудь найдите мне стул, – проронил Кейд, и все тотчас ринулись выполнять его требование. Бита стала покачиваться сильнее, а потом сорвалась вниз и, несколько раз подпрыгнув на полу, подкатилась к шкафчикам. – Чувак, ты пошевелился, – упрекнул Кейд восьмиклассника. – Попробуй еще раз, – выкрикнул кто-то из наблюдающих. Кейд сверкнул широкой улыбкой. Зубы у него были идеальными. Зная ее силу, он частенько ее использовал. Я нахмурилась. Кажется, только я не поддавалась ее обаянию. Мне дико не хотелось привлекать к себе внимание, но я знала, что должна помочь бедному парню. Вот только что я могла сделать? Благодаря Кейду Дженнингсу я сама была в центре нежелательного внимания… Мне вспомнился урок физкультуры в восьмом классе. Я не была одной из тех девушек, которые считают, что ужасны во всем. Но тем не менее знала свои слабости, и физкультура была одной из них. А баскетбол считался высшим пилотажем, поэтому я изо всех сил старалась держаться подальше от мяча. По какому-то злому року мяч постоянно летел в меня. Как от моей команды, так и от команды соперников. И я никак не могла его поймать. Я будто оказалась в игре в вышибалу, где была единственной целью. Я получила удары в плечо, в спину, в ногу. И вот тогда Кейд, сидевший на трибунах, прокричал во всеуслышание: «Она словно обладает энергетической силой, которая притягивает к ней мяч. Черная дыра. Магнит. Лили Эбботт – Магнит». Последнее предложение Кейд произнес голосом диктора. Он будто превратил меня в какого-то неуклюжего супергероя. И все в зале, посмеиваясь, стали повторять за ним это прозвище. Ребята все смеялись и смеялись, и этот смех навсегда застрял в моих ушах, по-видимому, как и прозвище Магнит в их головах. И теперь в коридоре снова звучал этот смех, но направлен он был на последнюю жертву Кейда. – Ой, смотрите, – произнесла я, прочистив горло, – игра на определение, кто более бестолковый: Кейд или его бита. – И я кивнула в сторону, намекая парнишке, чтобы тот поскорее убирался отсюда, пока Кейд отвлекся на меня. Кейд осмотрел меня с головы – волосы под его пристальным взглядом тут же показались мне более непослушными, чем обычно, – до скинхедов с разными шнурками, и его улыбка стала в два раза шире. – Ой, смотрите, индикатор веселья. Ну как, весело здесь, Лили? – Вижу, весело здесь только одному человеку. Парень обвел взглядом коридор, битком набитый учениками. – Тогда ты невнимательно смотришь. – Он понизил голос. – А… понял. Ты никого, кроме меня, не видишь, да? Если бы я показала Кейду, насколько раздражена, то победа осталась бы за ним. – Я здесь, чтобы спасти еще одну душу от твоего высокомерия, – процедила я сквозь зубы. Хотя, возможно, я вовсе никого и не спасала. Парнишка даже не сдвинулся с места. Я дала ему отличную возможность сбежать, а он все еще стоял здесь. Более того, он произнес: – А что, если сначала положить мяч на биту, а потом поставить ее мне на голову? Кейд похлопал его по спине: – Отличная идея. Где бита? Я вздохнула – не надо было вмешиваться, очевидно, парнишке нравилось насилие – и продолжила свой путь. – В следующий раз приходи пораньше. Нам бы не хотелось, чтобы все вышло из-под контроля, – крикнул Кейд, поднимая новую волну смеха. Меня захлестнул гнев, и я обернулась: – Ты когда-нибудь слышал об аллитерации? Так вот, поинтересуйся на досуге. Да, жалкий ответ. Аргумент, который он даже не поймет, но другого у меня не было. Народ вокруг засмеялся еще сильнее. Я повернулась и собрала все свои силы, чтобы отойти от них не спеша. Глава 4 – Я решила участвовать в конкурсе авторской песни, – сообщила я с улыбкой. Рука Изабель зависла над пижамой. Был вечер пятницы, и мы собирались смотреть у нее дома ужастики. Я со вчерашнего дня прокручивала в голове эту новость и вот теперь ее озвучила. А это означало, что мне придется довести дело до конца. И я это сделаю. – Правда? – Голос подружки отдавал скептицизмом. Я упала на ее большую кровать и вперила взгляд в постер Эйнштейна, который был приколот к потолку. Меня всегда интересовало, как Изабель могла спать, когда он вот так взирал на нее сверху? Мне, например, это давалось с трудом. Но я все равно любила ночевать у Изабель. Она была единственным ребенком, так что ее дом для меня являлся оазисом спокойствия. Мы ужинали с ее родителями – сегодня вкусными домашними тамале с рисом и бобами, – затем поднимались в ее огромную комнату с собственным раскладным диваном, телевизором и мини-холодильником для диетической колы и мороженого. – Думаешь, у меня не получится? – хмурясь, спросила я. – Дело не в этом, Лил. Уверена, у тебя замечательные песни, – ответила Изабель, доставая из комода пижаму. – Но я бы сказала тебе это наверняка, если бы ты хоть одной поделилась со мной, своей лучшей подругой на всем белом свете. Я застонала: – Знаю. Прости. У меня еще нет законченных. – Ты всегда так говоришь. Как ты собираешься участвовать в конкурсе, если даже со мной поделиться не можешь? Я закрыла лицо руками: – Не знаю. Изабель присела ко мне на кровать: – Прости. Лил, я знаю, что ты можешь это сделать. Тебе просто нужно поверить в себя. – Спасибо, мам, – отмахнулась я. – Не ерничай. Я пытаюсь тебе помочь. Я убрала руки с лица и посмотрела на Изабель: – Знаю. – Расскажи мне о конкурсе, – попросила подружка. Я приподнялась на локти: – Он проводится институтом Гербергер. Изабель ахнула, и ее темные глаза расширились. – Вау. Это очень престижно, Лил! Я кивнула и нервно потянула секущийся волосок. – Знаю. Там приз пять тысяч долларов… конечно, было бы здорово его получить, но еще лучше получить трехнедельный курс лекций одного из профессоров. Изабель улыбнулась: – Это колоссально. Профессор ведь может помочь с приемом в университет, да? Я кивнула. Я старалась особенно об этом не думать. Победа в этом конкурсе не только позволит мне оплатить колледж, что не могут себе позволить мои родители, но поможет поступить на музыкальное отделение, о чем я мечтала много лет. – Дай же мне что-нибудь прочитать. Текст хотя бы одной песни… – Изабель показала на зелено-фиолетовый блокнот, который лежал на моей сумке на полу. Меня накрыла волна смущения, и я пожала плечами: – У меня есть парочка идей, но мне нужно их доработать. Я правда хочу с тобой поделиться, только не сейчас. Подружка закатила глаза и встала, чтобы переодеться в пижаму: – Трусиха. Я бросила в нее своим носком и снова опустилась на кровать – перед глазами предстал постер. Она была права. Я была трусихой. – Думаю, Эйнштейн меня осуждает.