Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 5 из 45 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
С точки зрения ацтеков когда дни движутся по небосводу, дни «работают». Боги времени так и изображаются: с грузом лет, месяцев и дней на спинах, следующие друг за другом и бесконечной циклической последовательности. (Интересно, что древнегреческий поэт Гесиод говорил о часах как о даймонах — богах). Наша собственная астрологическая система тоже представляет собой ряд божественных образов. Впервые появилась она в Междуречье около 6 в. до н. э, также испытав затем и позднеегипетское влияние. Зодиакальные знаки сначала отличались разнообразием: они связывались с разнообразными земными вещами, я также на небесные созвездия проецировались племенные боги, пока в Вавилоне не стали вести наблюдение за ходом звезд, получая числовые данные относительно их движения. Вавилоняне, таким образом, начали понимать устройство вселенной как установленного высшим законом порядка следования богов или архетипов друг за другом по небу. Порядок этот выражался числами, сам же Юнг определял число как осознанный упорядочивающий архетип. Божества времени майа и ацтеков также выражались числами, потому и не удивительно, что китайцы также соотносили звездный порядок с последовательностью чисел. Иероглиф, означавший «вычислять», изображался в виде двух верхних горизонтальных пиний, обозначавших небо, и трех вертикальных, указывавших на влияние солнца, луны и звезд на землю. Вычисление было, следовательно, тесно связано и с предсказанием будущего [45]. Новая вавилонская наука-религия (science-religion) распространилась в Персии и Египте, где вавилонские божества частично приобрели черты местных божеств. Вавилоняне также верили в вечное бытие мира (46] и в космическую судьбу Геймармене, устанавливавшую космический закон [47]. Все, что происходило па земле, соотносилось с событиями небесными, и в течение огромного периода — 4 320 000 лет — небеса возвращались к своему изначальному состоянию, как гласит индийский миф о Вечном Возвращении. Эти идеи оказывали влияние на греков еще со времен Фалеса Милетского, сыграв также большую роль в формировании платоновской космологической идеи времени, согласно которой: Идеи, существующие за пределами мыслимой вселенной, складывались в единое целое понятие Блага. Но когда бог-творец Демиург создал мир, он не перенес эту модель на нашу преходящую реальность. Так как эта модель Живого Бытия мыслилась вечно сущей, Он стремился сотворить всю вселенную в соответствии с ней. Живое Бытие было вечным по природе своей, но оказалось невозможным применить эти черты в полной мере ко всем вещам. Но Он замыслил создать некое движимое подобие вечности и тогда же, когда Он упорядочивал Небеса, Он сотворил из вечности, пребывающей в единстве, бессмертное подобие, согласно определенному порядку чисел — тех, которых мы позднее наделили именем «Время» (Эон)[97] [48]. «Эон» в данном случае означает «эоническое» время[98], существующее между вневременным миром идей и обусловленным временными рамками нашим бренным миром; оно состоит из многих исторических эонов. Эон — это вечное бытие, небесная сфера неподвижных и вечных звезд, не подверженных каким-либо изменениям. Движутся они в вечном цикле [49]. Лишь в хрупком, полном тщеты «подлунном» мире, начинается царствие Хроноса. Идея циклического времени все еще дискутируется в физике в виде так называемой эргодической теоремы (ergodic theorem), согласно положениям которой «не имеет значения, в каком состоянии конечная вселенная пребывает в данный момент времени, она все равно должна будет пройти через все возможные стадии данной последовательности, вернувшись в итоге к исходному состоянию» [50]. Как бы там ни было, современные теории происхождения вселенной весьма разнообразны, начиная от наиболее распространенной идеи «большого взрыва» и расширения до финальной точки «тепловой смерти вселенной». Другие ученые больше склоняются к теории стационарной вселенной, в которой вещество бесконечно создается и разрушается, не имея ни начальной, ни конечной точки. Определенно исходя не из рациональных побуждений, а скорее из архетипического понимания циклического времени (отличного от потокового), мы изобрели часы именно круглой формы, ведь циферблат часов все еще выглядит как подобие небесного круга [51]. К старейшим формам часов относятся гномон и солнечные часы, которые, пользуясь видимым движением солнца по небосводу, измеряли время длиной тени от столбика или небольшой колонны, отслеживая перемены в ее положении Гномон, скорее всего, изобрели греки в начале шестого века до н. э. [52]. Одним из его больших недостатков была способность измерять только местное время, а также трудности, связанные с наблюдением движения солнца вокруг земли. Однако позднее с этим справились, наклоняя столбик часов в соответствии с предполагаемым положением земной оси, упростив, таким образом, задачу. Теперь направление тени совпадало с часами в определенном месте, невзирая на то, какой был день; продолжала меняться лишь длина тени [53]. Такие солнечные часы мы находим в Египте начиная с тринадцатого века до н. э. и далее, хотя вполне вероятно, что вавилоняне узнали о них первыми. Что любопытно, вплоть до семнадцатого века подобные солнечные часы были точнее многих механических. Изобретение последних возвращает нас к одному очень существенному шагу: появлению еще во времена Архимеда зубчатого колеса, которое, возможно, представляет собой также циклическую модель. Крайне мало было известно об этом до девятого века, когда в арабских странах зубчатое колесо начало применяться в сложных астрономических механизмах, «своеобразных предках современных часовых механизмов» [54]. Начиная с этого момента, механические часы начали медленно, но верно эволюционировать. Несмотря на разнообразие конструкций, они все состоят из четырех базовых элементов, не все из которых были изобретены одновременно: мотор, первоначально в форме грузика (позднее ключа); регулятор колебаний (маятник либо современный электромагнит) [55], уравновешивающий разницу температур, давление и удар; регулятор хода, трениями компенсирующий недостаток энергии; и наконец циферблат, показывающий часы, минуты и секунды. В дополнение ко всем вышеупомянутым проявлениям циклического времени мы также имеем существующую с самого начала идею линейного необратимого хода времени, вполне вероятно, основанную на наблюдении за старением всех живых существ и постоянных переменах, диктуемых историческими событиями. Несмотря на собственные циклические воззрения касаемо времени, китайцы, к примеру, накопили огромный массив исторических фактов за период порядка трех тысяч лет. Делали они это для того, чтобы понять, «как правильно вести себя в настоящем и будущем, как любовь (yen)и справедливость (i) приводят к благим результатам, а зло к неблагоприятному для общества исходу. Резюмируя, можно сказать, что они верят в моральное совершенствование и социальную эволюцию» [56]. Аналогично этому доктрина пяти солнц у ацтеков несет в себе также и линейную историю, ведущую, правда, не к эволюции социального сознания, а к финальному уничтожению всего сущего. Задолго до того, как человек понял причину старения (потому что определенные клетки нашего тела незаменимы, а другие сменяются крайне медленно), время во многих мифологических системах мыслилось причиной распада, смерти и даже зла вообще. Эон, как мы знаем, был также и Кроносом, богом, пожирающим собственных детей, прежде верховным божеством, оттесненным впоследствии своим сыном Зевсом. Фигура такого всепожирающего времени сохранилась даже с приходом христианства в символическом образе Отца-Времени, объединившем в себе черты Кроноса-Сатурна и смерти. Шестнадцатый и семнадцатый века буквально упивались этим мрачным, разрушительным аспектом времени. Иудео-христианская традиция поддерживала веру, прежде всего, в линейную модель времени, существующую благодаря высшему Божественному Провидению. Бог, по словам богословов, ведет человечество по пути самосовершенствования и финального уничтожения мира. Как бы там ни было, раннехристианское понятие времени было очень далеко от чисто математических выкладок. Оно включало в себя и циклические элементы, такие, например, как идея Божественного устройства вселенной — телеологической линейности времени — периоды которой совпадали с семью днями творения [57]. В Ветхом Завете упоминаются typoi — образы или прообразы вещей или событий, раскрытых позднее в Новом Завете. Древо Познания из Книги Бытия это то самое дерево, из которого был сделан жезл Моисея, служивший также одной из перекладин Храма Соломона и крестом распятого Иисуса. Таким образом, вечная форма взаимодействует с линейным ходом истории. Помимо утверждения, что Иисус умер на кресте единожды и навечно, некоторые Отцы Церкви, убежденные в реальности влияния звезд, частично принимали циклическое видение истории [58]. Такие, часто полярные, точки зрения сосуществовали бок о бок вплоть до семнадцатого столетия. Вневременная модель illud tempus имеет место и в христианстве в виде идеи unus mundus, плана, согласно которому Бог собирался творить все Бытие. Этот план также назывался Sapientia Dei, персонифицированной Мудростью Божией. Определенные первичные формы, идеи, прототипы составляют собой archetypus mundus или «образец» вселенной в Божественном разуме. Математический порядок этого «образца» тесно связан с идеей Троицы: число принадлежит Сыну, мера Отцу, а вес Святому Духу [59 |. Unus mundus считался бесконечной сферой подобно самому Богу [60]. Несмотря на повторяющееся проявление typoi, они следуют линейным путем эволюции, тем самым помогая проявиться Творцу и Его Замыслу: «То, что в Ветхом Завете лишь сияло, Новым Заветом излучается». Одним из самых известных авторов идеи Божественного Провидения был аббат Джоаккино да Фьоре[99] (двенадцатый век), который объявил, что история была поделена на три великих эпохи: период Ветхого Завета, то есть время Отца, в котором доминировал изначальный закон; первое христианское тысячелетие, то есть время Сына, в котором преобладали послушание церковным канонам и мудрость; и наконец наша эпоха Святого Духа, когда духовный человек будет жить в бедности, но будет полностью свободным, следуя голосу Святого Духа [61]. Идея того, что Бог несет в Своем разуме некую схему, которую Он собирается воплотить в материи, в какой-то момент смешалась с так называемым сакральным видением истории в христианстве; это было связано с платоновской концепцией развития вещей из изначальных архетипов (Идей). Как пишет К. Габер (С. Haber), в пятнадцатом веке часы стали рассматривать как модель такого божественного плана [62]. В 1453 году Николай Кузанский[100] в работе «Vision of God» писал: «Часы воплощают собой саму вечность; движение же их означает преемственность. Вечность есть развернутая и окружающая нас преемственность, так как идея часов как вечности сама подобна разворачиванию бытия вокруг нас» [63]. Постепенно эта идея вселенной как часов была десакрализована — в восемнадцатом веке часы стали автоматом, лишенным всякой связи с Богом [64]. В физике мостик к чисто математической идее линейного времени перебросил Ньютон, использовавший геометрическую линию для описания измеримого времени; однако главенствующую роль в физике она реально получила с открытием Второго Начала Термодинамики, сформулированного Карно[101] и Больцманном[102]. Эта теорема гласит, что в любом физическом процессе какая-то часть энергии оказывается невосполнимо потеряна в виде тепла и что дальнейшая утрата упорядоченности — известная как энтропия — приведет к гибели нашей вселенной. Впоследствии это привело к физической идее «стрелы времени», то есть необратимой направленности. Тем не менее, некоторые физики считают, что разум, в отличие от материи, это негэнтропийный фактор: другими словами, он способен создавать порядок из хаоса и выстраивать системы высшего энергетического уровня. Это подвело де Борегара к концепции космической души или infrapsychisme, сосуществующей с эйнштейновской блок-вселенной в качестве космического источника негэнтропии [65]. Однако сейчас в физике все еще доминирует идея «стрелы времени». Несмотря на развитие этих физических идей, теория Чарльза Дарвина еще больше усилила западную склонность к линейному восприятию времени [66]. Дарвин настаивал, что все формы жизни на Земле возникли механически и исключительно благодаря счастливой случайности. Время поэтому стало полностью математическим феноменом, для отображения которого было достаточно одной линии. Хотя некоторые мыслители-виталисты и продолжали возражать против этой идеи, она все же заняла превалирующее положение в современной науке. В конце концов, неоспоримые и субъективные психологические изменения, которые переживает человек на протяжении своей жизни, тоже поддерживают идею линейного времени [67]. Были предприняты многочисленные попытки примирить циклическую и линейную модели времени. Например, точка зрения Блаженного Августина на время и вечность совмещает в себе обе позиции, также, как и китайская идея циклического времени трактует моральную эволюцию человека через исторический опыт, но в другой форме. Изобразить такую комбинацию можно в виде спирали. Юнг, в частности, пытался исследовать такие «спиральные» процессы внутри Самости, Божественного образа в человеке [68]. Развитие образа Богочеловека, прослеживается в Книге Еноха, трудах Гностиков, и многих Западных алхимиков, где Самость сначала проявляет себя как божественная фигура Адама, а затем как низшая фигура земного Адама (после грехопадения) [69]. Если мы представим эту цепочку в виде спирали, то получим диаграмму, показанную выше (надо думать, что верхняя точка rotundum символизирует уровень сознания чуть выше, чем у первого Антропоса). Эта модель, как пишет Юнг [70], соответствует историческому развитию наших представлений о Боге. Нижняя, противоположная точка — это змей, приведший Адама к грехопадению. Все это также соотносится с «первоматерией» и основными идеями алхимии. Проработанное через призму четырех первоэлементов, оно становится Философским Камнем, еще одним символом Богочеловека. Философский Камень всегда считался «круглой вещью», rotundum, базовой структурой вселенной. Посередине расположены четыре центра и четыре времени, образующие верхнюю и нижнюю брачные четверицы, ассоциирующиеся также с четырьмя реками Рая и четырьмя элементами. Эти четверицы раскрывали структуру каждого центра. Изначальный человек был подобен ребенку, зависимому от «пневматической» (духовной) сферы. Целостности этой сферы угрожал Сатана, темная сторона реальности, и собственные человеческие инстинкты (то есть его Тень). Христос уничтожил врата ада, однако не вернулся, как обещал. Идеи четверицы (quaternion) и Философского Камня вообще совпадают с зарождением естественных наук. Алхимические опыты открыли четыре агрегатные состояния вещества, четырехмерную модель времени-пространства, приведя в итоге к различным современным концепциям четырехмерного субатомного мира. Этот цикл завершает rotundum, архетипический образ вращения (выходящий за рамки статической четверичной модели), что опять же возвращает нас к пневматическому Антропосу. Формулу Самости в виде уравнения можно представить так: «А означает начальное состояние (в данном случае — Антропос), A1 — конечное состояние, а В, С, D — промежуточные состояния. Графические изображения расщепления соответствующих состояний обозначим маленькими буквами a, b, с, d. Что касается структуры формулы, то нужно помнить о том факте, что речь идет о поступательном процессе преобразования одной и той же субстанции. Последняя (и фазы ее преобразования) всякий раз порождает себе подобное, то есть А порождает а, В — b; так же получаются b В, и с С. Предполагается также, что за а следует b и что формула должна читаться слева направо. Такие предпосылки законны для психологической формулы… Все, что эта формула может наметить, есть более высокий уровень, достигаемый через процесс трансформации или соответственно интеграции. Такое „повышение уровня“, или продвижение вперед, или качественное изменение, заключается в четырехчастном и четырехкратном развертывании целостности, означающим не что иное, как ее осознанивание»[103] [71]. Юнг сравнивает этот спиральный процесс, происходящий в Самости, с самовосстановлением углеродного ядра в углеродно-азотном цикле, когда углеродное ядро захватывает четыре протона и снова их выпускает в виде альфа-частиц в итоге цикла для того, чтобы вернуться к исходной структуре [72]. Не следует думать, что такие отступления в физику излишни, ведь символическая схема демонстрирует нисхождение в материю, раскрывая идентичность внешнего и внутреннего. Психэ кардинально не отлична от материи, иначе как бы смогла она влиять на материю? Также и материя не чужда Психэ, иначе как бы смогла она созидать её? Психэ и материя существуют одномоментно и каждая включает в себя часть другой, обеспечивая возможность взаимодействия. Если исследования в этой области продвинутся достаточно далеко, мы сможем прийти к успешному соглашению между физическими и психологическими концепциями. Попытки, предпринимаемые нами сейчас, могут показаться чересчур смелыми, но я убеждена, что мы на верном пути. В математике, например, уже не раз было доказано, что ее предполагаемые, чисто логические конструкции, впоследствии всегда совпадали с ходом вещей. Точно также, как и синхронистичные события, указывает на глубокое родство и гармонию между всеми формами существования [73]. Эта символическая модель Юнга демонстрирует фундаментальную структуру физической и психической жизни. Довольно любопытно, кстати, что меланезийский институт брака, стремящийся продлить поток жизни путем брачного обмена между двумя кланами (одного матрилинейного, другого патрилинейного) также приводит в итоге к образованию двух типов спирали: закрытой спирали, то есть матрилинейного порядка, и прерванной спирали, означающей мужскую оплодотворяющую силу.
Не последнюю роль здесь также играет генетическое вещество в виде двойной спирали, открытое Уотсоном[104], Криком[105] и Уилкинсом[106]. Возможно, что эта модель является биологической аналогией архетипической идеи времени как спирали, примиряющей линейный и циклический аспекты времени. Ритм и Периодичность. Не только Платон ассоциировал время с числом. Для Аристотеля время также было разновидностью числа: «Время есть число движения, связанное с тем, что было ранее и будет позднее». Однако он имел в виду только обращающееся движение небосвода, поскольку оно вечно и универсально [74]. С другой стороны, для Аристотеля не существовало времени без изменений [75]: «Время есть род числа бесконечного движения», что отсылает нас к периодичности небесных событий. Точка зрения Аристотеля критиковалась, будучи определением лишь измеримого времени, но не времени как такового. Тем не менее, я думаю, что взаимосвязь между временем и числом намного глубже, чем кажется на первый взгляд. Если прав Александр Маршак (Alexander Marshack), одной из самых ранних игр первобытного человека было рисование на камнях и костях числовых меток как «указателей» на некие моменты времени [76]. Именно это и было, по мнению Маршака, началом нашей цивилизации, ведь такие отметки служили чем-то вроде календарных дат. Отношения между временем и числом глубоко изучались и в Китае, однако с небольшими нюансами. Числа в количественном аспекте для китайцев особого интереса не представляли, число для них, как пишет Гране, являлось в большей степени символом, качественной эмблемой [77], которая, тем не менее, означает также постоянные отношения между вещами и событиями. Эти символы, выстроенные в иерархическом порядке, отражают базовые модели вселенной, позволяя увидеть «случайные, индивидуальные стороны космического единства как целого». Это — то, откуда исходит само время, потому что косвенные аспекты проявляются во временной последовательности. Они варьируются, будучи каждый качественным моментом времени [78]. Время в Китае было конкретным континуумом, наделенным качественными состояниями, способными проявлять себя одновременно в разных местах. Самая известная китайская гадательная книга И-Цзин вся построена на этих предпосылках. Время с этой точки зрения состоит из определенных фаз трансформации космического целого [79]. По словам философа Ванг Фу Чи (Wang Fu Ch’ih,1619–1692), все бытие есть космический континуум, лишенный чувственного проявления. Что же касается его постоянного движения, оно различает в себе некоторые образы или структуры, следующие друг за другом во времени, и которые возможно истолковать с помощью математических процедур. Поэтому все числа в Китае считались определяющими время и могли поведать нам что-то о качестве того или иного момента. Следовательно, время там никогда не было неким абстрактным параметром либо пустым обрамлением событий, но являлось качественным сочетанием событий, происходивших в определенный момент. Целостная вселенная, таким образом, имела временную ритмическую структуру, наиболее фундаментальным ритмом было взаимодействие Инь и Ян. Также и китайская музыка создавалась в соответствии с ритмическим рисунком вселенной. Важнейшей идеей, связанной с ритмом, было явление энантиодромии: когда линия либо символ в книге И-Цзин достигали полноты своей реализации, они переходили в собственную противоположность. Эта идея также была сформулирована в Греции Гераклитом, который назвал судьбу «мировым порядком (логосом), исходящим из энантиодромии, творящей все сущее» [80]. Юнг взял на вооружение этот термин, применив его в виде психологического закона: любое крайнее психологическое состояние стремится обернуться своей противоположностью: доброта во зло, счастье в несчастье, нарочитая духовность в охваченность инстинктами и т. д. Тесная связь времени и ритма способствовала появлению маятника, впервые изобретенного Галилеем и доработанного затем Кристианом Гюйгенсом[107]. Простое ритмическое движение маятника все еще находит применение в музыке в качестве метронома, отмеряющего время. Электрическая энергия сравнительно недавно начала использоваться в часовом деле для продуцирования колебаний [81): переменный ток синхронизирован с вибрациями и устройство регулирует периоды этого потока. Сейчас же мы пошли еще дальше, используя пьезоэлектрический кварц или молекулы аммония для продуцирования максимально устойчивого темпа колебаний. Сжатие кварца вызывает перемещение части его электронов к одной из его сторон и, соответственно, в обратную сторону. Если кварц подсоединить затем к переменному току, импульсы электронов перейдут в механические колебания частотой несколько тысяч в секунду и при этом настолько устойчивые, что они смогут даже корректировать легкие несовпадения в самом потоке переменного тока [82]. Однако кварц стареет и сейчас его вытеснили молекулы аммония. Часы, устройство которых основано на движении атомов в таких молекулах, открыли технику микроволнового расширения путем стимуляции излучения (радиации). Ничто из этого не могло бы существовать, если бы не базовая ритмичность энергии, то есть материя. «Вся материя», писал Капра, «вовлечена в бесконечный космический танец» [83]. Все частицы «поют свою песнь, создавая ритмическое полотно энергии» [84], Современные физики открыли также, что «каждая субатомная частица не только участвует в этом энергетическом танце, она сама есть этот танец энергии, пульсирующий процесс творения и разрушения» [85]. Возвращаясь к макрофизике и к живым организмам, мы непременно приходим к тому же феномену. Все живые существа следуют определенным ритмам, получившим название биологических часов. Растения, также, как и животные, адаптируются не только к своему пространственному окружению, но и ко времени; к солнечному циклу, так называемому циркадному ритму (circadian rhythms), лунным циклам, морским приливам и даже солярному году. Некоторые виды активности, такие, как поиск пищи, не зависят от внешних стимулов типа восхода солнца, но диктуются внутренним ритмом самих существ, заставляя их как бы «планировать заранее» свои действия [86]. Растения тоже в каком-то смысле способны «запоминать время», например, некоторые из них начинают раскрывать свои бутоны за несколько часов до восхода, «словно зная о том, что солнце скоро взойдет; если же мы, допустим, искусственно поместим их в темноту, они все равно раскроются в положенное время» [87]. Есть вероятность, что физиологические часы у животных работают в виде колебаний некоего тактового генератора, регулирующего подчиненные ему физиологические процессы [88]. Периоды активности и отдыха, качественные изменения в метаболизме, температуре и другие процессы именно таким путем и регулируются. Эти ритмы также способны наследоваться и, вероятно, обладают эндогенной природой[108]. У одноклеточных животных и растений вообще весь организм завязан на ритме. Пониженные температуры (у растений на 5-10 градусов) соответственно замедляют и биологические часы. Что же касается высокоорганизованных существ, то все еще дискутируется вопрос о том, в какой степени централизованы эти ритмы одним регулирующим органом либо они распределены по нескольким различным источникам [89]. Спорно пока и то и другое. У высших животных таким центральным регулятором выступает, скорее всего, мозг [90], где наличествует, по мнению Г. Шальтенбранда (G. Schaltenbrand), стандартизированная, ритмико-хронологическая организация, функционирующая как целое [91]. Базовая ритмическая структура нашей психической жизни не ограничивается только отношениями со временем. Как пишет Адольф Портманн (Adolf Portmann), общие поведенческие модели животных и растений также демонстрируют связь со временем: «Любая форма жизни предстает перед нами как Гештальт со своим специфическим разворачиванием во времени и пространстве» [92]. Например, год у жителей Фиджи и Самоа рассчитывается согласно жизненному циклу червя палоло (Eunice viridis). Каждый год этот червь сбрасывает часть своего тела, наполненную половыми продуктами, и оплодотворение происходит в открытом море, где утраченные части восстанавливаются. Этот ритм подчинен фазам Луны и в это же время, кстати, начинает цвести (Erytrina indica), местное растение. Некоторые виды морских ежей в Средиземном море, а также устрицы и гребешки в умеренных широтах тоже следуют похожим репродуктивным ритмам; перелеты птиц аналогично связаны с суточным циклом. Вообще, развитие животных это больше чем просто процесс, протекающий во времени; его можно понимать как сопротивление энтропии времени, заложенное в протоплазме каждого конкретного вида… подобно тому, как в хорошо спланированном фейерверке в одну активную часть заряда заложена следующая пассивная, также и в жизни многих видов насекомых мы находим на каждой стадии развития прообразы будущих органов, которые впоследствии развернутся в точно отрегулированный временной процесс [93]. Человек также обладает биологическими часами (которые частенько выходят из строя при дальних перелетах), хотя и доминирует здесь все же сознание [94]. Что касается эмоций как пограничного феномена между областями физиологии и психологии, то здесь ритм имеет первостепенное значение. В состоянии сильных эмоций мы всегда производим какие-то ритмические движения (постукиваем ногой, к примеру), не замечая, что наши мысли и слова тоже начинают повторяться будто в замкнутом кругу. Все это привело Юнга к заключению, что бессознательные комплексы могут иметь периодическую ритмическую природу; сейчас это также исследуется через призму повторяющихся образов в сновидениях [95]. Общечеловеческие комплексы, которые Юнг назвал архетипами, проявляются как физические и психические модели поведения и в прошлом считались богами или мифическими образами. Упомянутые выше астрологические системы на самом деле пытались выразить эту «игру архетипов», представленную в эоническом времени. Вполне вероятно, что подобная игра имеет место, однако сейчас мы еще слишком далеки от понимания этого. Взаимосвязь богов с моментами жизни и случаем, которую я буду рассматривать в следующих разделах, указывает на частично обусловленную, а частично и вневременную сущность архетипов. Несравненно лучше психологами было изучено огромное разнообразие субъективных понятий времени. Так, например, молодые люди живут в основном ожиданиями будущего, тогда как взгляд пожилых обращен к ушедшему прошлому. Старея, люди начинают ощущать, что время бежит «быстрее», возможно, из-за того, что сами начинают двигаться медленнее [96]. «Субъективные» временные различия могут базироваться на физиологических факторах (к примеру, температуре), показывающих, как вмешивается скорость нашего усвоения чувственной информации в расчет времени. Гашиш, опиум, мескалин и другие наркотики также значительно расширяют субъективное восприятие времени [97]. Субъективное время разнится не только между отдельными индивидумами, но также и между различными социальными, этническими и психологическими группами. Адаптация ко времени, по моему опыту, дается труднее интуитивным людям, тогда как чувственно воспринимающие натуры способны так крепко «застревать» в конкретном моменте, что часто бывают неспособны предвидеть будущие перемены. Поскольку время связано с нашим общим «ритмом жизни», проблемы адаптации к нему бывают причиной общих неврозов или даже психозов. Некоторые люди, например, живут «быстрее, чем могут себе позволить», чтобы не начинать отставать в собственном внутреннем развитии. Они начинают чувствовать, что время их «подгоняет». Если правда, что время имеет тесную связь с ритмом Самости (осознанно-бессознательным психическим целым), тогда становится очевидно, что любое невротические отклонение от ритма Самости повлечет за собой и нарушение восприятия времени. Кроме биологических ритмов, мнемические процессы тоже играют большую роль в субъективном переживании времени, хотя их комплексная структура до сих пор полностью не изучена. Многие ученые думают, что «мозг или память хранят полностью весь поток сознания, все, что было психически зафиксировано (в том числе и подсознательное знание), хотя позднее большую часть всей этой информации специально вспомнить мы не в состоянии» [98]. Нам часто бывают доступны лишь «обобщения и выводы», то есть многие воспоминания становятся частью более-менее обширной системы, названной Бартлеттом (Bartlett) «схематой» [99], а Сюзанна Лангер[109] — «символической трансформацией человеческого опыта» [100]. С точки зрения юнгианской психологии, эта организация обеспечивается архетипами, врожденными психофизическими упорядочивающими принципами. Какую бы роль в этом ни играла память, разум, по словам Уитроу (Whitrow), «определенно обусловлен временем, что проявляется в нашем сознании как „вереница мыслей“» [101]. Здесь мы снова возвращаемся к первобытному понятию о времени как качественном и количественном потоке происходящих одномоментно внутренних и внешних событий. В своем Эксперименте со временем Дж. У. Данн (J.W. Dunne) попытался сформулировать модель многомерного времени, отражающего психические состояния и соответствующие им «времена». Такая модель не стала, конечно, общепринятой, однако я считаю, что в главном Данн оказался прав, а именно, рассматривая время как многомерный феномен, характеризуемый одновременностью различных психологических состояний. Неизбежность, случай и синхронистичность. Причинность существовала в той или иной форме у всех цивилизаций. В дальневосточных религиях, в частности, она была выражена в идее кармы. Через всю бесконечную цепочку перерождений индивида его сопровождала определенная идентичность, определяемая как карма: «Если мы видим тождественность существ в тех или иных ситуациях во времени, то это происходит благодаря причинной цепи, что соединяет их» [102]. То, что в западном понимании является каузальностью, зародилось в Греции в образах Ананке (Неизбежности), Дике (Справедливости), Геймармене (Отдельной Судьбы) и Немезиды (Воздаяния) — богинь, которых боялись и почитали. Богини эти ответствовали за баланс противоположностей во вселенной: «Источник всех вещей в том, где начинается и их разрушение… согласно закону Неизбежности, ибо воздают они друг другу за несправедливость, как это установлено Временем», сказал Анаксимандр [103]. Гераклит также подчеркнул, что «все возникает из неизбежности и борьбы» [104]. Позднее, в философии стоиков Ананке или Геймармене стала управляющим мировым принципом, которому подчинялись даже боги. Согласно орфикам, Хронос (Время) составлял пару Ананке, держа всю вселенную в мощных оковах и опоясывая ее в форме змея [105]. Само слово necessity происходит от латинских necto («Я связываю») и nexus («предел», «ограничение»). Эта безжалостная богиня символизировала также тиски смерти, нашу судьбу (destine тоже означает «Я связываю»). Ананке прядет нить нашей жизни и перерезает ее, когда приходит назначенный час. С приходом христианства идея неизбежности не исчезла, но оказалась спроецированной на законы природы, установленные Богом (который также сам периодически вмешивался в них, совершая различные чудеса). Только с развитием идей Рене Декарта (1596–1650) принцип детерминизма в форме общих законов природы стал абсолютным, исключая любую возможность творческого божественного вмешательства. Мы начали утверждать, что все, что творит Бог, мы можем понять, а то, чего мы понять не можем, того Бог и не способен создать. «Он может действовать и иначе, однако не хочет этого, поэтому божественные действия полностью совпадают с принципом причинности» [106]. Почти то же самое относится и к Ньютону. По его мнению, Бог изначально создал материальные частицы, силы, действующие между ними, и фундаментальные законы движения, и с того момента все бытие начало свой ход, будто машина, подчиняющаяся неизменным и непреложным законам [107]. Эта идея была еще большим расширением концепции Бога в целом и поэтому в эпоху материализма вселенная приобрела вид огромных механических часов, бессмысленно тикающих в вечности. Вера в абсолютную непогрешимость закона причинности продолжалась вплоть до открытий в квантовой физике, где изучение элементарных частиц было необходимо для замены концепции математической вероятности. Некоторые прогнозы касались уже поведения не отдельных частиц, а огромных сгустков этих частиц. Тем не менее, это отражало наше непонимание физической ситуации, также, как и использование закона вероятности страховыми компаниями. Капра сформулировал это следующим образом: «В квантовой теории мы пришли к пониманию вероятности как фундаментальной особенности атомной реальности…. Субатомные частицы не существуют с определенностью в объективных местах, но демонстрируют, скорее, „тенденции к существованию“, и атомные события не случаются в строго определенное время и определенным способом, опять же демонстрируя лишь „тенденцию к проявлению“» [108]. Таким образом, мы имеем здесь своего рода уверенность в неопределенности [109]. Эйнштейн первым не смог принять это, адресовав Нильсу Бору свою знаменитую фразу: «Бог не играет в кости». Квантовая физика пришла к еще одному любопытному открытию, которое непосредственно касается проблемы времени, а именно симметрии направлений времени. В приведенной выше диаграмме времени-пространства мы можем наблюдать, как происходит распыление электронов-протонов (электрон изображен в виде восходящей линии, а протон — пунктирной линией) либо распылением позитрона-фотона (в виде нисходящей линии). «Формальная математическая теория полей настаивает, что интерпретировать эти линии можно только двумя способами; либо как позитроны, движущиеся вперед во времени, либо как электроны, движущиеся назад во времени» [110]. Эту особенность субатомных частиц также можно изобразить в виде еще одной диаграммы: электрона (как сплошной линии) и фотона (пунктирной), приближающихся друг к другу. В точке А фотон создает пару электрон-позитрон, электрон движется направо, позитрон — налево. В точке В позитрон сталкивается с первичным электроном, уничтожая друг друга и создавая фотон, уходящий налево. «Мы можем», тем не менее, «также истолковать процесс как взаимодействие двух фотонов с одним электроном, движущихся вперед во времени, затем назад и снова вперед» [111]. Следовательно, мы можем трактовать процесс как четырехмерную модель взаимосвязанных событий, не имеющей, однако, определенного направления во времени [112]. Несмотря на это, «стрела времени» и закон причинности все еще верны для многих областей. Для того, чтобы отыскать некую общую основу для описания фотонов и нейтронов (самых базовых форм частиц) нужно воспользоваться так называемой S-матрицей, впервые предложенной Вернером Гейзенбергом [113]. Окружность в центре означает область, где происходят сложные одиночные процессы. А и В — две частицы (любого вида), подвергающиеся столкновениям и затем возникающие как С и D, две различные частицы [114]. Теория 5-матрицы обходит проблему точного указания на положение отдельных частиц.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!