Биология тревоги Задача этой главы—исследовать, как различные психические расстройства и стили личности связаны с неумением справляться со стрессом, и мы уже поняли, что тревога отвечает этой задаче. Но стоит обратить внимание и на биологию заболевания. Есть вещи, которые отроду вызывают у млекопитающих тревогу. Яркий свет для крыс. Подвешенность в воздухе для наземного существа. Затрудненное дыхание практически для любого животного. Но большинство поводов для тревоги являются для нас приобретенными. Может быть, потому что они связаны с какими-то травмами или просто похожи на что-то, связанное с травмой. Живые существа склонны лучше распознавать одни из этих опасностей, чем другие; например люди боятся пауков, а обезьяны — змей. Но мы можем также научиться тревожиться о совершенно новых вещах— как поскорее проскочить через подвесной мост, задаваясь вопросом, не из Аль-Каиды ли тот парень в грузовом автофургоне. Это — совсем другой тип научения, чем то, эксплицитное, о котором мы говорили в главе 10 и в котором участвовал гиппокамп. Это научение — имплицитное, при котором в вашем теле вырабатывается определенная автономная реакция. Рассмотрим пример с женщиной, пострадавшей от жестокого изнасилования, после чего всякий раз, когда она видела похожего человека, ее мозг научился подавать сердцу сигнал—биться быстрее. Классическое обусловливание по Павлову: в определенное время звенит звонок, по которому выдают еду, — и мозг научился в это время активировать слюнные железы; вы постоянно наблюдали определенный тип лица—и мозг научился активировать симпатическую нервную систему. Обусловленные воспоминания могут всплыть совершенно неожиданно, без всякого участия вашего сознания. Эта женщина веселится на шумной вечеринке, прекрасно проводит время, и вдруг—тревога, дыхание перехватывает, сердце бешено колотится, а она не имеет ни малейшего понятия почему. И только через несколько секунд понимает, что дело в человеке, который прямо за ее спиной разговаривает с теми же интонациями, что и насильник. Организм реагирует еще до того, как придет осознание сходства. Как мы видели в главе 10, если мягкий кратковременный стресс улучшает эксплицитное научение, то затянувшийся или сильный сводит его на нет. А вот неосознаваемое, имплицитное, автономное научение улучшается любым типом стресса. Например, усильте звук — и лабораторная крыса выдаст реакцию вздрагивания, испуга: в считанные миллисекунды ее мышцы напрягаются. Заранее воздействуйте на крысу стрессором любого типа, и реакция испуга усилится и, скорее всего, станет привычной условной реакцией. То же самое и у нас. Как я уже говорил, это находится вне сферы действия гиппокампа, удивительно рационального канала эксплицитной памяти, помогающей нам вспоминать чей-то день рождения. Обусловливание же тревоги и страха относится к компетенции связанной с ним области мозга — миндалевидного тела[103]. Чтобы понять его функцию, нужно сначала взглянуть на те области, с которыми оно обменивается сигналами. Один из каналов к миндалевидному телу идет от проводящих путей болевой чувствительности. А это возвращает нас к главе 9 и к разговору о боли и ее субъективной интерпретации. Миндалевидное тело связано и с ней. Оно тоже получает сенсорную информацию. Причем, что примечательно, получает ее прежде, чем она дойдет до коры и вызовет осознание ощущения — сердце женщины начинает судорожно колотиться еще до того, как она осознает интонацию того человека. Информация к миндалевидному телу приходит от автономной нервной системы. Какое значение это имеет? Предположим, к вам в мозг попадает некая неоднозначная информация и миндалевидное тело «решает», пора ли вашему организму начинать тревожиться. Если сердце выскакивает из груди, а желудок подпрыгивает к горлу, такие входящие сигналы побудят миндалевидное тело проголосовать за тревогу[104]. И для полноты картины: миндалевидное тело очень восприимчиво к сигналам глюкокортикоидов. Огромное значение имеют и выходные сигналы от миндалевидного тела— в основном к гипоталамусу и смежным форпостам, которые инициируют усиленную выработку глюкокортикоидов и активируют симпатическую нервную систему[105]. И как реагирует миндалевидное тело? С помощью КРГ в качестве нейротрансмиттера. Некоторые наиболее убедительные данные о причастности миндалевидного тела к состоянию тревоги получены в результате томографии мозга. Поместите человека в томограф, погоняйте перед его глазами разные картинки и посмотрите, какие области и участки мозга будут активироваться в ответ на каждую. Покажите жуткую рожу, и миндалевидное тело вспыхнет. Заставьте картинки воздействовать на подсознание — мигать с частотой тысячных долей секунды, слишком быстро, чтобы восприниматься сознанием (и слишком быстро, чтобы активировать зрительную кору), — и миндалевидное тело вспыхнет[106]. Как функционирование миндалевидного тела связано с тревогой? Люди с тревожными расстройствами, видя угрозу, которой не видят другие, преувеличивают свою реакцию испуга. Дайте им задачу на чтение, где из мелькающих перед глазами бессмысленных слов нужно быстро выделить значащие. Вычленив угрожающее слово, все немного притормаживают, но люди с тревожными расстройствами тормозят куда сильнее. С этим выводом сопоставим другой: у таких людей миндалевидное тело демонстрирует ту же гиперреактивность. Пугающая картинка, не полностью активирующая миндалевидное тело у контрольного испытуемого, возбуждает его у тревожного человека. Пугающая картинка, мигнувшая так быстро, что контрольный испытуемый даже неосознанно этого не отметил, у тревожного человека приводит миндалевидное тело в действие. Неудивительно, что симпатическая нервная система пускается вскачь — сигналы тревоги всегда срабатывают в миндалевидном теле. Почему у тревожных людей миндалевидное тело работает по-иному? Некоторые удивительные исследования, проведенные в последние годы, показывают, как это происходит. Как мы видели в главе 10, основные стрессоры и глюкокортикоиды нарушают функцию гиппокампа — синапсы не в состоянии поддерживать долговременную потенциацию синаптической передачи, и процессы дендритного формирования в нейронах сокращаются. Примечательно, что в миндалевидном теле стресс и глюкокортикоиды ведут как раз к обратному — синапсы становятся более возбудимыми, нейроны разрастаются, соединяясь друг с другом. И если вы искусственно сделаете миндалевидное тело крысы более возбудимым, впоследствии у животного обнаружится тревожноподобное расстройство. Рис. 54. Беспричинная («свободно плавающая») тревога (увеличено в 200 000 000 раз) Джозеф Леду из Нью-Йоркского университета, который, собственно, и «вывел в свет» миндалевидное тело с его участием в развитии тревоги, на основе этих результатов выстроил замечательную модель. Предположим, случается серьезный травмирующий стресс, достаточно сильный, чтобы снизить функцию гиппокампа и одновременно усилить функцию миндалевидного тела. Чуть позже в аналогичной ситуации у вас возникнут тревога, возбуждение и страх, а вы и понятия не будете иметь почему; причина же в том, что воспоминания о событии никогда не хранятся в гиппокампе, зато ведущие к миндалевидному телу пути автономной нервной системы отлично все помнят. Это — вариант беспричинной тревоги (рис. 54). Тип А и роль обивки в физиологии сердечно-сосудистой системы Предполагается, что между личностью и сердечно-сосудистыми заболеваниями существует связь. И прежде всего — связь между личностью и болезнью сердца, получившая такую известность, что в умах многих людей исказилась до неузнаваемости (как правило, азартность относят к наиболее раздражающему типу поведения, которое обычно досаждает в других, но импонирует в себе). Я говорю об A-типе личности. Термин «A-тип» придумали в начале 1960-х годов двое кардиологов, Мейер Фридман и Рэй Розенман, для описания набора свойств, которые они выявили у некоторых людей. Эти свойства описывались ими вовсе не в терминах стресса (мы, например, относим к A-типу тех, кто реагирует на нейтральные или неоднозначные ситуации как на стрессовые), хотя в дальнейшем я попытаюсь это как-то переосмыслить. Вместо этого они характеризовали A-тип как весьма склонный к соперничеству, стремящийся сделать больше, чем задумано, постоянно спешащий, нетерпеливый и недружелюбный (рис. 55). Именно люди с такими свойствами, по мнению ученых, принадлежат к группе повышенного риска сердечно-сосудистых заболеваний. Это было встречено с огромным скептицизмом со стороны коллег. Только представьте: на дворе 1950-е годы, по телевизору крутят семейный сериал про Оззи и Гарриет, и вы как кардиолог думаете о сердечных клапанах и циркуляции липидов в крови, а вовсе не о том, кто как реагирует на медленно движущуюся очередь в супермаркете. Так что с самого начала многие в этой среде были склонны рассматривать связь между поведением и болезнью в порядке, обратном предложенному Фридманом и Розенманом: сердечное заболевание может провоцировать у некоторых поведение по A-типу. Но Фридман и Розенман провели проспективные исследования и доказали, что именно принадлежность к A-типу предшествует болезни сердца. Это открытие произвело фурор, и к 1980-м годам некоторые светила кардиологии съехались, проверили доказательства и пришли к выводу, что принадлежность к A-типу не в меньшей степени влияет на риск сердечных заболеваний, чем курение или высокий уровень холестерина. Все были в восторге, и понятие «A-тип» вошло в обиход. Беда в том, что после этого основные выводы Фридмана и Розенмана повторить не удалось, невзирая на полноту некоторых исследований, проведенных вскоре. Неожиданно A-тип показался не таким уж замечательным. В довершение всего два исследования показали, что ишемическая болезнь сердца, которую относили на счет A-типа, связана с более высоким коэффициентом выживаемости (в примечаниях в конце книги я расскажу о кое-каких интересных способах объяснить этот вывод). К концу 1980-х годов концепция A-типа претерпела серьезные изменения. Одно из них заключалось в признании того, что с помощью личностных факторов лучше удается прогнозировать болезни сердца у людей, у которых первый сердечный приступ случился в раннем возрасте, поскольку в более поздние годы такой приступ является скорее последствием переедания и курения. Кроме того, работа Редфорда Уильямса из Университета Дьюка убеждает нас, что ключевым в перечне признаков A-типа является недружелюбие. Например, когда ученые заново проанализировали кое- какие первые исследования A-типа и разделили совокупность признаков на отдельные черты, недружелюбие оказалось единственно значимым прогностическим фактором сердечно-сосудистых заболеваний. Такой же результат дало обследование врачей среднего возраста, двадцатью пятью годами ранее заполнявших личностные опросники на занятиях в медицинской школе. И то же самое выяснилось при обследовании американских юристов, финских близнецов, работников Western Electric — в общем, представителей самых разных популяций. Другим примером может служить взаимосвязь между недружелюбием людей и смертностью от сердечно-сосудистых заболеваний в десяти американских городах[107]. Разнообразные исследования показали: сильное недружелюбие предвещает ишемическую болезнь сердца, атеросклероз, геморрагический инсульт и высокий уровень смертности от этих заболеваний. Более того, в этих исследованиях контролировались такие важные переменные, как возраст, вес, кровяное давление, уровень холестерина и курение. Поэтому маловероятно, что связь недружелюбия с болезнями сердца может зависеть от некоторых других факторов (например, что недружелюбные люди более склонны к курению и болезнь сердца возникает в результате курения, а не враждебности). Более поздние исследования показали, что недружелюбие вообще заметно увеличивает смертность от всех заболеваний, а не только от сердечных[108]. Фридман с коллегами придерживались иных взглядов. Они предположили, что в основе недружелюбия лежит ощущение дефицита времени: «Ну, до чего же медленно работает этот кассир. Придется проторчать здесь весь день. Просто всю жизнь потратить на оформление кредита. Этот парень словно знает, что я спешу, и специально тянет время! Нет, я его сейчас убью», — а в основе этой спешки, этого цейтнота лежит чувство неуверенности, опасения. Не хватает времени насладиться собственными достижениями, не говоря уже о чужих, потому что нужно снова бежать и снова проявлять себя, а на следующий день пытаться скрыть от мира свое притворство. В своей работе ученые предположили, что постоянное чувство неуверенности является лучшим показателем склонности к сердечно-сосудистым заболеваниям, чем недружелюбие, хотя они со своим мнением, похоже, пребывают в меньшинстве. Поскольку недружелюбие связано с сердцем (в качестве ли главного фактора, или косвенного показателя), остается неясным, какие именно его аспекты можно назвать плохими. Например, при обследовании адвокатов было высказано предположение, что решающими являются нескрываемая агрессивность и циничное недоверие—другими словами, частое открытое проявление гнева, который вы испытываете, предвещает сердечное заболевание. Действительно, экспериментальные исследования подтверждают, что полное выражение гнева является мощным стимулятором сердечнососудистой системы. Однако при повторном анализе исходных данных A-типа особенно мощным прогностическим фактором сердечно-сосудистых заболеваний оказалась не только высокая степень недружелюбия, но и склонность не проявлять его в гневе. Эту точку зрения поддерживают интересные работы Джеймса Гросса из Стэнфордского университета. Покажите испытуемым клип, вызывающий сильные эмоции. Например, отвращение (при виде окровавленной ампутированной ноги). Они будут мучиться от ужаса и омерзения и, что неудивительно, демонстрировать физиологические маркеры активности симпатической нервной системы. А теперь покажите тот же клип другим испытуемым, но попросите их по возможности не выражать эмоции («чтобы случайный наблюдатель не догадался, что вы чувствуете»). Прогоните их через всю эту кровь и жестокость, чтоб они судорожно стискивали подлокотники кресел, пытаясь сохранить внешнюю твердость духа,—симпатическая нервная система при этом активируется еще сильнее. Подавление сильных эмоций, невозможность их проявить повышают интенсивность физиологических реакций, которые сопровождают эти эмоции. Почему сильное недружелюбие (в любом варианте) так вредно для вашего сердца? К огромному числу факторов риска можно отнести то, что недружелюбные люди нередко курят, неправильно питаются, злоупотребляют спиртным. Есть и психосоциальные переменные: они лишены социальной поддержки, потому что, как правило, отталкивают людей. Но у недружелюбия имеются и прямые биологические последствия. Субъективно недружелюбным можно назвать того, кто легко выходит из себя по пустякам и возмущается из-за инцидентов, которые остальные если и сочли бы раздражающими, то лишь слегка. Соответственно, в ситуации, которая нисколько не взволновала бы других, стрессовые реакции недружелюбного человека ускоряются до предела. Воздействуйте и на дружелюбного, и на недружелюбного несоциальным стрессором (например, пусть решают математическую задачу) — и ничего интересного не произойдет; у обоих сердечно-сосудистая система активируется примерно одинаково, в слабой степени. Но если вы создадите ситуацию социального вызова, у недружелюбного типа в кровоток выбрасывается больше адреналина, норадреналина и глюкокортикоидов, поднимается артериальное давление и в сердечно-сосудистой системе возникает множество других нежелательных функций. В исследованиях были использованы все виды раздражающих социальных факторов: испытуемых могли попросить пройти тест и в процессе неоднократно прерывать или они играли в видеоигру, в которой противник не только жульничал, чтобы выиграть, но и вообще действовал с пренебрежительной наглостью. В этих и в других случаях сердечно-сосудистая система дружелюбного человека реагирует на стресс относительно легко. А вот у недружелюбных кровяное давление зашкаливает. (Просто поразительно, насколько эти люди похожи на гиперреактивных обезьян Джея Каплана с их гипертрофированной стрессовой реакцией и повышенным риском сердечно-сосудистых заболеваний! Или на моих бабуинов — тех, кто не видит разницы между угрожающей и неугрожающей ситуацией. Там, среди хвостатых, тоже хватает настоящих A-типов.) Здесь снова возникает расхождение. Для тревожных людей жизнь полна угрожающих стрессоров, которые требуют всегда быть наготове с копинг-реакцией. Для A-типа жизнь тоже полна опасных стрессоров, требующих таких же реакций, да еще и особо недружелюбного характера. И это, скорее всего, на всю оставшуюся жизнь. Если каждый ваш день наполнен раздражающими ситуациями, на которые остальные обращают мало внимания, а ваша сердечно-сосудистая система реагирует остро, то жизнь будет медленно, но верно расклевывать ваше сердце. И неудивительно, что риск сердечно-сосудистых заболеваний возрастает. Но есть и хорошая новость: принадлежность к А-типу—не навсегда. Если с помощью терапии у людей A-типа уменьшить компонент враждебности (используя некоторые методы, которые будут изложены в заключительной главе), дальнейший риск болезни сердца снижается. Я заметил, что многие медработники, которые лечат пациентов A-типа, обычно стараются их исправить. Ведь, честно говоря, многие люди A-типа для большинства окружающих — настоящий геморрой. Правда, в разговоре с некоторыми специалистами по A-типам «между строк» читается особое мнение, что их пациентов (среди которых, по общему признанию, встречается немало замечательных образчиков) причислили к A-типу по своего рода этической ошибке, а само понятие медики и вовсе придумали только для того, чтобы иносказательно обозначать людей, просто не слишком тактичных в общении с другими. Кроме того, я обратил внимание, что многие специалисты по A-типам являются проповедниками (даже без духовного звания) или выходцами из семей священнослужителей. Эти религиозные корни неистребимы. Я как-то разговаривал с двумя авторитетными врачами, один был атеист, а другой — агностик, и, пытаясь объяснить мне, как они стараются довести до сознания своих пациентов нескладность их поведения, они прибегли к религиозной проповеди[109]. В конце концов я задал этим двум докторам медицины вопрос, который напрашивался сам собой: что они лечат — кровеносные сосуды или душу? То есть занимаются они болезнью сердца или этикой? И оба без колебаний выбрали этику. Сердечно-сосудистые заболевания были просто рычагом для разворота к более масштабным проблемам. Я счел это замечательным. Если они смогут превратить наши коронарные сосуды в книгу грехов, а снижение липидов в крови — в акт искупления, чтобы люди могли быть порядочнее друг с другом, флаг им в руки. Отделка интерьера как научный метод Последний вопрос из той же области: как обнаружили поведение А-типа? Все мы знаем, как ученые делают свои открытия. Одни — в ванной (Архимед с его вылившейся через край водой), другие во сне (Кекуле с его бензольным кольцом), третьи на симфоническом концерте (одного нашего ученого, слишком много работавшего, жена затащила на концерт, решив развлечь; когда негромко заиграли деревянные духовые, его вдруг осенило, он нацарапал уравнение на программке и, пробормотав: «Дорогая, мне сию же минуту нужно в лабораторию», — выскочил вон. Но время от времени кто-то еще делает открытие и приходит и сообщает об этом ученым. А кто этот кто-то еще? Очень часто — тот, чью роль в процессе можно подытожить пословицей, которую, пожалуй, никогда не вышьют на кухонной рукавичке: «Если вы хотите знать, болит ли живот у слона в зоопарке, не спрашивайте ветеринара, спросите уборщика клеток». Люди, разгребающие чужой мусор, приспосабливаются к обстоятельствам, когда количество этого мусора меняется. Тогда, в 1950-х, парень, обнаруживший тот интересный факт, изменивший ход истории медицины, упустил возможность оставить в ней свое имя. Я имел удовольствие слышать всю историю из первых уст, от доктора Мейера Фридмана. Это случилось в середине 1950-х годов, у Фридмана и Розенмана была своя успешная кардиологическая практика, и неожиданно возникла проблема. Им приходилось постоянно менять обивку на стульях в приемной, на что уходило целое состояние. Это не тот вопрос, который требует внимания кардиолога. Тем не менее, казалось, не будет конца стульям, которые требовалось перетягивать. Однажды очередной обивщик, зайдя оценить фронт работ, бросил взгляд на стулья и обнаружил связь сердечно-сосудистого заболевания с A-типом: «Что, черт возьми, происходит с вашими пациентами? Нормальные люди так не вытирают стулья». Первые несколько сантиметров мягких сидений и подлокотников оказались разорванными в клочья, словно каждую ночь их грызли и драли когтями низкорослые бобры. А все было очень просто: пациенты, в нетерпеливом ожидании сидевшие на самом краешке, беспокойно ерзали по сидениям и царапали подлокотники. Все остальное уже принадлежит истории: восторг и воображаемые фанфары, когда обивщика схватили за руки и воскликнули: «Боже мой, парень, ты хоть понимаешь, что ты сейчас сказал?» Поспешные совещания с обивщиком других кардиологов. Бешеные бессонные ночи, когда идеалистически настроенные молодые обивщики целыми командами скакали во все концы земли, неся весть о своем открытии в кардиологические клиники: «Нет же, вы не понимаете, что стулья в приемной урологов, неврологов, онкологов или педиатров вытерты совершенно по-другому, так происходит только у кардиологов. Там что-то другое с людьми, связанное именно с болезнью сердца», — и рождается область терапии А-типа. Рис. 56. Вот так все начиналось... ну, или почти так Увы, ничего этого не случилось. Доктор Фридман вздыхает и признается: «Я не обратил на слова этого человека никакого внимания. Слишком занят был; в одно ухо влетело, в другое вылетело». Только лет через пять, после того как доктор Фридман обследовал своих пациентов, что-то стало вырисовываться, и лишь тут молнией вспыхнуло: «О, бог мой, помните, тот парень, обивщик, что-то ведь говорил, как у нас неправильно протираются стулья?» И по сей день никто не помнит его имени (рис. 56)[110] Было еще множество исследований, касающихся личности, темперамента и обусловленной стрессом физиологии. Одни ученые сообщали, что у оптимистов и пессимистов в момент стресса по-разному работает иммунитет. Другие демонстрировали, что чем недоверчивее человек к своему социальному окружению, тем выше у него уровень глюкокортикоидов. Третьи рассматривали невроз как фактор. Но давайте обсудим еще одну тему, особенно интересную тем, что она касается именно тех людей, которых вы в последнюю очередь сочли бы подверженными стрессам. Когда жизнь состоит из одних трудностей В этой главе речь пойдет о том, как типы личности связаны с гиперактивными стрессовыми реакциями, о том, что общим для них является несоответствие между видами стрессоров, которые жизнь подкидывает этим людям, и о том, какие копинг-реакции они выработали (рис. 57). Этот заключительный раздел посвящен недавно распознанному варианту гиперактивной стрессовой реакции. И она вызывает недоумение. Речь о людях, которые относятся к своим стрессорам не слишком пассивно, непреклонно, бдительно или враждебно. У них, похоже, этих стрессоров и вовсе не так много. Они утверждают, что у них нет депрессии или тревожности, и психологические тесты, которым их подвергают, показывают, что они правы. На самом деле они называют себя довольно счастливыми, успешными и состоявшимися (и, в соответствии с личностными тестами, таковыми являются на самом деле). Тем не менее стрессовые реакции у этих людей (составляющих примерно 5% населения) уже хронически активированы. В чем их проблема? Их проблема, думаю, относится к числу тех, которые дают представление о неожиданной уязвимости нашей человеческой психики. Те, о ком идет речь, обладают так называемой «репрессивной» личностью и всем нам встречались. На самом деле мы, как правило, относимся к ним с оттенком зависти: «Хотел бы я быть таким же собранным; им, похоже, все само плывет в руки. Как они это делают?» Это основательные люди, которые тщательно все продумывают и доводят до конца. Сами себя они называют педантами, не любят сюрпризов, ведут упорядоченную жизнь по строгим правилам: на работу ходят каждый день одним и тем же маршрутом, всегда носят один и тот же фасон одежды и могут перечислить, что ели на обед последние две недели. Неудивительно, что они не любят неопределенности и стремятся разделить мир на черное и белое, наполнив его либо хорошими, либо плохими людьми; либо разрешенными, либо строго запрещенными поступками. Свои эмоции они держат под надежным замком. Мужественные, очень правильные, трудолюбивые, продуктивные, надежные люди, которые никогда не выделяются в толпе (если только вы не начнете удивляться нетрадиционному характеру их чрезвычайной традиционности). Определить репрессивную личность можно с помощью некоторых личностных тестов, впервые проведенных Ричардом Дэвидсоном. Во-первых, как уже отмечалось, личностные тесты показывают, что у этих людей нет депрессии или тревожности. Тесты выявляют их потребность в социальном конформизме, страх перед социальным неодобрением и беспокойство при неопределенности, двусмысленности. Это видно по той необыкновенной готовности и частоте, с которой они соглашаются с утверждениями, сформулированными как абсолютные принципы, где фигурируют «никогда» и «всегда». Полутона им неведомы. С этими характеристиками переплетается характерное для репрессивных личностей отсутствие внешнего проявления эмоций. Тесты выявляют, что они «подавляют негативные чувства» — не выказывают этих неприятных для них сложных эмоций и плохо выносят их проявление у других. Например, репрессивных и нерепрессивных людей просят припомнить опыт, связанный с конкретными сильными эмоциями. Обе группы с равной энергичностью сообщают о таких эмоциях. Однако на вопрос, что еще они чувствовали, нерепрессивные обычно с готовностью рассказывают о сопровождающих, неосновных чувствах: «Ну, в основном это меня разозлило, но было и немного грустно, и чуточку противно тоже...» Репрессивные же твердо стоят на своем: дополнительных эмоций нет и не было. Чернобелые чувства, с намеком на легкий оттенок. Эти люди не шутят? Вполне может быть, что и нет. Вполне может быть, под внешней невозмутимостью они сильно обеспокоены тем, чтобы не попустительствовать своим слабостям. Тщательное исследование показало, что некоторые репрессивные люди действительно озабочены в основном соблюдением приличий. (Подсказка — они, как правило, дают меньше «репрессивных» ответов на личностные опросники, когда могут сохранить анонимность). Так что физиологические симптомы их стресса легко объяснить. Этих людей мы можем вычеркнуть из списка. А как насчет остальных репрессивных? Может, они обманывают себя—охвачены тревогой, а сами об этом и не знают? Такого рода самообман не смогут обнаружить даже подробнейшие анкеты; чтобы выявить его, психологи традиционно полагаются на менее структурированные, более свободные тесты (типа «Что вы видите на этом рисунке?»). Эти тесты показывают, что, да, некоторые репрессивные люди куда более тревожны, чем понимают сами; их физиологические стрессовые реакции также легко объяснить. И даже после того, как вы вычеркнете тревожных самообманщиков из списка, остается группа людей скрытных, очень сдержанных, у которых все действительно просто отлично: они психически здоровы, счастливы, продуктивны, успешно взаимодействуют с обществом. Но у них есть гиперактивные стрессовые реакции. Уровень глюкокортикоидов в крови высок, как у людей с сильной депрессией, повышен и тонус симпатической нервной системы. При решении когнитивных задач у репрессивных людей необычно увеличиваются частота сердечных сокращений, артериальное давление, потливость и мышечное напряжение. И за эту сверхобостренную реакцию приходится платить. Например, у репрессивных личностей снижен иммунитет. Кроме того, страдая ишемической болезнью сердца, они более уязвимы для сердечно-сосудистых осложнений, чем нерепрессивные. Гиперактивные, опасные для здоровья стрессовые реакции имеются, а у людей, их проявляющих, нет ни стресса, ни депрессии, ни тревоги? Вернемся к нашей завистливой мысли: «Хотел бы я быть таким же собранным; им, похоже, все само плывет в руки. Как они это делают?» А делают они это, подозреваю, работая как безумные, чтобы создать свой строго упорядоченный мир без лишних эмоций и какой-либо двусмысленности или сюрпризов. И делают это, расплачиваясь своей физиологией. Дэвидсон и Эндрю Томаркен из Университета Вандербильта использовали электроэнцефалографию (ЭЭГ), чтобы показать необычно повышенную активность в части лобной коры репрессивных людей. Как будет подробнее рассмотрено в следующей главе, эта область мозга участвует в подавлении импульсивных эмоций и спонтанного познания (например, у закоренелых социопатов метаболическая активность этой области снижена). Она—наш ближайший анатомический эквивалент супер-эго, заставляющий говорить, что нам нравится отвратительный ужин, хвалить новую прическу, поддерживать навыки чистоплотности. Она держит в жесткой узде некоторые эмоции, а, как показала работа Гросса, посвященная подавлению эмоций, чтобы так плотно сжимать эмоциональные сфинктеры, требуются немалые усилия. Мир там, снаружи, может быть пугающим, а тело вполне способно реф- лекторно реагировать на усилия, с которыми мы прокладываем путь через эти мрачные, зловещие леса. Насколько лучше было бы посиживать, расслабившись, на залитой солнцем веранде виллы, подальше от всех этих дикостей. Тем не менее то, что выглядит как расслабленность, вполне может быть истощением — от трудов по выстраиванию стен вокруг этой виллы, стараний держаться подальше от этого тревожного, опасного, неугомонного мира. Уроком репрессивных типов личности и их невидимого бремени служит то, что построение мира без стрессов порой может привести к тяжелейшему стрессу. 16. Наркоманы, адреналиновые наркоманы и удовольствие Ну что же—замечательно, что мы пытаемся понять, как же устроен стресс, как нам жить более здоровой жизнью и как сделать мир более приятным местом и прочее, но пора бы нам посвятить немного времени действительно важному вопросу: почему мы не можем щекотать сами себя?