Маляры явились в участок в приподнятом расположении духа. – Что у вас тут происходит? Устроили засаду? – спросил первый. – Вам за этим рация понадобилась? – спросил второй. – Что, намечается ограбление банка? – Вы поэтому прислушиваетесь к этой фиговине? Ответ Клинга прозвучал вдохновляюще. – Заткнитесь! – отрезал он. Маляры стояли на стремянках, покрывая светло-зеленой краской буквально все, до чего могли дотянуться. – Между прочим, мы однажды делали ремонт в офисе самого окружного прокурора, – похвастал первый маляр. – Там как раз допрашивали одного паренька, который зарезал родную мать. Сорок семь ножевых ранений – не шутка, – продолжил второй. – Ага, сорок семь ранений, – покачал головой первый маляр. – Бил ее в живот, в голову, в грудь – живого места не оставил. – Ножом для колки льда, – пояснил первый маляр. – Он даже отмазываться не стал. – Сказал, что хотел спасти ее от марсиан. – Псих. Самый обычный псих. – Сорок семь ножевых ранений! – И как бы это спасло ее от марсиан? – задумчиво произнес второй маляр. – Может, марсиане не любят баб с ножевыми ранениями, – предположил первый маляр и заржал. За ним захохотал и его коллега. Они буквально корчились от смеха на раскачивающихся стремянках. Руки маляров опустились. С кистей обильно капала краска на застеленный газетами пол. * * * Мужчина вошел в парк около десяти часов утра. На вид ему было лет двадцать семь. С узким, бледным от холода лицом, поджатыми губами и слезящимися от ветра глазами, он шел по тропинке, сунув руки в карманы наглухо застегнутого укороченного пальто бежевого цвета. Зеленый шарф перехватывал поднятый воротник. Мужчина был одет в коричневые вельветовые брюки и коричневые берцы вроде тех, что носят рабочие. Не глядя по сторонам, незнакомец направился прямо к третьей скамейке, поднял с нее жестяную коробку, сунул под мышку, а руку поспешно убрал в карман – оно и понятно, ведь, как оказалось, он был без перчаток. Резко повернувшись, он двинулся было к выходу из парка, как вдруг за его спиной раздался голос: – А ну-ка постой, приятель. Оглянувшись, мужчина увидел перед собой высокого чернокожего здоровяка, одетого в синее нечто, напоминавшее космический скафандр. В правой руке чернокожий сжимал огромный пистолет, а в левой – раскрытый бумажник, в котором поблескивал золотисто-голубой значок. – Я из полиции, – промолвил чернокожий верзила, – нам надо с вами поговорить. II Миранда-Эскобедо… Звучит как фамилия мексиканского тореадора, но на самом деле к корриде эти слова не имеют никакого отношения. Так для краткости в полиции называют два решения, вынесенные Верховным судом по двум разным делам. Эти решения стали фундаментом целого свода правил допроса подозреваемых, которые полицейским будто кость в горле. Все полицейские, несущие службу на просторах США, вплоть до самого последнего копа, в один голос скажут вам, что от Миранды-Эскобедо куда больше вреда, чем пользы. Эти полицейские – достойные граждане своей страны, и, конечно же, их заботит защита прав личности, живущей в свободном обществе. Однако они терпеть не могут правило Миранды, потому что оно сильно осложняет им работу. А их работа заключается в борьбе с преступностью. Поскольку полицейские из восемьдесят седьмого участка задержали подозреваемого и собирались его допрашивать, речь немедленно зашла о правиле Миранды. Сразу же после оглашения вердикта Верховного суда в 1955 году начальник участка капитан Флик распорядился распечатать для каждого полицейского, работавшего под его началом, памятку на зеленой бумаге, в которой содержались правила допроса подозреваемых. Большинство патрульных в участке прикрепили памятку к своим блокнотам, чтобы сверяться с ней всякий раз, когда возникнет необходимость. Детективы из следственного отдела, которым приходилось допрашивать преступников куда чаще, чем патрульным, вызубрили памятку наизусть. Теперь ее содержание у них от зубов отскакивало, но при этом стражи закона не любили правило Миранды столь же сильно, как и прежде. – В соответствии с вердиктом Верховного суда по делу Миранда против штата Аризона, – промолвил Хэл Уиллис, – мы обязаны поставить вас в известность о ваших правах, что я сейчас и делаю. Во-первых, если вы желаете, то имеете право хранить молчание. Это понятно? – Да. – Вы понимаете, что не обязаны отвечать на вопросы полиции? – Да. – Понимаете ли вы, что если решите отвечать на вопросы, то ваши ответы в дальнейшем могут быть использованы против вас? – Да, я это понимаю. – Кроме того, я должен поставить вас в известность о том, что вы имеете право прибегнуть к помощи адвоката как перед допросом, так и в ходе допроса. Это понятно? – Да. – Если хотите прибегнуть к помощи адвоката, но не располагаете средствами оплатить его услуги, вам предоставят бесплатного адвоката для оказания юридической помощи как перед допросом, так и во время его. Это понятно? – Да. – Итак, вам понятны все права, которые я сейчас изложил? – Да. – Вы готовы отвечать на мои вопросы без присутствия адвоката? – Ну-у… – протянул подозреваемый, – я даже не знаю. А вы, вообще, как считаете? Уиллис с Брауном переглянулись. Вплоть до этого момента они действовали как по учебнику: предупредили подозреваемого о его праве избежать самооговора и о праве на адвоката, изложили права задержанного ясным языком, разжевали их, а не просто сослались на Пятую поправку[2]. Кроме того, специально уточнили у подозреваемого, все ли он хорошо понял, и только потом спросили, не хочет ли воспользоваться каким-либо из прав. В зеленой памятке, распространенной по инициативе капитана Флика, специально оговаривалось, что задержанного недостаточно уведомить о его правах. Необходимо было добиться признания, что он понял свои права и готов отвечать на вопросы без адвоката. Только после этого разрешалось перейти к допросу. В противном случае суд сочтет, что полиция нарушила конституционные права подозреваемого. Кроме того, в памятке особо оговаривалось, что полицейские, общаясь с задержанным, должны как можно аккуратнее выбирать слова и выражения, чтобы потом адвокаты в суде не заявили, что их подзащитного «обманом, силой или уговорами» принудили к даче показаний. Памятка прямым текстом запрещала полицейскому предлагать задержанному обойтись без адвоката или же говорить, что адвокат ему не нужен. Короче говоря, полицейский был обязан уведомить задержанного о праве хранить молчание и праве на адвоката. Точка. И Уиллис, и Браун прекрасно понимали, что не могут ответить на вопрос подозреваемого. Если они ему посоветуют обойтись без адвоката, суд может запросто отказаться от рассмотрения показаний задержанного, даже если они окажутся признательными. Если же детективы посоветуют задержанному обратиться за помощью к адвокату, то у них резко снизятся шансы его расколоть. – Я изложил ваши права, – наконец изрек Уиллис. – Не мне давать вам совет. Принимайте решение сами. – Ну-у… так я ведь даже не знаю, что делать, – промолвил задержанный. – А вы подумайте, – ответил Уиллис. Молодой человек погрузился в размышления. Уиллис с Брауном как воды в рот набрали. Если задержанный предпочтет хранить молчание, что ж – придется ставить точку, в этом случае ни о каком допросе не может быть и речи. Также детективы прекрасно знали, что, если молодой человек все же согласится на допрос, но потом по ходу дела вдруг откажется отвечать на вопросы, им придется смириться, вне зависимости от того, в каких словах и выражениях задержанный выразит свое нежелание продолжать разговор. Он может произнести: «Я заявляю о своем праве хранить молчание», «Я больше ничего не скажу», «Приведите мне адвоката». Итог все равно один. Именно поэтому детективы терпеливо ждали. – Мне скрывать нечего, – наконец произнес молодой человек. – Вы готовы отвечать на вопросы без адвоката? – снова спросил Уиллис. – Готов. – Как вас зовут? – приступил к делу Хэл. – Энтони Ла-Бреска. – Где ты живешь, Энтони? – В Риверхеде. – А поконкретней? – мягко спросил Браун. Оба детектива быстро перешли с задержанным на «ты» – это не нарушало его прав, но унижало человеческое достоинство. Обращение на «ты», которое правило Миранды не запрещало, лишало задержанного душевного равновесия. Если вы обращаетесь к человеку на «ты», при этом лишая его аналогичной возможности, вы автоматически: 1) даете понять, что выше собеседника по статусу; 2) лишаете вашу беседу дружеской окраски, меняя ее тон на угрожающий. – Ну же, Энтони, чего ты молчишь? Где конкретно в Риверхеде ты живешь? – повторил вопрос Уиллис. – Джонсон-стрит, тысяча восемьсот двенадцать.