– Что я слышу: вы так скоро покинете нас? – не смогла удержаться от восклицания панна Карнковская и вышла вперед. Взволнованные слова девушки привлекли к ней внимание присутствующих, и все дружно уставились на нее. Но та, не обращая на окружающих ни малейшего внимания, продолжала едва ли не со слезами на глазах. – Не могу поверить, что вы можете быть столь жестоки, ваше высочество, – лепетала она, и неподдельное горе могло бы растопить, наверное, даже каменное сердце. – Неужели вы не могли предупредить… На лице Владислава появилось нечто вроде раскаяния, а его приятель Адам пожал плечами, дескать, женщина, что с нее взять! Взгляды посланника и его офицеров и вовсе не выражали ничего, кроме презрения пополам с равнодушием. Хотя нет, один из них, довольно изящный молодой человек в черном камзоле, сильно побледнел и, не отрываясь, смотрел на остававшуюся прекрасной даже в своем отчаянии девушку. – С вашего позволения, мы оставим вас, – еще раз поклонился граф и собрался было уходить, как вдруг взгляд панны Агнешки остановился на его спутнике, и девушка невольно вскрикнула: – Вы?! – Вы знакомы? – удивленно спросил посланник. – Не припоминаю, – пожал плечами молодой человек. – Не припоминаете? – почти взвизгнула она. – Зато я вас хорошо помню! Вы офицер этого ужасного герцога Мекленбургского! Вы были с ним, когда он захватил наш бедный Дерпт… это шпион! – Что? – насторожился королевич. На поднятый шум стали оглядываться окружающие. Многие шляхтичи подходили ближе, внимательно прислушиваясь к происходящему. Наконец к королевичу и его спутникам подбежал отец панны Агнешки. – Что случилось, дорогая? – Ваша дочь утверждает, что этот человек был среди людей герцога Мекленбургского, когда он захватывал Дерпт, – любезно пояснил ему Казановский, настороженно поглядывая на офицера. Пан Теодор Даждбог внимательно присмотрелся и уверенно заявил: – Да, я узнаю его, это пан Болеслав фон Гершов, и он действительно служил этому дьяволу! – Что вы на это скажете, лейтенант? – Ничего. – Ничего? – с возмущением воскликнул бывший воевода Дерпта. – Да ведь вы, разбойники, дочиста ограбили меня… – Я наемник, герр Карнковски, – пожал плечами офицер, – в ту пору я служил герцогу Мекленбурга, как сейчас – королю Богемии. – Вы раньше этого не говорили, фон Гершов, – заметил посланник. – Вы раньше этого не спрашивали, – безучастно откликнулся лейтенант. – С вашего позволения, господин граф… – вмешался в разговор второй офицер. – Говорите, капитан. – Лейтенант служит со мной уже четыре года, и за это время мы где только не побывали. Я, конечно, знал, что он прежде служил в войсках герцога Иоганна Альбрехта, и не в обиду будь сказано, среди нас, рейтар, это лучшая рекомендация. Так я вот что скажу вам, господин граф: нет ни малейшей вероятности, что он шпион московитов. – В самом деле, – согласился Хотек, – если война длится сколько-нибудь долго, то люди этой профессии успевают побывать на всех сторонах. – Совершенно верно, господин граф, – поклонился капитан. – Что же, полагаю, инцидент исчерпан, ваше королевское высочество, продолжайте развлекаться! – попрощался посланник. Через некоторое время оба офицера оказались в шинке и, заказав по доброй кварте пива, стукнули кружками. – Что, Болеслав, испугался? – спросил капитан, ополовинив свою. – Вот еще, – усмехнулся фон Гершов, последовав его примеру. – Испугался, – удовлетворенно заявил ему собеседник, – иначе ты не стал бы пить. – Иди к черту! Довольный капитан засмеялся, и они снова приложились к пиву, а выпив, потребовали еще. – Так-таки и не помнишь этой расфуфыренной девчонки? – снова заговорил он, когда им принесли требуемое. – Я что, должен всех продажных девок помнить на своем пути? – Ты думаешь, она продажная девка? – Знаю! Вопрос лишь в цене. – Похоже, она крепко ранила тебя в сердце, дружище. – Она мне жизнь сломала. – Ха-ха, какие слова! – засмеялся было капитан, но затем резко оборвал смех: – Ты знаешь, что мы скоро возвращаемся? – Откуда? Я думал, что мы пойдем в Московию вместе с этим напыщенным принцем. – Нет, у нас много дел в Богемии. – Мне все равно! – Вот и правильно. Только граф велел мне подыскать человека, которого можно отправить с письмом в Померанию. Очень важным письмом. – А я тут при чем? – Ну, ты ведь померанец… – И что, ты хочешь отправить офицера как простого гонца? – Не простого, Болеслав. Дело весьма важное. К тому же граф не забудет этого происшествия, и когда мы вернемся, у него и отцов иезуитов к тебе могут возникнуть вопросы. Ей-богу, тебе лучше держаться пока подальше от Богемии. Потом вернешься, все позабудется или вовсе будет не до того. – А у тебя не будет неприятностей? – С чего бы? К тому же я думаю на время оставить службу. Ты ведь знаешь, что я нашел одну богатую вдовушку, а это такой товар, что долго не залежится… – Спасибо тебе, капитан Вааль, я твой должник. – Я же просил – не называй меня так! Я женюсь, разбогатею и буду зваться как благородный господин, к примеру – фон Вальденштейн! А должок… кто знает – может, и вернешь. Ранним утром, не успела еще просохнуть от росы трава, на Поганое поле вышли царские полки. Всюду раздавались мерный топот ног, сухой треск барабанов и гортанные команды офицеров. Первыми прошли немцы из Мекленбургского полка и, на ходу перестроившись из колонны в две батальные линии, заняли левый фланг. Следом несколько менее стройно, все-таки довольно ловко вышли стрельцы в красных кафтанах и заняли центр. Следующими старательно маршировали на правый фланг солдаты из недавно сверстанного полка нового строя, для большинства которых этот смотр был первым. Хотя опытных солдат среди них немного, маневр был проделан быстро и четко. Так что даже обычно скупой на похвалу полковник Гротте одобрительно кивнул головой и буркнул в усы: «Гут!» Затем раздался стук копыт, и на поле появились пушкари из царского артиллерийского полка. На каждое орудие приходилась шестерка крепких ногайских лошадок, уверенно тащивших свой груз. Следом за ними четвериком везли телегу с зельем[28] и прочим припасом, а прислуга, за исключением нескольких начальных людей, гарцевавших верхами, бежала рядом. Достигнув назначенных им мест, пушкари споро отстегивали упряжки и, передав их коноводам, выкатывали орудия в первую линию пехоты. Каждый из них настолько хорошо знал свое дело, что казалось, будто пушки двигаются и заряжаются сами собой, и мало кто подозревал, скольких трудов стоила подобная слаженность. Тем временем с другой стороны поля строились кавалеристы: рейтары, кирасиры и драгуны. Едва ратники достигли готовности, командовавший конницей Никита Вельяминов махнул воеводским шестопером, и рейтарский полк пришел в движение. Сначала шагом, потом все убыстряя аллюр, московские дворяне двинулись на пехотную линию. Казалось, что тяжелая кавалерия непременно стопчет осмелившихся стать на ее пути пехотинцев, однако у тех было свое мнение. Первыми в дело вступили пушкари, вжавшие фитили в затравки своих пушек и давшие дружный залп по атакующим конникам. Будь их орудия заряжены ядрами, а не соломенными пыжами, рейтары наверняка недосчитались бы многих своих товарищей. Позиции обороняющихся затянул дым, под прикрытием которого из строя выбежали саперы, таща на ремнях рогатки, и быстро установили их на пути конной лавы. Рейтары, впрочем, тоже были не лыком шиты и, доскакав до преграды, развернулись и принялись караколировать. В ответ по ним дали несколько залпов из мушкетов, пищалей и пушек, все-таки заставив отступить. Тогда окольничий ввел в дело драгун. Те быстро пересекли поле и дали залп по пехоте, под прикрытием которого их спешившиеся товарищи ринулись к рогаткам и принялись их убирать. Стоящие за заграждением пикинеры не ожидали подобной подлости, но, не растерявшись, бросились вперед, пытаясь достать противника своим оружием. Слава богу, что в чаянии маневров у пик не было наконечников, иначе это бы стоило многим драгунам жизни. Впрочем, копейщики и тут не сплоховали и принялись лупить своих противников плашмя как оглоблями. Те пробовали отвечать, однако у защищенных панцирями и шлемами пехотинцев было преимущество. Тем не менее осатаневшие от такого противодействия драгуны все-таки растащили заграждения и кинулись драться. Конечно, их ружья были короче пик, но многие пикинеры, на свою беду, успели их поломать и не смогли отбиться от ловко махающих прикладами противников. Пока они так «развлекались», Вельяминов подтянул к образовавшимся проходам кирасир и был готов атаковать, но тут я велел трубить отбой. Кавалеристы, услышав сигнал, организованно отошли, кроме тех, кто продолжал ожесточенно драться с пехотой. Расходившихся вояк впору было разливать водой, но, слава богу, вскоре и их утихомирили. – А все-таки, Хайнц, мы твои заграждения развалили и, не останови нас государь, порубили бы в песи! – горделиво заявил Вельяминов командиру оборонявшихся. – Прости, Никита Иванович, – не согласился с ним Гротте, – но будь наши ружья заряжены свинцом, а не паклей, вы бы до рогаток даже не дошли. – Чего бы это? – нахмурился окольничий. – Ладно-ладно, – прервал я спорщиков, – вы еще подеритесь, горячие финские парни! – Зачем драться, мой кайзер, – флегматично отозвался немец, – все и так ясно. – Что тебе ясно? – окрысился Вельяминов. – А ты что скажешь, Анисим? – спросил я у стрелецкого полуголовы, не обращая внимания на спорщиков. – Ежели ляхи попрут на нас так же, как Никита Иванович давеча, – спокойно отвечал умевший зрить в корень Пушкарев, – побьем супостата! – Клюге? Командовавший новоприборным полком наемник лишь развел руками: – Ваши солдаты еще неопытны, но уже знают свое дело, ваше величество; а в обороне, под прикрытием артиллерии, они будут непобедимы. – Понятно, а что по действиям конницы скажете, господа стратеги?