Часть 30 из 75 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Где же их взять?.. – горестно спросил Лыков.
– Как где, ты разве не слыхал, что Строгановы двадцать тысяч прислали?
– Поторопились… – буркнул тот.
– Ты что сказал? – не расслышал его Иван Федорович.
– Услышал Бог наши молитвы, говорю, – расплылся в улыбке Лыков, – а что, государь к нам выйдет?
– За ради такого дела – наверняка, – пожал плечами тот и, тут же насторожившись, пристально взглянул на собеседника: – А ты чего так лыбишься, будто на дороге яхонт[43] нашел?
– Тут разве заранее узнаешь, где найдешь, а где потеряешь?
Хованский хотел еще что-то спросить, но передумал и, с тревогой оглядевшись, застыл на своем месте. Лыкову, напротив, спокойно не сиделось, и он то и дело ерзал, как будто ожидая, что вот-вот что-то случится, и поднимется тревога. Но время шло, и ничего не происходило, так что боярин все больше начинал нервничать. Наконец все собрались, и вперед вышел Иван Никитич Романов.
– Пока не пожаловал государь, вести заседание мне велено! – объявил он собравшимся.
Присутствующие, ни слова не говоря, поднялись и, коротко поклонившись боярину, плюхнулись назад. «Дурья башка, – так и хотел крикнуть Романову Лыков, – да ты хоть гонцов в Кукуй послал бы!» Однако приходилось сидеть и ждать, когда же, наконец, царские ближники спохватятся и узнают, что их власти пришел конец. Но время шло, Иван Никитич вел заседание, присутствующие что-то говорили, иной раз даже бранясь, а Борис Михайлович их не слышал, клокоча внутри, будто охваченный лихорадкой. Из этого состояния его вывел только толчок соседа, встань, мол, и вернувшийся в реальность боярин с изумлением увидел, как в зал заседания входят рынды, затем Вельяминов, а вслед за ним целый и невредимый царь Иван Федорович Мекленбургский. Лыков в отчаянии даже попробовал протереть глаза, но проклятый морок и не думал пропадать, а совсем напротив, прошел к своему трону и, милостиво кивнув собравшимся, уселся на него. Терпеть подобное зрелище сил уже не было, и схватившийся за грудь князь медленно сполз на скамью.
– Что там с боярином? – осведомился я, увидев, как тот падает на свое место.
Соседи кинулись к Лыкову, но не смогли сказать ничего определенного, кроме того, что Борис Михайлович хвор.
– Так чего толпитесь, дайте ему воды, а лучше людей кликните да вынесите болезного на воздух, а то тут у вас духота такая, что и здоровый зачахнет!
Дождавшись когда боярина вынесут, я кивнул Никите, и тот дал знак думным дьякам. Старший из них, Траханиотов, вышел вперед и стал зачитывать один за другим указы. В первом из них подтверждались льготы «именитых людей» Строгановых и объявлялось о моем к ним благоволении. Вторым объявлялось о создании нового приказа – Рудных дел. А третий гласил, что отныне всякому верному подданному, невзирая на чин и достоинство, не только дозволено, но и вменено в обязанность искать месторождения полезных ископаемых на всех землях, будь они государственными, вотчинными или монастырскими. Обо всех находках требовалось докладывать в новый приказ, а тот, в свою очередь, пошлет специалистов проверить эти известия. Думцы, немного выбитые из колеи происшествием с Лыковым, не сразу сообразили, в чем тут дело, но постепенно вникли и включились в дискуссию.
– Это что же получается, какие-то сиволапые мужики смогут в наших вотчинах рудники открывать?
Пришлось объяснять, что не открывать, а искать. И что от этого всем польза будет, в том числе и собственнику земли, а не только казне и царю. А если ничего толкового в недрах нет, то и говорить не о чем. Впрочем, долгих прений не случилось. Думцы, убедившись, что их вотчинам ничего не угрожает, особенно противиться не стали, и указы с формулировкой «государь повелел, а бояре приговорили» обрели силу закона.
Закончив с делами в думе, я вышел во двор, где как бы невзначай уже собрались командиры стрелецких, солдатских, драгунских и прочих полков, стянутых к Москве. Дожидаясь меня, начальные люди немного заскучали, но вели себя пристойно. Бояре бы на их месте непременно свару устроили: у кого род выше, у кого вотчины больше… слава богу, хоть не у кого хрен толще. Некоторые, правда, поглядывают косо в сторону Пушкарева, но помалкивают. Вообще, понять их можно. Обычно стрелецкими полками, или как их еще недавно называли – приказами, командуют довольно родовитые дворяне. Не из высшего эшелона, разумеется, но и не из простых. Поэтому фактически командующий стремянным полком, вышедший из обычных стрельцов, да еще и набранных по прибору[44], Анисим вызывал у них известное раздражение. Конечно, став полуголовой, он получил поместье в добрых полторы сотни четей[45] земли и был внесен в соответствующие книги, а также пожалован придворным чином стряпчего, но… царь жалует землею, а не отечеством. Так что для всех остальных он был, есть и всегда будет выскочкой. Но тут уж ничего не поделаешь. Впрочем, мне мало дела до их местнических счетов, я их собрал совсем по другому поводу.
– Заждались, господа полковники?
– Здравствуй на многие лета, государь, – нестройно гудят собравшиеся в ответ на мое приветствие. Хорошо хоть в ноги не падают, отучились наконец.
– Здорово, коль не шутите. Все ли у вас готово?
– Готово, царь-батюшка, – отвечает за всех Пушкарев. – Слава богу, успели городовые стрельцы подойти, а мы уж завсегда в готовности.
– Нешто дворянское ополчение собирать не будешь, государь? – удивленно спрашивает командир ярославцев Автамон Ржевский.
– Отчего же не буду, – спокойно отвечаю я ему, – конечно, буду, только выступлю без них. Соберутся – будут резервом, не соберутся – так обойдусь.
– На все твоя воля, – поклонились начальные люди.
План мой был прост. Поскольку именно московские полки были самыми обученными и боеспособными, именно с ними я и собирался выступить навстречу армии Владислава. Однако оставлять столицу без гарнизона тоже не годится, а потому я заранее приказал стянуть из других городов воинские отряды, главным образом стрельцов. Сегодня с утра они начали сменять московских ратников в караулах, а уже завтра я двинусь вперед. И так много времени потерял. Все дело в том, что вчера вечером пришел в сознание отец Мелентий. Я уж из ворот выехал, когда меня догнал с этим известием гонец. Дескать, не вели казнить, царь-батюшка, а твой духовник тебя кличет. Ругнувшись про себя на отсутствие личной жизни, я повернул коня и помчался к раненому иеромонаху. Что уж тут поделаешь, подождет Лизхен. Впрочем, чтобы хоть немного утешить ее, я приказал случившемуся рядом фон Визену отвезти ей подарок. Майор понятливо кивнул, приложил два пальца к краю шляпы и поскакал дальше в сопровождении моего конвоя, а я вместе с Вельяминовым без лишней помпы вернулся назад… Кстати, что-то я его не вижу.
– Где фон Визен?
– Не ведаем, государь, сегодня мы его еще не видели.
– Хм, а Панин?
– Да вон он, легок на помине.
– Куда его нечистый носил?
– Да какая-то замятня у Иноземной слободы ночью приключилась. По темному времени ничего не нашли, так он поутру туда сам и отправился.
– Какая еще, к папе римскому, замятня?
– Стреляли…
– Что?!
Тем временем подъехавший Панин соскочил с коня и, расталкивая собравшихся, подбежал ко мне. Сняв шапку, он низко поклонился и прохрипел что-то вроде:
– Дозволь слово молвить…
– Подойди, – велел я ротмистру и обернулся к стоящему рядом Вельяминову: – Дай напиться человеку.
Никита тут же отстегнул от пояса флягу и протянул ее запыленному Федьке. Драгун схватился за нее и жадно приложился к горлышку. Дождавшись, когда Панин утолит жажду, я коротко велел:
– Говори, только тихо.
– Беда, государь… – выдохнул он в ответ. – Нынче ночью какие-то воровские люди напали на фон Визена у самого Кукуя!
– Что за на хрен?!
– Ждали их. Везде веревки натянули, чтобы кони ноги в темноте переломали, да накинулись с разных сторон. Били из луков и самострелов, добивали топорами да рогатинами.
– А кто стрелял?
– Господин майор и его люди тоже не за печкой уродились. Дали отпор татям, только их слишком много было.
– А как же, мать их, дозоры конные?
– Хитры оказались разбойнички. Пока драгуны немецкие собрались и на место пришли, они уж и трупы сволокли в ближайший овраг, да там и бросили.
– Блин, у драгун что, глаз совсем нет?
– Так ночью же дело было, а следы читать и днем не всякий умеет.
– Так ты говоришь, нашел трупы?
– Да, в овраге. Я их достать велел да в слободу отвезти, а сам дальше искать принялся.
– Нашел?
– Нашел дом один в посаде. Там разбойнички своих мертвяков схоронить хотели, да не успели.
– Чей дом?
– Посадского человека Охрима Власьева.
– Это еще кто?
– Да так, купчишка мелкий…
– Взяли?
– А как же, – измученно улыбнулся Федька, – уж как он, анафема, лихо через заборы скакал, что твой козел, а все одно догнали!
– Допрашивали?
– Да когда же? – изумился ротмистр. – Только в наш приказ доставили.
– В ваш приказ?
– Ну не в Земский же! Тут оплошки совершить никак нельзя, я чаю, не каждый день на царя покушаются.
– Ополоумел – я-то тут при чем?..
– А ведь Федька верно толкует, – вмешался с хмурым видом Никита, – на тебя покушение было!
– И этот туда же… да с чего ты взял-то?
– Ну, сам посуди: с этим отрядом ты из кремля выехал?
– Я…
– То-то, что ты. Того, что Мелентий очнулся, никто не ведал, а уж паче того, не мог знать, что ты назад повернешь.
– Ну, допустим.
– А во что фон Визен был одет, помнишь?