– Давно ты здесь? – поинтересовалась она, насытившись. – Кажется, целую вечность… – пролепетал в ответ юноша, у которого перед глазами все еще трепетала тонкая жилка на молочно-белой шее. – Вечность – это много. – Прекрасное лицо панны тронула тонкая улыбка. – Как ты попал в плен? – Меня захватил пан Михальский. – А, это, наверное, тот шляхтич, что охраняет герцога, – наморщила лобик Агнешка. – У него довольно грозный вид. – Вы правы, ваша милость, он телохранитель русского царя и весьма опасен в бою. Мне пришлось видеть его в деле, и я до сих пор не понимаю, как мне удалось выжить. – А скажи мне, – спросила девушка, даже не подумав притвориться, что горестная судьба Корбута ей хоть немного интересна, – кто такая госпожа Элизабет? Лицо Янека выразило совершеннейшее отчаяние, но он был вынужден признаться, что слышит это имя впервые. – Может, твой друг-московит знает? – Вполне вероятно, – ухватился за эту мысль литвин, – пан Анциферов не слишком образован, однако человек он осведомленный и будет рад услужить вашей милости. – Так спроси его, только пусть не показывается. А то вид у него какой-то… варварский… – Так это, верно, Лизка Лямкина, – почесав голову, ответил Первушка на вопрос Янека. – А кто она? – Так это… – помялся он, – в Немецкой слободе живет. Муж ее трактир держит, а она сама всякой всячиной торгует, по женскому делу: лентами там, кружевами всякими. Деньги еще в рост дает, да вместо обычной лихвы[57] какой-то процунт требует. – Процент, наверное? – поправил его Янек. – Может, и так, – согласился писарь, – а что это? – Ну как тебе объяснить… – задумался Корбут. – Это от латинского «про центум», то есть «сотая доля». Можно сказать, что процент это лихва и есть. – Ишь ты, – покрутил головой Анциферов, – а что, все ляхи латинянский язык ведают, как ты? – Многие знают, – пожал плечами литвин, – хотя большинство запомнили лишь по нескольку слов и вставляют их в разговор, когда надо и не надо, чтобы показать свою ученость. – Точно как наши бояре, – усмехнулся Первак, – как начнут в думе говорить, то как будто Священное Писание читают – ни слова в простоте! – А скажи мне, Незлоб, – снова начал Янек, понукаемый красноречивыми взглядами Агнешки из-за ширмы, – эта, как ты сказал, Лизка Лямкина, она с вашим государем… – Янка, ты совсем дурак – кто же о таких делах вслух говорит? За такое можно и без языка остаться. – Значит, это правда? – Может, и правда, – отрезал Первушка, – я им свечку не держал. Однако наш государь – человек молодой, а царица Катерина из неметчины носа не кажет. Так что если грех и есть, то небольшой! И государь наш если и блудит, то по-тихому. – Но ты ведь знаешь? – Да все знают, – отмахнулся Анциферов, – но вслух не говорят, потому как у боярина Ивана Никитича Романова катов в приказе много, а язык у каждого все-таки один! Услышав рассказ Первака, Агнешка загадочно улыбнулась. Ну конечно, она права. Да, у него была женщина, но разве может какая-то маркитантка сравниться с ней? Наверное, он не раз пожалел, что отверг ее любовь. Что же, теперь герцог может исправить эту ошибку. Она не будет слишком уж строга к нему и даст возможность заслужить прощение. Скоро он придет, и ей нужно подготовиться. Волосы расчесаны, наряда все равно нет, что же делать? Не придумав ничего лучше, девушка прилегла на оттоманку, постаравшись принять самую соблазнительную позу. «Ты все равно будешь моим, Странник», – подумала она и… скоро заснула. Проснувшись утром, панна Карнковская поняла, что ее ожидания не оправдались, и, по крайней мере, нынешней ночью ее никто не посетил. Это было обидно. За ночь воздух остыл, в шатре было холодно, а надеть все еще нечего. К тому же мочевой пузырь настоятельно напоминал о своем существовании, а каким образом его можно опорожнить, было совершенно неясно. Ее слуги, или охранники, бессовестно дрыхли у входа в шатер, завернувшись в тулуп. «Им-то, наверное, тепло», – разозлилась Агнешка и страшно захотела пнуть кого-нибудь из них в бок. Однако осуществить это желание не получилось, потому что московит проснулся и, увидев стоящую перед ним закутанную в плащ девицу, сладко потянулся и поприветствовал ее: – Доброго утречка, боярышня! Слова эти показались панне Карнковской настолько бесстыдными, что она не нашлась что ответить и, фыркнув, ушла на свою половину. На ее счастье, скоро заявились маркитантки, принесшие ее выстиранную одежду. Кроме того, с ними пришла женщина, назвавшаяся портнихой, и принялась снимать мерку с Агнешки. – У вашей милости очень красивая фигура, – льстиво заметила портниха, говорившая по-польски гораздо лучше своих товарок. – У меня есть прекрасный атлас, в котором вы будете выглядеть великолепно! – Все это хорошо, – не слишком любезно отвечала полячка, – но нельзя ли побыстрее? – Кажется, у вас какие-то проблемы? – проницательно посмотрела на нее немка. – Ну, конечно, у вас есть свой шатер, но нет служанки, а эти мужланы и не подумали, что у фройляйн бывают надобности! Эй вы, кумушки, ну-ка сводите госпожу в отхожее место, да смотрите, чтобы солдатня не чесала на этот счет свои языки. Наш Ганс верен себе, он хорошо знает, зачем нужны женщины, но совершенно не догадывается, как устроить их быт. – Что-то непохоже, чтобы он побывал здесь сегодня ночью, – пробурчала одна из маркитанток. – Вот уж не твое дело! – отрезала портниха. – Давай помоги госпоже и возвращайтесь обратно. У нас много дел. Снова переодевшись в мужскую одежду, Агнешка почувствовала себя гораздо лучше. По крайней мере, она могла выйти из шатра, не привлекая к себе особого внимания. Немки снова ушли, пообещав вернуться, когда платье будет готово. Янек и Примус заботились о ней и всячески угождали, но лишь одна вещь омрачала ее пребывание в московитском лагере: он не проявлял к ней ни малейшего любопытства. К царскому шатру постоянно подъезжали какие-то люди. Одни входили туда, другие выходили, третьи толпились рядом. Иоганн Альбрехт и сам частенько отъезжал куда-то, осматривая войска или укрепления. И посреди всех этих дел у него не нашлось и минутки, чтобы подойти к ней и спросить, как она… Нет, это решительно невыносимо! И как она только могла сравнить мягкого и обходительного Владислава с этим бесчувственным чурбаном! Мало ли что вокруг война, а может, ей скучно!!! Между тем вокруг действительно бушевала война. Пока русские отступали, их иногда тревожили, нагоняя, небольшие конные отряды поляков или литвин. Но они были слишком немногочисленны, чтобы представлять угрозу отборной царской кавалерии. К тому же Михальский и Панин пару раз устраивали засады на преследователей, и те, угодив под плотные залпы и острые сабли, бежали прочь, теряя товарищей. Но на следующий же день после возвращения царских полков под Можайск, показались передовые отряды их преследователей, а за ними и вся польско-литовская армия. Увидев укрепленный лагерь противника, Ходкевич приказал остановиться и ставить табор. Мекленбургский дьявол уже показал, на что способен, и гетман не хотел, чтобы его еще раз застали врасплох. Пока главные силы готовились к предстоящей битве, отряды легкой кавалерии с обеих сторон гарцевали на виду друг у друга, иногда перестреливаясь, а иногда и устраивая яростные сшибки, пытаясь выяснить в кровавых схватках, кому покровительствует Господь, а кто взялся за оружие по наущению нечистого. Шатер Агнешки стоял на возвышенности, и она часто могла наблюдать за польским лагерем и храбрыми шляхтичами, вызывающими московитов на поединок. Как ей показалось, обычно в сабельных схватках верх одерживали всадники Речи Посполитой, но в перестрелках неизменно побеждали воины Иоганна Мекленбургского. – Так и есть, – подтвердил ее догадку Корбут, – у русского царя много стрелков, и ружья у них самые лучшие. Про артиллерию же и говорить нечего, его пушкари просто великолепны. – Лучше наших? – прищурила глаз панна Карнковская. – Прошу вашу милость простить меня, а только у кого угодно пушкари лучше, чем у бедной Речи Посполитой… – горестно вздохнул Янек. – Разве что те немцы, которых нанял королевич, могут сравниться с русскими. – Так ты думаешь, что они одолеют наших? – Не знаю, панна, а только царь Иоганн до сих пор не проиграл ни одного сражения. – Почему ты называешь его царем? Ведь всякому известно, что единственным законным московитским государем является королевич Владислав! – А отчего вы, ваша милость, не зовете Владислава царем, если он законный? – парировал Корбут. – Я маленький человек, госпожа, а только вижу, что Иоганн Альбрехт, или как его теперь зовут, царь Иван Федорович, создал большое и сильное войско и не отдаст так просто то, что полагает своим. А еще я сам видел, как его разведчики ходили по нашему лагерю, будто у себя дома, и потому думаю, что все наши планы ему хорошо известны. – Так ты думаешь, что они победят? – повторила вопрос Агнешка. – Не знаю, панна… я, правда, слышал, что сюда Сагайдачный ведет на помощь королевичу запорожцев, и русские воеводы и сам царь крепко этого опасаются… – Ты знаешь, Янек, – неожиданно встревожилась девушка, – мне кажется, что с казаками не все ладно. – Что вы имеете в виду? – За день до того, как мы подошли к Можайску, к герцогу Иоганну приезжали какие-то люди. Было уже довольно поздно, и они, наверное, думали, что я сплю, а потому говорили вполне свободно. Я кое-что услышала и теперь беспокоюсь. – Простите, о чем вы? – Они говорили на русинском, и я не все поняла, но, кажется, среди казаков есть предатели! – Что вы говорите – неужели Сагайдачный осмелился бы… – Нет, не он. Пришедшие к герцогу люди постоянно сетовали, что Петр Конашевич-Сагайдачный слишком предан Речи Посполитой и никогда не пойдет против нее. Однако среди запорожцев есть те, кто не желает воевать против Москвы. Они собираются убить своего предводителя и ударить королевичу в спину. – Этого не может быть! – Я говорю только то, что слышала. – Если все так, то королевич обречен! Разве что он разгромит герцога до прихода казаков. – Но ты же говорил, что у московитов много пушек? – Это верно, вот только пороха у них не так много… – О чем ты? – Я сам слышал, как Иоганн обещал повесить князя Пронского, приведшего обоз в лагерь. Как оказалось, порох, привезенный им, отсырел и никуда не годится. Так что на большое сражение его может и не хватить… Возвращаясь после очередной поездки, я снова увидел перед своим шатром Агнешку. Уж и не знаю, что она опять себе вообразила, но девчонка всячески старается попасться мне на глаза и обратить на себя внимание. К тому же чертовка реально хороша, а я уже почти месяц в походе. Даже в мужском наряде она выглядит чрезвычайно соблазнительно, а скоро будет готово ее платье… Вот черт бы взял этих маркитанток! Какого, спрашивается, нечистого они взялись за ее гардероб? И самое главное, кто будет за это платить! Нет, понятно, что я, но с какой стати? Она мне что, близкая родственница, жена или любовница? Ладно, за последним дело не станет, только зачем оно мне? Хорошо, знаю зачем! Только из-за этой профурсетки я когда-то Болика потерял. Как вспомню его раненого, когда он мне в предательстве признавался… Интересно, живой он там? – Ваше высочество, – кричит мне она, радостно улыбаясь, как будто в лотерею выиграла. – Приветствую вас, прекрасная панна, – отвечаю я, постаравшись придать лицу радость, которой не чувствую. – Вы совсем забыли обо мне, – пытается кокетничать девушка. – Как можно! Всякий кто увидит вас хоть раз, никогда не сможет стереть ваш облик из памяти… – Господи, что я несу!.. – Ах, вы так галантны! Может быть, вы как-нибудь навестите меня? Я так скучаю… – Как мило. Я просто теряюсь, пытаясь угадать, чем заслужил вашу благосклонность.