В темноте, и в ванной, полной холодной воды, Лэйла начинает брыкаться. Пенелопа держит руку на животе, где пинается наша девочка. — Ты чувствуешь это? Закрыв глаза, я киваю. — Да. Ребенок пинает снова и снова. Доказательство жизни. Жизни, которую Пенелопа и я сделали вместе. Доказательство любви, и доказательство того, что все будет хорошо. Несмотря ни на что. * * * Пенелопа Он сказал, что это будет хорошо для нас. Для нее. Особенно для нее. Мы должны доверять всему, что он говорит, потому что Диллон никогда не ошибается. Я опираюсь головой о холодное стекло, глядя, как мы проезжаем под покровом деревьев. Сквозь просветы между листьями проходят солнечные лучи, которые попадают на мои солнцезащитные очки. Эта поездка всегда проходит спокойно. Мы приезжали сюда по праздникам и выходным, только в этот раз мы не уедем обратно. Диллону была предложена работа в местной больнице, и не потребовалось много времени, чтобы убедить меня, что пора уезжать из Сиэтла. Он говорит: — Это то, что ей нужно, Пенелопа. И я отвечаю: — Я знаю. Лэйле десять. Внутренне, она очень похожа на Рису. Наверно поэтому они так близки. Внешне, она — вылитая ее отец. Я не знаю, когда и почему, но Диллон и я согласились, что Лэйла будет нашим единственным ребенком. Это не стало проблемой, Лэйла это все, что мы когда-либо хотели. И боялись. — Устала, малышка? — Диллон наклоняется и трогает меня за руку. Возраст сделал замечательные вещи с моим мужем. Иногда я вспоминаю время, когда мы были детьми; у него было такое нежное лицо… Всегда сильное, но с нежной кожей. Теперь, у него мимические морщины и седые волосы. Его глаза отражают мудрость и понимание. Он фантастический глава семьи и защитник. Я была бы потеряна без него. Всегда была. — Немного, — говорю я, соединив наши руки. Он смотрит в зеркало заднего вида и произносит имя своей дочери: — Лэйла. Она не отвечает, и я улыбаюсь. Он снова зовет ее. Она надувает пузырь из жвачки. Диллон поворачивается к ней лицом, одновременно стараясь держать взгляд на дороге. Наша единственная девочка сидит на заднем сиденье с парой солнцезащитных очков «Hello Kitty» на лице, наушниками в ушах, и разноцветными ногтями, которые двигаются в воздухе под музыку, которую она слушает. Она замечает его взгляд. — Что, папа? — Хватит пинать мое кресло, — говорит он, садясь прямее, бросая нашему ребенку строгий взгляд в зеркало заднего вида. Но он улыбается, и выговор не удается. Лэйла ухмыляется, и вставляет наушники обратно в уши. — Твоя дочь хамит, — он бормочет и ухмыляется, как делает она. Это не заняло много времени, и мы увидели признаки. Как и в моем случае, у Лэйлы начали проявляться симптомы в возрасте четырех лет. В детском саду, Диллон шептал ей милые слова, обещая, что в школе будет не так плохо. Он настаивал, что бы она завела друзей. Когда она пошла в школу, он протянул ей очки, и сказал, что за ними она будет неприкасаемой. Вероятно, это было плохое решение, но мы не знали, как действовать по-другому. Когда она подросла, мы поняли, что она развивается как я. Я, передала мою худшую черту дочери. Мы делали все, что могли. Диллон и я, стараемся принимать правильные решения для Лэйлы. Мы контролируем, что она правильно питалась, и не позволяем ей погрязнуть в болезни. Иногда позволяем ей поспать, или поплакать, или покричать. Она регулярно видится с детским психологом. И главное, она знает, что ее родители всегда с ней. Что еще реально можно сделать? Мы могли переехать в Кастл Рейн. И мы переехали. Наша семья ждет нас на обочине. Лэйла садится прямо, как только видит Рису, и начинает трясти кресло отца, чтобы он ее выпустил. — Держитесь, — он смеется, отстегивая ремень безопасности. Он разблокировал двери, и Лэйла практически выпрыгнула в объятия своей любимой тетушки. Я остаюсь на своем месте, улыбаясь маме и папе. Я машу им. Они машут в ответ. Кайл улыбается и обходит вокруг грузовика, чтобы приветствовать Диллона. — Детка… — Диллон наклоняется в салон. — Ты идешь? Я киваю, стягивая очки с лица. Засовываю их в карман и говорю: — Да, я иду. Мы выбрали дом в противоположном конце города от дома наших родителей. Диллон и я не жили в Кастл Рейн около пятнадцати лет, и нам нравится уединение. Наш новый дом уютный, и типичный для нашего города. У нас есть несколько соседей по улице, но они живут вниз по дороге. Диллон, прежде чем купить дом, убедился, что бы у меня было много места, чтобы быть… собой. Мой отец ждет сзади нашего грузовика, держа в руках коробку с моим именем. Я беру ее, и молча заношу в дом. — Пенелопа, перестань мечтать и поставь коробку. Внутри Риса и мама, расставляют посуду на кухне и чистят шкафы. Они спрашивают меня, чего я хочу, и я краснею. После того как бросаю коробку на пол своей новой спальни, я иду на улицу. То, что я там вижу очень смешно и знакомо. Моя десятилетняя дочь, в своих солнцезащитных очках надувающая розовый пузырь из жвачки, стоит возле передней части грузовика для переезда, держа в руках коробку. Ее отец, щурясь на солнце, стоит напротив и пытается подобрать слова. На улице, на велосипеде, мальчик. — Что ты смотришь? — кричит Диллон, сделав несколько шагов вперед. — Отойди от моей дочери, парень. Я смеюсь. Лейла кричит: — Это так стыдно, папа! Я не могу поверить в это, папа! Парень на велосипеде, глядя на мою дочь щенячьими глазами, садится прямо. Он машет Лэйле и разворачивается на велосипеде, чтобы присоединиться к своим друзьям. Моя малышка топает к крыльцу, кидая на отца презрительные взгляды всю дорогу. Я смеюсь. — Это было забавно. — Заткнись, Пен, — говорит он, наблюдая за мальчиком, уезжающем прочь. — Это было дерьмово, ты знаешь? — Почему? — спрашиваю я, обернув руки вокруг него. Он обнимает меня в ответ. — Потому что это так знакомо? Диллон смотрит на меня. — Не было ничего подобного. Мы были другими. — Это было именно так, — я шепчу. — Щенячьи глаза и плохие помыслы. Диллон поднимает меня, сажая меня внутрь грузового отсека. Он присоединяется ко мне, закрывая за собой дверь. — Я покажу тебе плохие намерения.