– Для управления станцией нужен AI когнитивностью примерно в тридцать мегатюрингов. После Мускусной Ночи такие были запрещены. Всем, кроме «TRANSHUMANISM INC.» Нашей корпорации боевая лазерная станция из позднего карбона не понадобилась. Зато она была очень нужна сердобольской хунте. – А при чем здесь крэпофон? – Я не IT-специалист, – ответил Ломас. – Но я знаю, что, если собрать в нейросеть много слабых AI, можно получить мощный. Зависимость нелинейная – нужно соединить несколько тысяч крэпофонов-трешек, чтобы получить тридцать мегатюрингов. Сердоболы это и сделали. – А крэпофоны разве не защищены от такого использования? – спросил я. – Защищены. Обычно они залочены. Но в Азии можно купить серые разлоченные. Сердоболы долгое время приобретали их мелкими партиями, а потом собрали боевой искусственный интеллект в специальном поезде. Спецслужбы называют этот AI-поезд «Товарищ Гейзер». – Да, – кивнул я, – помню. Такой национал-крэп был. «Тише, пархатые, ваше слово, товарищ Гейзер!» Я еще понять не мог, чем им товарищ Гейзер лучше? – «Товарищ Гейзер» им лучше хотя бы тем, – веско сказал Ломас, – что он установил связь со станцией «Bernie» и взял ее под контроль. Сердоболы поменяли управляющие коды, и теперь полностью контролируют орбитальный атомный лазер. – Это так просто сделать? – Ну там было чуть замысловатее, – ответил Ломас. – Американцы сами рассекретили управляющие коды. У них эти небинарные заклинатели дождя, которые всем заведуют, забыли, что это и зачем. А по закону рассекреченную информацию положено через какое-то время выкладывать в открытый доступ. В общем, чужой идиотизм помог. – Понятно, – ответил я. – И что вас пугает? – А вдруг фигура на барельефе с головой-бумбоксом – это символическая репрезентация боевого AI, управляющего станицей «Bernie»? – А! – сказал я. – Теперь дошло. Да, было бы тревожно. И много у сердоболов таких поездов? – Насколько я знаю, один. – А почему его назвали «Товарищ Гейзер»? – спросил я. – «Товарищ Берни» звучало бы логичнее. – AI управляет не только станцией «Bernie», а еще и кобальтовым гейзером. Что это такое, знаете? – Примерно. Какая-то супербомба. – Не бомба, а скорее вулкан. Радиоактивный вулкан, способный уничтожить человечество. Сердоболы не спешат его запускать, поскольку сгинут и сами – но, как они считают, это гарантия, что никто не нанесет по их верхушке обезглавливающего удара. – Да, припоминаю. А разве кобальтовый гейзер реально боеспособен? Я думал, это национальная легенда. Ну, типа Царь-пушки, Царь-идеи и что там еще… – Нет, – сказал Ломас, – гейзер очень даже настоящий. Номинально он управляется боевым имплантом в мозгу Вечного Вождя. Имплант этот вместе с мозгом плавает в банке – и, если с мозгом что-то случится, начнется обратный отсчет, гейзер сдетонирует и произойдет выброс огромного облака радиоактивного кобальта в атмосферу. Крайне неприятный изотоп. Все живое на планете успеет погибнуть несколько раз. Факты, не связанные с Римом, подсасывались моим сознанием медленно и тягуче – но кое-что всплывало. – Когда в Лондоне разбили банку с Судоплатоновым, апокалипсиса ведь не случилось, – сказал я. – Совершенно верно, – кивнул Ломас. – Но не потому, что гейзер – это миф. Имплант Судоплатонова дал команду на детонацию. Но гейзером тогда уже управлял поезд с AI. И он… Как вам объяснить, не заморачиваясь с допуском… Пришел к выводу, что существованию верхушки Доборсуда ничего не угрожает. Проблемы были у одного Судоплатонова, а его все равно уже не было. Из-за такого глупого каламбура уничтожать все живое на планете показалось как-то чрезмерно. – Кому показалось? – Остальным баночным сердоболам, – улыбнулся Ломас. – И их партнерам в стане Иблиса. Подобные вопросы решаются коллегиально. По сердобольской военной доктрине AI нужен именно для того, чтобы гейзер сработал, если всю хунту уберут несогласованно. Одновременно. – На «Ватинформе» пишут, что с этого гейзера давно ободрали весь уран и кобальт. – Это слухи. Гейзер боеспособен, и дело тут не в сердоболах. Они бы, конечно, и его продербанили. Им просто не дали. Тут есть игроки посильнее… – Кто? Ломас поднял ладонь и наморщился. – Не хочу об этом говорить. И очень надеюсь, что не придется. Главное, чтобы вы поняли, почему мне так тревожно, если за столом с Порфирием действительно сидит товарищ Гейзер. Сам по себе он меня не пугает. А вот Порфирий рядом… Понимаете? Я пожал плечами. – Даже если вы правы, зачем Порфирий станет бомбить планету? – Есть устойчивое международное мнение, что русская культура агрессивна и деструктивна в своей сути. И если натренированный на ее шедеврах алгоритм, способный к лингвистическому целеполаганию, садится рядом с нейросетью, отвечающей за… – Я понимаю, – ответил я. – Все понимаю. Но мы вроде бы установили, что первоначальная тренировка Порфирия теперь неактуальна. – Возможно, неактуальна. А может быть, и актуальна. Никаких гарантий нам никто не давал. Были только разные догадки и мнения. – Адмирал, – сказал я, – попробуйте взглянуть на ситуацию спокойнее. Голова на фреске немного похожа на крэпофон. Ведь остальное пока ваше предположение. – Я уже говорил много раз, что был бы рад оказаться старым шизофреником, – вздохнул Ломас. – Но и у шизофреников бывают гениальные прозрения. Точно так же, как у параноиков бывают враги. Ключевое слово тут «гениальные», подумал я, начальство не скромничает. Впрочем, адмирал действительно гений в некоторых вопросах. Но здесь он ближе к параноику. – Не смею спорить, адмирал. Но все-таки эта голова больше напоминает богомола. Или рыбу-молот… Да кого угодно с обзором в триста шестьдесят градусов. – Хорошо, что вы сами к этому подвели, – сказал Ломас. – Масоны – наша следующая тема. – А при чем тут масоны? – Я сейчас объясню. Вы знакомы с военной доктриной Доброго Государства? – Нет, – ответил я. – Подсосать? – Не надо. А то будете долго смеяться, а времени у нас нет. Хотя смешного здесь на самом деле мало и правильнее было бы плакать. Вы хоть немного в курсе родной истории? – Что вы имеете в виду? – Если помните, вступая в различного рода конфликты с мировыми центрами силы, вожди России и Доброго Государства всегда угрожали противнику ударом по центру принятия решений. Но нанести его было непросто. И не из-за нехватки соответствующего оружия. Подобная постановка вопроса содержала в себе концептуально неустранимую для российских элит сложность. – Какую? – Ваши руководители всегда полагали, что внешние формы управления, принятые в большинстве стран – это просто фасады. Всякие президенты, премьер-министры и так далее – всего лишь статисты мировой закулисы. Ваш знаменитый Шарабан-Мухлюев по этому поводу… – Не надо Шарабан-Мухлюева, – поднял я ладонь. – Пожалуйста. Я не для этого в банку переехал. – Хорошо. Как только вставал вопрос об ударе по реальному центру принятия решений – а в карбоне он возникал довольно часто – в высшем руководстве вашей державы начинались споры. Куда бить-то? Ведь не по этим старичкам, путающим жопу с пальцем и спотыкающимся на каждой ступеньке. Над ними и так смеются все новости и сети… Дураку понятно, что никаких решений они не принимают – в лучшем случае зачитывают текст с телепромптера. А Бафомета с Иблисом и Ариманом разбомбить трудно, да и самострелом может кончиться. Тогда что бомбить? Think tanks? Но какие именно мозговые центры выбрать? Кто координирует их работу? Куда сходятся все нити на земле? – Да, – сказал я, – вижу проблему. – Эти споры велись с карбона. Одни считали, что превентивный удар возмездия надо нанести по масонскому замку под Лондоном. Другие полагали, что высшая ложа собирается раз в месяц в Париже, и даже знали примерный адрес. Возможен был одновременный удар по обеим точкам и еще по нескольким подозрительным локациям. Но когда именно? Ведь масоны не публикуют расписания педофилических оргий, во время которых они созерцают глубины ада и принимают роковые для планеты решения. Больше того, адреса их храмов и штаб-квартир тоже могли оказаться дезинформацией… – Понимаю. – В общем, в карбоне военно-политическое руководство России пришло к негласному выводу, что стратегический удар по центрам принятия решений в современном мире невозможен. Масоны, увы, не объяснили, где, когда и в каком составе они эти решения принимают. Глубоко проникнуть в их структуры ваши спецслужбы не смогли, об этом есть полные горечи книги. Ну не дали градус – отвергли все дары и так далее. А ориентироваться в таком важном вопросе на догадки эзотерических экспертов было опасно. – И чем это кончилось? – Ничем конкретным, – пожал плечами Ломас. – В то время. Но с тех пор у сердоболов появилась пронырливая баночная разведка. Они активно строили AI запрещенной когнитивности для электронного шпионажа и занимались сканированием корпоративных сетей. В результате им удалось составить подробную карту баночных хранилищ планеты. И они обнаружили на ней одну аномалию. – Какую? – Большое баночное хранилище, о котором ничего не было известно. Очень большое. – Очень большое – это какое? – Емкостью до миллиона банок. Правда, реально их там оказалось меньше. Хранилище было полностью изолировано от остальных сетей корпорации и замкнуто на отдельную нейросеть. Проникнуть в нее сердоболы не смогли. Вы догадываетесь, к какому выводу пришло ваше национальное руководство? – Нет, – сказал я. – Я не понимаю, как работают мозги у нашего национального руководства. И никогда не понимал. – Они подумали, что это и есть тайное убежище настоящих хозяев планеты. Не золотой миллиард, как говорили раньше, а бриллиантовый миллион… Число хранящихся в секретном боксе банок примерно соответствовало численности высшей баночной элиты. Бокс был отрезан от остальной баночной вселенной и прекрасно защищен. Сердоболы решили, что решения принимаются именно там… – Да, – сказал я. – Ясно. А что было в этом хранилище? Ломас поднял стакан и залпом выпил весь коньяк. – Я искренне надеюсь, что мне не придется вам об этом рассказывать, Маркус. Но если моя догадка про заговор алгоритмов верна, судьба человечества сейчас на волоске. Возвращайтесь к Порфирию и не спускайте с него глаз. Я вас вызову. Уныние так явственно исходило от Ломаса, что передалось и мне. – Скажите, а корпорация сможет быстро заглушить Порфирия? Если возникнет необходимость? – Корпорация, – сказал Ломас, – не знает про ваше расследование ничего. Я начал его по личной инициативе. Это вполне в рамках моей компетенции, так что не волнуйтесь – вас не накажут. Но я не хочу пока доносить полученные нами результаты до руководства. – Почему? – Вы правда не понимаете? – Правда, – сказал я.