Я засмеялся. – Это только увеличивает сомнения. – Если они будут сильно терзать, – сказал Ломас, – сообщите. Мы дополнительно отредактируем ваш файл, и они пройдут. – Не сомневаюсь, – ответил я. – Итак? – Приготовьтесь, что узнаете про мир много нового. Это может вам не понравиться. Но, как я уже сказал, мы скорректируем вам память. Поверьте, я сам с удовольствием все забываю, как только появляется возможность… – Вы и себе коррекцию памяти делаете? – изумился я. – Когда могу. Но в моем случае это временное облегчение. Кто-то должен постоянно находиться в эпицентре мирового добра. Я отхлебнул коньяку. – То есть вы, адмирал, знаете нечто такое, что забыть это на время – большое облегчение? Ломас грустно улыбнулся. – И сейчас это узнаю я? Адмирал-епископ улыбнулся еще грустнее. – Есть настолько чувствительные темы, – сказал он, – что мы обходимся без мемо-роликов. Все сообщается устно. – Что-то про масонов? – попробовал я пошутить. – Только не в том смысле, в каком вы думаете. Под другим, так сказать, углом и соусом. Черт, даже не знаю, с чего начать… – Начните с главного. – Хорошо. Помните отличие лингвистических алгоритмов от всех прочих? – Напомните, если можно. – Лингвистические алгоритмы способны к антропическому целеполаганию. Они могут ставить человеческие или сверхчеловеческие цели – но не потому, что им действительно чего-то хочется. Просто они оперируют языком, содержащим такую возможность. Все человеческие смыслы содержатся в языке. Это наша общая программа. Каждую личную подпрограмму тоже пишут на нем. – Помню, – сказал я. – Но тогда возникает вопрос – кто наш программист? Кто создал наш язык? Вернее, языки? – Как кто? Само человечество… История… Совокупная человеческая мудрость в процессе выживания… Нет, подождите. Так вообще нельзя ставить вопрос. Это ненаучно и конспирологично. – Замечательно, – кивнул головой Ломас. – Все фильтры на ваших извилинах работают как надо. Вас не отменят чокнутые активисты, не уволят с работы трусливые менеджеры и не заблокируют в сети прогрессивные спецслужбы. Но для экономии времени позвольте сообщить, что программист у человечества есть. – И кто это? – Высшая раса, выполняющая, если угодно, вампирическую по отношению к нам функцию. Они не пьют нашу физическую кровь. Это, как выражается Порфирий, просто метафора. Они питаются нашей психической энергией. Эмоциями и страхами, надеждами и мечтами, вообще всеми болезненными протуберанцами, которые человеческий мозг выбрасывает в ноосферу в режиме default mode network. Или, что то же самое, в модусе своего галлюцинаторного сна. – А как мы попадаем в этот модус? – Мы находимся в нем постоянно. По дефолту. Поэтому он так и называется. У нас две разновидности галлюцинаторного сна – ночная и дневная. – Мы и сейчас галлюцинируем? – спросил я. – В общем да. Но я не про корпоративную служебную симуляцию, где мы находимся. Я говорю про сам мозговой процесс. Тонкое деревце нашего непосредственного опыта – то есть контакта с внешней реальностью – обвито лианами ассоциаций, сожалений, надежд и так далее, возникающими в реальности внутренней. В нашей социально-культурной обусловленности… Я взял сигару и пустил к потолку облако дыма. Он был хорош, этот дым. – Чем бы ни была внешняя реальность, – продолжал Ломас, – физическим миром, сном или корпоративной симуляцией, default mode network функционирует одинаково. Поэтому большой разницы для мозга нет. Вот вы сейчас в симуляции. Курите сигару и выпускаете дым. На что похоже его облако? Говорите первое, что приходит в голову. Все ассоциации. – Дракон, – сказал я. – Взрыв снаряда. Пожар… Опасность. Беда и горе. – Достаточно. Когда ваши ум и сердце устремляются за этими образами и переживают вызванные ими эмоции, вы превращаетесь в курьера-доставщика еды. Каждую секунду вы покидаете реальность, чтобы доставить вампирам пиццу, сделанную из вашей душевной смуты. А потом возвращаетесь назад – печь следующую… – Вы это серьезно? – спросил я. – Про вампиров? – Да, черт вас возьми. Они не такие вампиры, как вы думаете. Это всего лишь самое точное приближение в нашем понятийном аппарате. Люди – их рабочий скот, существующий для того, чтобы производить еду. Мы и есть, собственно, еда, если вспомнить, что мы – это поток мыслей. Все идеи о том, что человек является чем-то важным, самостоятельным, осмысленным, протяженным и значимым, и есть производимая нами пища. – А где живут вампиры? Как они устроены? – Обсудим позже. – В каких отношениях эти сущности с нашей корпорацией? – Вот, – сказал Ломас. – Правильный вопрос. Они владеют корпорацией. Мы с вами работаем на вампиров, Маркус. Но в этом нет ничего ужасного. Жить в нашем мире и не работать на них невозможно. Можно знать про это или не знать. Они вовсе не какие-то злодеи. Они… Они и есть архитекторы нашей реальности. – Гольденштерн – тоже вампир? – Нет. Гольденштерн – это многофункциональный миф. Новая технология наших хозяев. Они придумали сохранять мозги в банках не для нашего с вами удобства. Когда у баночников кончается срок контракта, мозг не уничтожают, а отправляют в особое хранилище, где его разгоняют и переводят в синхронный режим с другими списанными банками. Много-много мозгов видят одновременно один и тот же ускоренный сон… – И вместе становятся курьерами по доставке еды? – Именно. Причем, в отличие от нас с вами, доставляют ее бегом. Очень-очень быстро. Это своего рода автоматизированная вампирская ферма, венец социальной и культурной эволюции человечества. То, что мы видим в качестве закатов и восходов Гольденштерна – энергетический след этого производства. Вернее, его маскировка. – Гольденштерна на самом деле нет? – Есть. Но он не то, что мы думаем. Представьте сильно дымящую трубу. Дым спрятать трудно, поэтому его подсвечивают с земли прожекторами и говорят зрителям – вот облако, где живет великий Гольденштерн. Гольденштерн и есть такой дым. Вернее, наложенная на него анимация. Это не мифическая личность, являемая баночным мозгам в ежедневном откровении, а… Как назвать… Психическая радиация, возникающая во время синхронизации. – Какой синхронизации? – Не заморачивайтесь. Это связано с технологией производства. Восход Гольденштерна – просто перекоммутация баночной фермы на дневной цикл. Вспышка излучения, которую невозможно скрыть от тех, кто в банках. – Мы видим нечто прекрасное. – Спасибо нашим хозяевам. – Сложновато для меня, – сказал я. – Все равно не пойму. А если даже пойму, то забуду. Какие практические выводы для нашего следствия? И для корпоративной безопасности? – Здесь начинается самое главное для корпоративной безопасности, Маркус. Помните, в прошлый раз я рассказывал про секретное баночное хранилище, обнаруженное сердобольской разведкой? – Да. – Сердоболы решили, что это тайное убежище хозяев планеты. Так сказать, главная подземная масонская ложа. Тот самый центр принятия решений, который они ищут с карбона. Сердоболы уверены, что выведали наконец, где мозг и сердце врага – и могут сыграть по-крупному. – Да, – сказал я. – А на самом деле это… – Это хранилище и есть вампирская ферма. Тот самый Гольденштерн. У сердоболов есть оружие, способное до него достать. – Какое именно? – Лазерная станция «Bernie». – Это которая жжет ветряки? Но банки ведь глубоко под землей. – «Bernie» – гораздо более грозная система, чем кажется. Ее атомный лазер имеет регулируемую мощность. При перенастройке он способен уничтожать баночные хранилища практически на любой глубине. – И? – Вчера, – сказал Ломас торжественно, – сердоболы выдвинули мировому правительству ультиматум. – Какому мировому правительству? – Это вы спросите у сердоболов. – Так оно правда есть? – Сердоболы считают, что есть. – А как они его мировому правительству передали? – Просто напечатали в своих газетах – в «Братце Кролике» и «Персее». Они уверены, что мировое правительство их читает. Вот, поглядите-ка… Ломас положил передо мной напечатанный на сероватой бумаге таблоид с большим красным названием «PER SEЙ». – И тут латынь? – вздохнул я. – Видимо, намек на связь с традицией.