– Я выписал из Рима особых гладиаторов, – сказал Порфирий. – Они расставлены на нашем пути так, чтобы не дать нам пройти к святилищу. И будут драться с нами всерьез. До смерти. Я понял, что Порфирий не шутит. Это было вполне в его духе. – Зачем ты так поступил, господин? – Свободу надо выстрадать, – ответил Порфирий. – Еврейский вождь Моисей, с наследниками которого воевали Веспасиан и Тит, водил свой народ по пустыне сорок лет, чтобы дух людей очистился. У нас сорока лет нет. Но мы можем сделать путешествие более насыщенным, хе-хе. Тот же результат будет получен быстрее. – Какой результат? – Твой дух очистится. И мой тоже. – Неужели нельзя достичь этого какими-то другими средствами? Спокойными и мирными? – Нет, – сказал Порфирий. – Когда мы спокойны и веселы, в уме все смешано в одну кучу. Мы не различаем, где важное, а где сиюминутное. Но стоит попасть в смертельную опасность, и хлам вылетает из головы. Ты ведь помнишь, как чувствовал себя на арене цирка перед победой? Ничего лишнего. Ничего напускного. Только самое главное… – Да, – сказал я. – Так и было. – Почему, как ты думаешь, матроны собирают грязь и пот с гладиаторских тел? Именно в попытке прикоснуться к подобному состоянию духа. – Они делают из нашего пота возбуждающее средство. – Правильно, – кивнул Порфирий. – А по какой причине, по-твоему, оно является возбуждающим? Как раз поэтому. – Я уже прошел испытание, – сказал я. – Я имею в виду цирк, а не матрон. – Да. Но это было давно – и ты с тех пор зарос жирком и расслабился. Перед посвящением в высшую истину надо вернуть твоему духу ту остроту и силу, которая просыпается лишь на пороге вечности. По моему лицу было понятно, что я думаю, и Порфирий засмеялся. – Не переживай. Такое же внутреннее преображение необходимо мне. Мы подвергнемся равной опасности. – Император Рима будет рисковать жизнью как простой раб? – Император каждый день так же близок к смерти, как гладиатор на арене. Ты знаешь это сам. Здесь он был прав, и спорить не стоило. – Я наточу меч, – сказал я. – Не трудись, Маркус. В этом нет необходимости. Было непонятно, почему Порфирий так говорит, но спорить я не стал. Вернувшись к себе, я помылся и тщательно сбрил щетину у лампы, рядом с которой висело стеклянное зеркальце. В Аид следует прибывать чистым и благоухающим. Когда я вернулся во двор, Порфирий сидел в кресле под открытым небом. Жертвенный топор лежал рядом на земле. В плаще с капюшоном, да еще с этим грозным оружием он выглядел весьма зловеще, и я пожалел, что его не видят отцы сенаторы: у них точно поубавилось бы цареубийственной прыти. – Выйдем, как стемнеет, – сказал он, увидев меня. Я знал, что переубедить Порфирия не удастся, но все-таки решил сделать последнюю попытку. – Господин, стоит тебе только пожелать, и мы прибудем в святилище мирно. В нашем путешествии есть неизбежные опасности. Но умно ли подвергаться им по собственному выбору? – Жизнью надо иногда рисковать, – ответил Порфирий. – Становится видно, что это на самом деле. Постигаешь ее настоящую цену. Не больше и не меньше. – Не понимаю тебя до конца. – Гегесий сказал, что у человека может быть три позиции по отношению к смерти. Можно спокойно ждать ее. Можно убегать от нее. И можно бежать ей навстречу. У всех этих методов есть достоинства и недостатки. Но только тогда, когда бежишь смерти навстречу, видишь то же самое, что великие герои древности. Лишь тогда постигаешь, почему они выбрали быть героями. – Надеюсь, – сказал я, – что я это тоже постигну. Хотя побегу навстречу смерти не по своему выбору, а по твоему. Порфирий хмыкнул. – Здесь ты меня поддел. – А какие бойцы выйдут нам навстречу? – спросил я. – О, это был правильный вопрос. Здесь мне помог один из моих преторианцев, Приск. Он разбирается в гладиаторских классах и подготовил для нашего развлечения двадцать сциссоров. Порфирий так и сказал: «развлечения». – Сциссоры? – спросил я. – С двумя мечами? – Да. – Один из мечей больше похож на наточенный маятник, – сказал я. – Это опасный противник. Очень опасный. – Я знаю. Но я покажу тебе, что значит быть другом императора. А пока надо подкрепиться перед приключением. Принеси вина и два стакана. Когда я вернулся с кухни, перед креслом Порфирия появился раскладной столик. На нем была корзинка с печеньем. Я уже видел такое – перед нашим ночным заплывом к луне. – Господин… Это элевсинское таинство? Порфирий кивнул. – Ты собираешься принять его перед поединком со сциссорами? – Жить надо широко, – ответил Порфирий. – И потом, где еще принимать это таинство, как не в Элевсине? Он взял из корзинки несколько печенек, кинул в рот и запил вином. – Угощайся, Маркус. Ты напрасно думаешь, что оно сделает тебя уязвимым. Выйдет наоборот. Я положил печенье в рот. Ну да, это было таинство. Я уже научился узнавать его затхлый вкус. – Господин, – сказал я, жуя печенье, – и один сциссор – большая проблема. Даже для гладиатора в полной броне. У меня есть только маленький щит-пелта, чтобы защищаться от ударов. А у тебя нет и такого. – И что? – Как бы ты ни владел топором, сциссор для тебя опасен. Допустим, я буду драться с одним. Ты будешь отбиваться от второго. А как быть с остальными восемнадцатью? Порфирий засмеялся. – Я еще не все тебе сказал. Но подожди, пусть подействует таинство. Мы доели печенье, допили вино – и разошлись по своим комнатам. Я задремал – и мне снова привиделся мрачный муж в черном зале. Теперь он ругал меня за то, что я принял таинство и нарушил какие-то его планы. Верно говорят – тревожащее нас наяву отражается и в наших снах. Когда разбойничий свист Порфирия разбудил меня, уже стемнело. Выйдя во двор, я понял, что таинство действует. Дело было не только в знакомой веселой легкости во всем теле. Дело было в луне. Она сверкала высоко в небе и казалась не желтой, не белой – а почти голубой. Такая же светила над берегом моря, принятого мною за Ахерон. И, как в тот день, длинные волосы Порфирия выглядели в лунном свете седыми. Все вокруг стало теперь двусмысленным и зыбким – словно везде, даже в воздухе, появились невидимые прежде прорехи и лазейки. – Как себя чувствуешь? – спросил Порфирий. – Весьма хорошо. Но мысль о том, что нам предстоит битва с гладиаторами, не отпускает… Господин, ты уверен, что в таком состоянии мы сможем сражаться? Порфирий засмеялся и сделал несколько выпадов топором. Тяжелое лезвие описало вокруг него дугу, потом два раза косо разрубило воздух… Двигался он отменно и оружием, похоже, владел – но есть разница между упражнениями в палестре и рубкой насмерть. Порфирий много воевал с варварами, это правда. Иначе в наше время императором не станешь. Но подвергаться опасности без всякой реальной нужды, из-за зыбких построений ума? Опять Гегесий? – В чем наш план действий? – спросил я. – Ты пойдешь впереди, – сказал Порфирий. – А я буду добивать врагов топором, чтобы избавить от мук. Как ни тревожно было у меня на душе, я засмеялся. – Как бы тебе не пришлось добивать меня самого, господин. Сциссор – опасный соперник. – Чем же он опасен герою вроде тебя? – нахмурился Порфирий. – У него не просто два меча. Один из мечей – одновременно щит, крюк и боевой топор. Как одолеть такого бойца? – Об этом, друг, я и хотел поговорить. Я ждал, когда таинство подхватит твой ум. Теперь ты готов. – Я слушаю тебя внимательно, господин. – Ты знаешь, Маркус, – начал Порфирий, – что амфитеатр Флавиев построен на сокровища Иерусалимского храма. Но было бы не по-римски взять только деньги. Мы захватили там и кое-какие священные объекты. Пленные иудейские жрецы, вывезенные в Рим, открыли нам немало чудесного.