– Мне всегда нравилось делать вид, что я разговариваю со столами и стульями, которые мастерю. И разве этого не достаточно? Женщина была права, когда разговаривала с предметами и вещами, ибо она открывала мысли, которые никогда не приходили мне в голову. И когда я начал сознавать, что Богу можно служить и так, появился ангел… А что было потом, тебе известно. – Ангел появился, потому что ты был готов, – ответил ворон. – Я был хорошим плотником. – Это входило в твое обучение. Когда человек движется в сторону своей судьбы, ему приходится много раз менять направление. Бывает, что внешние обстоятельства столь сильны, что он в страхе принужден сдаться. Все это – часть науки, которую ты постигал. Илия внимательно слушал голос своей души. – Однако нельзя терять из виду желанное. Даже если бывает, что порой поверишь: мир сильней тебя. Нельзя сдаваться – в этом весь секрет. – Я никогда и не помышлял сделаться пророком, – молвил Илия. – Нет, помышлял. Просто был уверен, что это невозможно. Или опасно. Или немыслимо. Илия вскочил на ноги. – Зачем говорю я себе то, чего не желаю слышать? – крикнул он. И ворон, испуганный его резким движением, улетел. * * * А наутро вернулся. Илия не стал продолжать разговор, а всего лишь наблюдал за птицей – та где-то умудрялась добывать себе пропитание и ему приносила остатки. Таинственная дружба возникла между ними: Илия начал учиться у ворона. Он убедился, что тот где-то находит в пустыне еду, и понял, что если сумеет сделать то же самое, протянет еще несколько дней. Когда ворон кружил в воздухе, человек знал: где-то рядом есть добыча, бросался туда и пытался поймать. Поначалу мелкие зверьки ускользали от него, но постепенно появился у Илии нужный навык и необходимое проворство. Ветки служили ему дротиками, а в земле выкапывал он ловушки, прикрывая их слоем песка и веток. Когда в них попадалась дичь, Илия делился ею с вороном, а какую-то часть оставлял про запас. Однако столь тягостным и мучительным было его одиночество, что он снова начал притворяться, будто разговаривает с птицей. – Кто ты? – спросил ворон. – Я – тот, кто познал душевный мир, – ответил Илия. – Я могу жить в пустыне, заботиться о себе самом и созерцать бесконечную красоту Божьего творения. И еще я открыл, что душа моя лучше, чем я думал прежде. И еще месяц охотились они вместе. И вот однажды ночью, когда глубокая печаль объяла душу Илии, он снова спросил себя: – Кто ты? – и ответил: – Не знаю. * * * И еще одна луна умерла, а потом народилась в небе. Илия чувствовал, что тело его стало крепче, а разум – ясней. В ту ночь он повернулся к ворону, сидевшему на том же суку, что и всегда, и ответил на вопрос, который задавал себе уже давно: – Я – пророк. Однажды, работая в мастерской, я увидел ангела, и с тех пор непреложно знаю, на что способен, хотя бы весь мир твердил мне обратное. Я развязал кровавую бойню в родном городе, ибо бросил вызов возлюбленной моего государя. Я нахожусь сейчас в пустыне, как прежде находился у себя в мастерской, потому что моя душа сказала мне так: человек должен пройти через множество испытаний, прежде чем исполнится его удел. – Ну да, теперь знаешь, кто ты, – отвечал ворон. И в ту же ночь, когда Илия, вернувшись с ловли, хотел зачерпнуть воды из Хорафа, увидел он, что река пересохла. Но он был так утомлен, что решил лечь спать. И во сне явился ему – давно уж такого не случалось – ангел-хранитель и молвил так: – Ангел Господень говорит с твоей душой: «Пойди отсюда и обратись на восток и скройся у потока Хорафа, что против Иордана. Из этого потока ты будешь пить, а воронам Я повелел кормить тебя там». – Моя душа внемлет тебе, – отвечал во сне Илия. – Тогда просыпайся, ибо ангел Господень велит мне уйти. Он сам будет говорить с тобой. Илия в страхе вскочил. Что случилось? И вот, хоть была ночь, место озарилось светом, и ангел Господень явился ему. – Что привело тебя сюда? – спросил он. – Ты привел меня сюда. – Нет. Иезавель и воины ее заставили тебя бежать. Никогда не забывай этого, ибо предназначение твое – отомстить за Господа твоего. – Я – пророк, иначе не слышал бы голоса твоего, и ты бы не сошел ко мне, – сказал Илия. – Несколько раз менял я направление, как случается всем. Но теперь я готов пойти в Самарию и низвергнуть Иезавель. – Ты обрел свой путь, но не сможешь низвергать, покуда не научишься возводить. Я приказываю тебе: «Встань, и пойди в Сарепту Сидонскую, и оставайся там; Я повелел там женщине вдове кормить тебя». А наутро Илия стал искать ворона, чтобы проститься с ним. И впервые за все то время, что провел он на берегу Хорафа, ворон не прилетел. * * * Несколько дней шел Илия, пока не добрался до обширной равнины, где располагался город Сарепта, жителями ее именуемый также Акбар. Чувствуя, что силы его на исходе, заметил он одетую во все черное женщину, собиравшую хворост. Растительность в той долине была скудной, так что приходилось довольствоваться мелкими сухими ветками. – Кто ты? – спросил он. Женщина взглянула на чужестранца, не вполне понимая, что он говорит. – Дай мне воды утолить жажду, – продолжал Илия. – Дай мне ломоть хлеба утолить голод. Женщина отставила в сторону свою вязанку, но продолжала молчать. – Не бойся, я один, я измучен голодом и жаждой и так обессилен, что опасности ни для кого не представляю. – Вижу, что ты нездешний, – наконец промолвила она. – По речам твоим и выговору ты, наверно, из царства Израильского. А иначе ты бы знал, что у меня нет ничего. – Ты – вдова, так сказал мне Господь. Я еще бедней, чем ты. Если не дашь мне глотка воды и крошки хлеба, я сейчас умру. Женщина испугалась – откуда бы страннику знать о том, кто она? – Стыдно должно быть мужчине просить пропитания у женщины, – сказала она, немного оправясь. – Исполни просьбу мою, – молил Илия, зная, что иссякают последние силы. – Я приду в себя и буду трудиться для тебя. Женщина засмеялась. – Несколько мгновений назад ты говорил правду: я – вдова, и муж мой погиб в кораблекрушении. Я никогда не видела моря, но знаю, что оно подобно пустыне: убивает тех, кто бросает ему вызов. И продолжала: – А потом уста твои изрекли ложь. Я давно уже ничего не стряпаю, и это так же верно, как то, что Ваал живет на вершине Пятой горы. В кадке моей лишь горсть муки, и на донышке масла в кувшине. Илия почувствовал, как земля качнулась у него под ногами, и понял, что сейчас лишится чувств. Собрав остаток сил, он взмолился в последний раз: – Мне неведомо, веришь ли ты в сны и даже – верю ли в них я. Но знай – Господь велел мне прийти сюда и повстречать тебя. Случалось в моей жизни такое, что заставляло меня усомниться в Его мудрости, но в существовании Его – никогда. И Бог Израиля велел мне сказать женщине, которую повстречаю я в Сарепте, такие слова: «Мука в кадке не истощится, и масло в кувшине не убудет, до того дня, когда Господь даст дождь на землю». И, не успев объяснить, как возможно такое чудо, потерял сознание. А вдова глядела на распростертого у ее ног человека. Она-то знала, что Бог Израиля – всего лишь суеверие, что финикийские боги не в пример могущественней, ибо они превратили ее народ в один из самых почитаемых в мире. Но душа ее возрадовалась: обычно она просила милостыни у людей, а сегодня – впервые за долгие годы – кто-то нуждается в ней. И оттого она почувствовала себя сильнее: ведь есть такие, кому приходится еще хуже. «Если кто-то просит у меня милости, значит, я еще чего-то стою, – думала она. – Исполню его просьбу, облегчу его муки. Мне и самой случалось терпеть голод, мне ли не знать, как разрушает он душу». И, взяв в доме своем ломоть хлеба и кувшин с водой, вернулась. Стала на колени, приподняла голову странника, смочила ему губы. И вскоре Илия пришел в себя. Вдова протянула ему хлеб, и он стал молча есть, поглядывая на равнину, на горную гряду, чьи безмолвные вершины уставлены были в самое небо, на красные стены города Сарепты. – Приюти меня, ибо в моей отчизне гоним я, – сказал Илия. – Какое преступление ты совершил? – спросила она. – Я – пророк Господа моего. Иезавель приказала истребить всех, кто откажется поклоняться финикийским богам. – Сколько тебе лет? – Двадцать три года.