Ее седые волосы были зачесаны назад и схвачены в милый хвостик, морщинистое лицо имело благородные черты и доброе, умиротворенное выражение. Женщина могла бы показаться простушкой, но даже мимолетного взгляда было достаточно, чтобы развеять это предположение: одежда на ней была брендовой, а шелковая шаль на плечах имела баснословную цену. Все говорило о достатке, которому не придавалось большого значения. – Лучше бы мы опоздали! – буркнула девочка-подросток, которая держалась особняком. – Лидия, не трепи бабушке нервы, – приказала нервная дама. – И не забывай звонить мне с дороги. – Я не поеду с ней, мама… – сказала девочка по-английски. – При мне, пожалуйста, только по-русски, – заметила бабушка и с укоризной посмотрела на дочь: – Твое воспитание. Не отрывай Лиду от русских корней, не делай из нее иностранку. – Теперь не время читать нотации! Мне надо ехать на работу, а вам успеть на корабль, – ответила дама и, перехватив взгляд Элины, кивком указала на паспортный контроль: – Вас приглашают. Пожалуйста, не задерживайте. Элина собралась пересечь «границу», но ее придержал подоспевший служащий терминала: – Извинете ме[4], – сказал он и подал кому-то знак. Одновременно с этим к пограничной кабине направился католический священник в епископском облачении: черной сутане, подпоясанной широким малиновым поясом. На его плечах колыхалась короткая пелерина, а на голове торчал хохолок малиновой шапочки. За ним проследовал служка с багажом – субтильное бесполое существо с потупленным взглядом. – И это мои каникулы… – с горечью обронила Лидия. – В компании старух и попов. Бабушка взяла девочку под руку, а мать взглянула на часы и нервно проговорила: – Это невыносимо! Преодолев паспортный контроль, Элина отправилась к регистрационным стойкам. На причале, у трапа лайнера, пассажиров ожидало шампанское и закуски. С таким сопровождением проверка посадочных документов прошла не без удовольствия. Стюардесса в белом кителе вручила Элине корабельную карточку: – На входе приложите ее к терминалу. Далее в коридорах есть мониторы, которые помогут сориентироваться. Ваша каюта – пятьсот двенадцатая, находится на средней палубе. Стол в ресторане – двадцатый. Ужин начнется в шесть. Элина, как было велено стюардессой, отметила карту в терминале. Пик-пик – и ее сосчитали. Устройство регистрировало всех поднявшихся на борт и покинувших его пассажиров. Подобный контроль исключал возможные потери на стоянках, но если таковые случались, круизный менеджер точно знал, кого нужно искать. Каюта Элины располагалась на носу корабля, неподалеку от лифтов. В ней были две небольшие комнаты, обширный балкон, много солнца, зелени и мебель красного дерева. Но что приятнее всего – ванная оказалась намного просторнее, чем ожидалось. Круизный лайнер был фешенебельным, как пятизвездочный отель или высококлассный курорт. Момент отплытия Элина пропустила, после заселения решила вздремнуть. Проснувшись, сходила в душ и уложила волосы в простую прическу. Для ужина выбрала платье, которое могло сойти за вечернее. Надела легкие плетеные туфли, других у нее не было. Взглянув на себя в зеркало, испуганно вздрогнула и схватилась за шею, но тут же вспомнила, что цепочку с деревянным кулоном оставила в ванной. Она немедленно вернулась туда и надела кулон на шею. Ресторан располагался на главной палубе, спуститься туда было можно двумя способами, но Элина предпочла стеклянному лифту обычную лестницу. По чистой случайности Богдан выбрал тот же путь. У лестницы они столкнулись нос к носу. – Преследуете меня? – он критически оглядел Элину. – Не говорите глупостей. – Ну хорошо. Давайте не будем ссориться. Во время путешествия нам, вероятно, еще придется встречаться. – Это неизбежно, – подтвердила Элина. – Лайнер небольшой, особо не разгуляешься. – Вот видите, сам бог велел нам с вами дружить. – А вот это вряд ли. В лучшем случае – остаться знакомыми. Разговаривая, они спустились на главную палубу и вошли в еще полупустой ресторан, где все пространство было выдержано в благородных молочно-серых тонах, большие круглые столы накрыты белыми скатертями и сервированы дорогими приборами. – По-моему, неплохо, – сказал Богдан. – Смотря с чем сравнивать, – обронила Элина. Остановившись у двадцатого стола, они удивленно переглянулись. – Вам сюда? – И вам тоже? – Ну-ну… – пробормотал Богдан и выдвинул стул, предлагая сесть. – Не верю я в подобные совпадения, – проговорила Элина и опустилась на стул. – Совпадения – излюбленный инструмент судьбы, чтоб вы знали… – он тоже хотел сесть, однако не успел: к их столу подошла бабушка Лидии. Теперь она была иначе причесана, а на ее плечах покоился другой, не менее дорогой, палантин. – Добрый вечер, меня зовут Нинель Николаевна. Богдан выдвинул для нее стул, дождался, пока она сядет, после чего уселся напротив. Элина поинтересовалась: – А где ваша внучка? – Придет позже, – ответила Нинель Николаевна. В процессе дальнейшего разговора выяснилось, что она – петербурженка, а в Бургасе живет семья ее дочери. Два раза в год Нинель Николаевна приезжает в Болгарию, чтобы провести время с внучкой. Вскоре к ним, как и ожидалось, присоединилась Лидия. По ее недовольному лицу было видно: если бы не голод, она бы предпочла остаться в каюте. Однако мало-помалу девочка оживилась, и дело было не в приятной беседе, а в красавце-болгарине, который вызвал у нее восхищение. Беседуя с бабушкой, она то и дело на него поглядывала. Сам же Богдан все внимание устремил на красивую блондинку, сидевшую за соседним столом в компании не менее симпатичной темноволосой подруги. Из обрывков их разговора стало ясно: девушки – шведки, и ту, что приглянулась Богдану, звали Одой. К половине седьмого за двадцатым столом еще пустовали два места. Одно из них вскоре занял невысокий круглолицый турок по имени Ердын Экинджи. Свое опоздание он объяснил неувязкой с каютой и рассказал, что оплатил сьют с одной спальней, а его заселили в гранд сьют с двумя. Во избежание непредвиденных расходов он потребовал переселить его согласно билету. И это оказалось весьма кстати, поскольку гранд сьют предназначался итальянскому епископу и его помощнику. Ердын Экинджи был многословен и говорил по-английски. Вскоре все сидевшие за столом последовали его примеру. Последним, в сопровождении служки и метрдотеля, к двадцатому столу подошел епископ, о котором упомянул Ердын Экинджи и которого Элина видела в терминале. Его внешность была типичной для католического священника: худощавый, среднего роста, с бесстрастным сухим лицом и молодыми глазами. Приветствуя участников трапезы, епископ назвал свое имя: – Меня зовут Теофилус Чезарини. Он сел во главе стола, а скромный помощник Себастиан разместился по соседству, там, где сидели симпатичные шведки. Официанты принесли закуски и хлеб, Теофилус Чезарини сложил перед собой руки и преклонил голову: – Благослови, Господи Боже, нас и эти дары, которые по благости твоей вкушать будем… Аминь. – Аминь, – повторил Богдан с усмешкой глубоко неверующего человека. Все приступили к ужину. Недолгое молчание вскоре прервал епископ: – Если кто-то считает, что трапеза и молитва несовместимы, то и приятных ощущений от еды этому человеку ждать не стоит. Когда я был ребенком, мой дед после ужина садился у камина и с улыбкой говаривал: «За столом посидел, как в раю побывал». – Хорошо сказано… – с почтением проговорила Элина. – Еда – это дар божий. И чтобы пища приносила нам пользу, необходимо подобающим образом к ней относиться. – Молиться? – спросил болгарин. – Не молитва делает еду особенной, а благословение Господа, – закончил мысль Чезарини. Изобразив на лице подобие интереса, Богдан поменял тему: – Во сколько прибываем в Стамбул? – Завтра в десять утра мы будем в Ялове, – ответила Нинель Николаевна. – Стоянка в Стамбуле – на обратном пути. – Ах, как жаль! Хотел осмотреть храм Софии. – Богдан выжидательно и несколько провокационно взглянул на священника. – Кажется, теперь там снова мечеть? – К сожалению, это так, – Теофилус Чезарини опустил глаза. – Когда я думаю о Святой Софии, я глубоко печалюсь. – Действительно неприятно. – Элина посмотрела на епископа, затем перевела взгляд на его помощника Себастиана, который сидел за соседним столом и, казалось, слушал спиной. – Судьба храма – внутренне дело Турецкой Республики, – с видимым напряжением проговорил Ердын Экинджи. Оторвавшись от еды, Нинель Николаевна возразила: – Ошибаетесь, уважаемый. Собор Святой Софии – памятник общемирового значения. – По закону здание мечети нельзя использовать по-другому! – воскликнул турок.