– Тысячу лет Софийский собор был главным храмом всего христианства, – сдержанно прокомментировал Чезарини. – Собор Святой Софии – личная собственность Мехмеда Второго, который взял его на шпагу и объявил мечетью. – Ердын Экинджи раскраснелся, и с этой минуты разговор превратился в дискуссию. – Никто не смел отнимать мечеть у мусульман и делать ее музеем. Даже Кемаль Ататюрк! – Кемаль Ататюрк забрал Святую Софию не только у мусульман, но также у православных, – рассудительно заметила Нинель Николаевна. – Переход храма в музей был важным этапом на пути преобразования Турции в светское государство. В спор нехотя вмешался Богдан: – Ступив на этот путь, Кемаль Ататюрк дошел до логического конца: умер от цирроза печени по причине алкоголизма, – он проговорил эту фразу медленно, с едва уловимой иронией, явно позируя и стремясь произвести впечатление. – Так или иначе, приняв такое решение, турецкое правительство пошло на конфронтацию со всем христианским миром, – заметила Элина, теребя пальцами свой кулон. – А вы, простите, кто по профессии? – с заведомым неприятием спросил Ердын Экинджи. Она ответила: – Я – бывший военный. – На мой взгляд, война – не для женщин, – улыбнулась ей Нинель Николаевна. – Там, где я жила, это обязанность. – Вы – израильтянка? – Ердын Экинджи переменился в лице. – Это многое объясняет! – Гражданство не может быть ни виной, ни заслугой, – сдержанно проронила Элина. За соседним столом послышался взрыв хохота, не относящийся к их разговору, но это окончательно выбило турка из колеи. В его глазах вспыхнул злой огонек. – Айя-София была и остается символом священного завоевания, обещанного нашим Пророком! Мы, турки, потомки великих османов, обязаны хранить и высоко нести Его знамя! – Но-но… Не слишком-то хвалитесь своими завоеваниями, – тихо, но с заметным достоинством проговорила Нинель Николаевна. – Сдается мне, что ваше знамя изрядно потрепано. – На что это вы так изысканно намекаете? – с подтекстом спросил Ердын Экинджи. – Я намекаю на две русско-турецкие войны, когда русские войска дошли до Константинополя и могли бы вернуть Храм Софии, а заодно Босфор и Дарданеллы. Повисла неловкая пауза, разговор сделался деструктивным, и это могло омрачить дальнейшее совместное путешествие. Епископ Чезарини взял на себя миссию миротворца: – Собор Святой Софии – Мудрости Божией – самый многострадальный храм в истории человечества. На его долю выпало три пожара, два землетрясения и сейчас он переживает очередной печальный этап. Казалось, это всех примирило, но миссия священника провалилась. Молчавшая до сих пор Лидия сузила глаза и с вызовом изрекла: – А как же Четвертый крестовый поход?[5] Вы про него забыли? – Простите?.. – не понял епископ. – Ты откуда об этом знаешь? – всполошилась Нинель Николаевна. – Школьная программа за пятый класс, – уверенно отчеканила девочка. – Ну-ну, продолжай… – По благословению Римского папы крестоносцы захватили Константинополь, вломились в храм Святой Софии и устроили там резню. Христиане резали христиан! – воскликнула Лидия и, словно извиняясь, добавила: – Пришли за святынями и деньгами – берите. Но убивать-то зачем? Выдержав недолгую паузу, епископ Чезарини ответил: – Христиане нанесли друг другу немало ран. Никто перед Богом не без греха. В Евангелии от Матфея есть притча. Апостол Петр спрашивает у Иисуса: «Господи, сколько раз прощать брату моему, согрешившему против меня? До семи раз?» Иисус отвечает: «До седмижды семидесяти раз». «Часто ли надо прощать?» – спрашивает Петр. Иисус отвечает: «Всегда надо». Лидия собралась что-то сказать, однако Нинель Николаевна жестом приказала ей помолчать и заговорила сама: – В крестовые походы в те времена шли младшие сыновья рода, те, кто остался без наследства. Принцип майората уже существовал, земли и поместья не дробились, а доставались старшему в семье или в роду. Эти безземельные рыцари могли убить за монетку. Епископ покачал головой: – Неизмеримо бо́ льшие беды постигли храм спустя три столетия, когда Константинополь штурмовали османы. Согласно преданию, они ворвались в храм, где шло богослужение, и священники, не прекращая молитвы, скрылись в стене. Есть предсказание, что Святая София вновь станет христианской, стены разверзнутся, из них выйдут священнослужители, вернутся к алтарю и закончат службу, которую начали много веков назад. – Предания, домыслы, чудеса, – нехотя протянул Богдан. – Не храм, а какой-то исторический аттракцион. Красуясь перед ним, Лидия подхватила: – Крестоносцы вывезли в Европу мощи святых апостолов, часть животворящего креста, копье судьбы и погребальную плащаницу Иисуса. – Не так много, – указала ей бабушка. – Количество реликвий, привезенных императрицей Еленой из Иерусалима, сильно преувеличено. Плащаница и прочее – более поздние наслоения. – Что касается роли Святой Равноапостольной Царицы Елены[6], ее заслуги в распространении христианской веры неоспоримы, – сказал Чезарини. – Но вам, мужчинам, даже в христианстве удалось узурпировать власть, – увлекшись темой, заметила Нинель Николаевна. – Попрошу воздержаться от подобных высказываний. – Священник отложил салфетку и поднялся из-за стола. – Благодарю за совместную трапезу и приятно проведенное время. За его спиной вскочил Себастиан, выдвинул стул епископа и проследовал за ним до выхода. – Ну вот… – Богдан усмехнулся, оглядел стол и остановил взгляд на Нинель Николаевне. – Обидели церковнослужителя. – К слову сказать, – вмешалась Элина, – ваше замечание про исторический аттракцион в храме Софии было неуместным. – Не будем же мы всерьез горевать об этом? – с улыбкой справилась Нинель Николаевна. – Каждый высказал свое мнение, только и всего. Вот увидите, завтра к обеду все утрясется. Спустя полчаса все сидевшие за столом закончили ужин и разошлись кто куда. Элина, Лидия и Нинель Николаевна поднялись на прогулочную палубу подышать морским воздухом. Прохаживаясь вдоль борта, они продолжили разговор. – Вы необычайно хорошо осведомлены во многих вопросах, – проговорила Элина, обращаясь к Нинель Николаевне, но ей ответила Лидия: – Что же тут странного? Бабуля у нас профессор. – Вот как? – приятно удивилась Элина. – В какой области? – Она специалист по старославянскому и церковнославянскому языкам, – протараторила девочка и повернулась к бабушке: – Правильно? – Правильно, – подтвердила та. – Вот только тебя об этом никто не спрашивал. – Как интересно, – проговорила Элина и собралась о чем-то спросить, но Нинель Николаевна опередила ее: – За столом я обратила внимание на ваш кулон. Позволите его рассмотреть? – Если хотите… – Элина сняла цепочку с кулоном и протянула профессорше. – Кусок дерева в серебре? Теплый… И такой простой, – удивилась профессорша. – Он что-то для вас значит? – Память о матери. – Простите, – Нинель Николаевна вернула украшение и, не сдержавшись, заметила: – На нем выжжен крест. – И что в этом странного? – Вы разве не иудейка? – Мама была русской. – Как же вы попали в Израиль? – Вместе с отцом. – Понимаю… – немного помолчав, Нинель Николаевна спросила: – Вас интересует раннее христианство? – С чего вы так решили? – Это же очевидно, такова тематика нашего круиза. Элина замялась, не зная, как объяснить, и вдруг призналась: – Я здесь случайно. «Олимпик» оказался первым кораблем, который шел в Тель-Авив. Мне было необходимо поскорее уехать из Бургаса.