Обескураженный Констанций развернулся и вышел. Давид поплелся за ним. К Елене обратился постоялец с оплатой, и день покатился дальше чередой обычных рутинных дел. Ночью, в который раз переживая весь этот день, Констанций вдруг понял, как грубо заявил свои права на Елену. В сущности, он повел себя не лучше Хромого Марция. Верфи по-прежнему требовали внимания Констанция и напряжения всех его сил. Не все задумки воплощались с первого раза, но большую часть он все-таки воплотил. Смертельно уставший за длинный день, Констанций не оставлял попыток объясниться с Еленой. Вечером, передавая очередную расписку, трепетно искал ее взгляда, однако девушка была неизменно холодна и безучастна. Lawrence Alma-Tadema – Architecture in Ancient Rome, 1877 И вот однажды Констанций дождался позднего часа и пришел в таверну, когда рабы уже прибирали столы и гасили светильники. Вышло так, что туда же явился Давид, его лицо выражало решимость уничтожить соперника. Констанций собрался ретироваться, но не тут-то было! Столкновение было неизбежным. Давид сжал кулаки и перегородил ему дорогу. – Оставь Елену в покое! Констанций попытался его утихомирить: – Кому из нас уйти – решать только ей. Давид замахнулся и со всем пылом юности ринулся на соперника. Теодор бросился их разнимать. Констанций уклонился, придержал Давида и аккуратно положил его на пол. Сообразив, что Констанций не причинит юноше зла, отец Елены сбавил шаг. Он помог подняться Давиду и кивнул Констанцию. Тот, чуть помедлив, направился к выходу. В начале июня в Дрепан прибыл Ролло, как раз ко времени спуска на воду первой биремы. Он поселился у Констанция, и к ним зачастили морские офицеры и командиры турм. В триклинии стало людно, там формировались экипажи. Биремы одна за другой уходили в плавание. В конце месяца Ролло подвел итог: – Ты славно поработал, дружище! Эта флотилия покажет себя на Данубии. Аврелиан отобьет у варваров желание пересекать границу! – Есть какие-то новости? – спросил Констанций. – По пути в столицу Аврелиан угодил в засаду. Ему удалось собрать уцелевшие части, перегруппироваться и разбить германцев. – А что в самом Риме? – Поговаривают о смуте, но я уверен: наш командир наведет порядок. А как у тебя с расходами? Сможешь отчитаться? Lawrence Alma-Tadema – Proclaiming Claudius Emperor, 1867 (detail) Констанций выложил на стол подшитые документы и мешок с монетами. – В этой пачке собраны расписки поставщиков, в этой – выплаты работникам. Здесь, на пергаменте, все подсчитано. В мешке – остатки того, что ты мне выдал. Все сходится! Ролло в изумлении взглянул на Констанция: – Неужели ты все сделал сам? Констанций отвел глаза, и Ролло проницательно заметил: – Постой… А не та ли девица-амазонка тебе помогла? Я помню, как быстро порхали ее пальчики над абаком! Похоже, ты не терял время зря! – Оставь, Ролло! – Все серьезно? Тогда я молчу! Констанций сознательно поменял тему: – Местные болтают, что Зенобия метит на Босфор. Говорят, она уменьшает налоги и поощряет провинции. Аврелиану стоит поторопиться. – Поход на Пальмирское царство готовится весной. Император объявил о наборе в армию, легионерам подняли жалование. – Тебе бы послушать Модеста Юстуса, – предложил Констанций. – Давай с ним поужинаем. – Хорошая мысль. Но только тебе в ближайшее время придется собраться в дорогу. – Куда теперь? – Отправишься в Анатолию и Сирию, потом дойдешь до Пальмиры. Твоя задача – разглядеть слабые места городов, которые сдадутся, и тех, которые будут стоять до конца. Даю на это три месяца. Завтра я уезжаю. В конце сентября встретимся здесь. Констанций утвердительно кивнул: – Мне нужно несколько дней, чтобы составить маршрут и подготовиться к миссии. Тем вечером в таверне было особенно многолюдно. Рабы сбивались с ног, обслуживая толпы гостей. Дорсия поманила Елену и вручила ей поднос с овощными закусками: – Отнеси-ка это к столу, где сидит твой спаситель. Говорят, он скоро уезжает. Приблизившись к столу, Елена услышала наставление Модеста Юстуса, который обращался к Констанцию: – Отпусти бороду, чтобы тебя случайно не опознали. Из гарнизона в Византии сообщили, что несколько легионеров дезертировали, они все пальмирцы. Не поднимая глаз, Елена быстро расставила тарелки и удалилась в полном смятении. Спустя три дня поздним вечером Констанций зашел в таверну и сообщил: – Завтра я уезжаю. Они встретилась взглядами, и Елена заметила, что слегка отросшая борода изменила линию его подбородка, сделав его красивее. Одет он был непривычно: в тонкую тунику, уложенную в складки и украшенную богатым орнаментом. На широком поясе висел солидный купеческий кошель, легкий плащ был скреплен изысканной фибулой[76] и отброшен за спину. – Буду здесь через три месяца, – сказал Констанций. – Когда вернусь, приду к Теодору просить разрешения на наш с тобой брак. – А если ты не вернешься? – задав этот страшный вопрос, Елена почувствовала, как похолодели ее пальцы. – Ты – моя жизнь, Елена. Я вернусь к тебе даже из Тартара. Capitolo VII Турция, город Эфес. Лайнер «Олимпик». Наше время Элина открыла дверь и вышла на балкон. Утро было чудесным, наполненным запахом моря, ветром и солнечным светом. Волны, насколько хватало глаз, буравили морскую синь в неистовом танце. За перегородкой прозвучал голос Богдана: – Штормит. Но качки почти не чувствуется. – Я вас не вижу, – проговорила Элина.