Ростовщик вынул из шкатулки другой свиток и сделал в нем короткую запись. Все приложили свои печати еще раз, Теодор вручил свидетелям по монетке, и те с благодарностью отступили. Наконец наступил важнейший момент – получение денег. Ростовщик придвинул к себе тяжелый сундучок, откинул крышку и стал выкладывать позвякивающие полотняные мешочки. Каждый был с печатью банкира и сопровожден надписью: «Сто серебряных денариев». Когда на столе уже лежали четыре сотни, старик достал из сундука пятый мешочек, развязал его и отсчитал шестьдесят восемь монет. Отец и дочь изумленно переглянулись. – Старик, я расписался за девятьсот монет! – прорычал Теодор. – О, я просто забрал свой прибыток сразу, ты можешь больше о нем не заботиться! Я же пообещал тебе наилучшие условия! – Мошенник! Забирай свои деньги, мы расторгаем договор! Ростовщик усмехнулся: – Уже не получится! Отныне ты должен мне девятьсот денариев. Но, если хочешь, я могу забрать твою девчонку. Ярость ослепляющим светом залила разум Теодора. Он бросился к старику, схватил его за шиворот и, держа на весу перед собой, заговорил, роняя слова, как тяжелые камни: – Ты забудешь о моей дочери и расторгнешь договор! Теодор разжал кулак. Иудей плюхнулся на свой табурет и истошно завопил: – Арам! Амин! Асур! Бегите сюда! В ту же минуту три дюжих раба возникли в тени портика и бросились к Теодору. Тот успел прокричать: – Елена, беги! Но девочка лишь отступила на несколько шагов. Она не слишком беспокоилась за отца: в постоялом дворе он правил твердой рукой – драчунов разнимал быстро и аккуратно, обходясь без серьезных травм. Первый из нападавших выступил вперед и отвел тяжелый кулак, однако не успел нанести удар. Теодор с упоением врезал ему в челюсть, пригнулся, пропуская удар второго раба, и резко ушел влево, подставив подножку третьему. Гостинщик выпрямился и взглядом оценил результаты битвы. Первый раб лежал тихо, второй попытался встать, и Теодор стукнул его ребром ладони по шее. Последний из рабов приподнялся, но, получив удар под дых, тут же затих. Теодор поискал глазами ростовщика и, обнаружив его под столом в обнимку с сундучком, приказал: – Вылезай, почтеннейший! Будем заканчивать наше дело! Зеваки, собравшись в кружок, захохотали и заулюлюкали: ростовщиков в городе недолюбливали, а вот хорошую драку ценили. Тем не менее кто-то послал за стражей, и к ним уже спешили четверо заспанных вигилов[16], вооруженных мечами. Ростовщик проворно вылез из-под стола и, указав на Теодора пальцем, заверещал: – Он ограбил меня! Причинил урон моему имуществу! Убил моих рабов! Зеваки загалдели, раздались возмущенные выкрики: – Иудей лжет! – Ростовщик – мошенник! – На Теодора напали! Рабы потихоньку приходили в себя и уже сидели, крутя головами. Старший вигил заметил: – У твоих мертвецов свежий вид! Ты и ты, – он ткнул пальцем в Теодора и ростовщика, – за мной! Кто свидетели – тоже с нами! Стражники забрали сундучок с монетами и шкатулку с записями. Небольшая процессия двинулась в сторожевое помещение. Старшему явно не хотелось вести дознание под палящим солнцем на форуме. Расположившись в сторожке, вигил ткнул пальцем в старика: – Сначала рассказывай ты! Ростовщик долго, с ненужными подробностями стал описывать, как злобный гостинщик Теодор пытался его ограбить и убить самых лучших его рабов. Тем временем старший вигил, офицер из легионеров-пенсионеров, внимательно изучал взглядом Теодора. Его вопрос показался для других неожиданным: – Скажи, гостинщик, а не доводилось ли тебе бывать в самом Риме? Теодор нехотя ответил: – Ну, доводилось. – А не бывал ли ты в театре Флавиев, называемом Колизей? – К чему эти расспросы? Они к делу не относятся, – сказал Теодор, но старший вигил восторженно прорычал: – Я узнал тебя, гостинщик! Ты – великий и непобедимый гладиатор Теодорус! Пятнадцать лет назад весь Рим гадал: куда же ты скрылся? Ни одного поражения в боях! Ты был на вершине славы! Ты был поистине велик! Ты бы мог… – Послушай, уважаемый, – будто стесняясь, прервал его Теодор. – То старые дела, и я давно о них забыл. Старший вигил обратился к ростовщику: – Отвечай, старик, и не вздумай мне врать. Так получил Теодорус деньги от тебя или нет? Было видно, что ростовщику хотелось соврать, но присутствие свидетелей не позволило. – Нет… – короткое слово далось старику с трудом. – Тогда я властью, дарованной мне Римской империей, объявляю договор недействительным! Вымарывай свои записи из свитка! – Вигил обернулся к гостинщику: – А ты, Теодорус, надеюсь, угостишь меня, Модеста Юстуса, стаканчиком фалернского! На следующий день Модест Юстус, старший вигил, присланный из Рима в Дрепан, остановился в воротах и оглядел двор мансио «У трех дорог». Территория постоялого двора была обнесена массивной стеной и по правилам классического римского домуса состояла из двух частей: внешнего атриума и внутреннего перистиля[17]. Вигил углубился во внешний двор, где по левую руку от ворот стояла кузница, возле которой крутился бородатый кузнец и двое рабов насаживали колесо на ось видавшей виды повозки. За кузницей располагались склады и конюшни, а в дальнем углу виднелись термы[18] и прачечные. Прочие дворовые постройки и жилье для обслуги лепились к ограде вдоль всего периметра внешнего двора. Строения справа от ворот скорее напоминали римскую улицу, в начале которой гостей встречала таверна – обширное двухэтажное здание со сводчатым залом. Рядом со входом в таверну имелся нимфеум, у которого можно было умыться и даже, по местному обычаю, совершить омовение ног – процедуру, которой Модест Юстус обычно пренебрегал. Из кухни доносились вкусные запахи, среди которых нос вигила безошибочно распознал аромат жареного барашка. За таверной тянулись трехэтажные здания-инсулы[19], их первые этажи занимали лавки с товарами для постояльцев, верхние предназначались рабам. В конце «римской» улочки стояли два небольших дома, в которых жили хозяева. В Риме здания штукатурили и красили в яркие цвета, но здесь, в провинции, предпочитали беленые стены и крыши, покрытые красной черепицей, что создавало своеобразный праздничный стиль. По всему двору стояли повозки – пассажирские, военные, грузовые, и, судя по их количеству, постояльцев в мансио хватало с избытком. Спальни находились во внутреннем дворе, складывая периметр перистиля и уступая весь его центр благоухающему цветущему саду. Вход во внутренний двор украшали солнечные часы. Тень от столбика-гномона[20] указывала на предпоследний дневной час. Модест Юстус направился к таверне, где у входа его поджидал Теодор. «Значит, наблюдал за двором, как и подобает хозяину», – с удовлетворением отметил вигил. После приветствий мужчины прошли в таверну и уселись за стол у дальней стены, откуда зал был как на ладони. Рабы проворно расставили на столе миски с зеленью, овощами и соусами. Посредине водрузили блюдо с барашком и кувшин с гарумом[21]. Затем один из них принес тяжелую остродонную амфору и предъявил вигилу клеймо известного фалернского винодела. – Этому вину тринадцать лет, я сам выбирал его в Кампании, – сказал Теодор. – Вина с выдержкой больше пятнадцати лет слишком сладкие для баранины. Раб удалил восковую пробку, медленно склонил амфору, чтобы не взболтать осадок, скопившийся в коническом дне, и наполнил меру янтарной жидкостью. Потом вылил меру в расписной кратер[22], добавил из гидрии[23] первую меру воды и вопросительно посмотрел на гостя. Тот показал три пальца, что значило: три меры воды необходимо смешать с одной мерой вина. После смешивания благородный напиток был разлит в изящные килики[24]. – Воистину, твое имя соответствует твоей сути![25] – воскликнул хозяин мансио. – Погоди, ты меня еще в деле не видел, – сдержав усмешку, обронил вигил. Мужчины подняли чаши. – Да славятся боги, пославшие мне спасителя Модеста Юстуса! – провозгласил Теодор. – Да славятся боги! – воскликнул гость. Они стукнулись чашами, выплеснув немного вина в жертву богам, и выпили до дна. Теперь настало время плотного ужина и неторопливой беседы. Модест Юстус как гость начал первым: – Твое заведение не уступает столичным. В знак признательности Теодор склонил голову: – Благодарю тебя за столь высокую оценку моей скромной кухни.