– Ваше дело, вам и решать. – Элина собралась уйти, но он схватил ее за локоть. – Это правда? – Что? – То, что убили Оду. – Подобными вещами не шутят, – ответила Элина и указала глазами. – Отпустите меня. – Извиняюсь, – Богдан отдернул руку и для пущей убедительности отступил на пару шагов. Немного отойдя, она обернулась: – Надеюсь, вы здесь ни при чем? – Конечно же нет! – Тогда вам просто не повезло. Capitolo II Римская империя, город Дрепан. 268 год Город Дрепан, основанный греками в давние времена, раскинулся на побережье римской провинции Вифиния. Здесь, в придорожной гостинице, во дворе, увитом виноградной лозой, сидели отец и дочь. По их сосредоточенным лицам было видно, что разговор шел серьезный. – Денег на пристройку не хватает, – сказал отец и положил кулаки на стол. Столбики монет, лежавшие на столешнице, оказались в его объятьях. Девочка с тоской глядела на монеты, но видела зеленый дворик, окруженный белым портиком, за которым прятались комнаты для высокопоставленных постояльцев. – Значит, нашей мечте не сбыться… Отец наблюдал за тем, как менялось выражение ее лица – от азарта к разочарованию, а потом к безнадежности. – Придется идти к ростовщику. – Он встал и распорядился: – Собирайся, Елена, пойдешь со мной. Она вскочила из-за стола и взлетела на второй этаж в свою комнату. Там открыла заветный сундучок, наследство матери, и вытащила драгоценность – бронзовое зеркало с барельефом в виде изящного женского профиля. – Мамочка, – прошептала Елена и заглянула в зеркало. Из резной рамки на нее смотрело большеглазое лицо тринадцатилетней девочки в ореоле волнистых волос. Она оглядела себя и справа, и слева, но так и не поняла, насколько велико сходство с барельефом. Вздохнув, принялась распускать косы, чтобы сделать взрослую прическу, подобрала волосы в узел и закрепила их гребнем на затылке. Белую столу[8] туго подвязала кожаным пояском, а на плечо набросила оранжевую паллу[9]. John William Godward – Ione? between circa 1893 and circa 1900 (detail) Спустившись в атриум[10], Елена поймала на себе взгляд отца и прочла в нем грусть и одобрение. – Ты взрослеешь и становишься все больше похожей на мать, – тихо сказал отец, а про себя подумал: «Надеюсь, ты не покинешь меня так же рано, как и она». Он поцеловал девочку в щеку и, ощутив родной запах, с удивлением отметил в нем новые нотки. – Попросим ларов о помощи! – Елена приблизилась к алтарю, где стояли глиняные статуэтки домашних богов-покровителей. Крылатые юноши могли исполнять желания, если их не тревожить по пустякам. Она положила перед каждым по кусочку медовой лепешки и что-то прошептала. Потом обернулась к отцу: – Я готова. Вместе они пересекли широкий хозяйственный двор, притихший в этот полуденный час, и вышли на дорогу, построенную во времена императора-путешественника Адриана[11]. Дорога, ширина которой позволяла разъехаться двум повозкам или даже двум колесницам, вела в порт, а в другом направлении, если верить отцу Елены, шла до самого Рима. Здесь, в городе, она обрамлялась узкими пешеходными дорожками. Елене хотелось бежать вприпрыжку, но девочка степенно шла позади отца, как и полагалось почтенной римлянке. Навстречу им двигалась повозка, влекомая парой неторопливых волов. Хозяин важно выступал впереди, управляя животными, а шагавшие с обеих сторон рабы поддерживали ценный груз – огромные, больше человеческого роста, остро-донные пифосы, предназначенные для хранения зерна. Внезапно раздался скрежет, повозка накренилась, и рабы подставили плечи, пытаясь удержать хрупкие амфоры. Хозяин криком остановил волов и бросился к телеге, чтобы уберечь ее от дальнейшего крена. Прохожие замерли, не понимая, что делать дальше. Сообразительнее всех оказался отец Елены. Увидев поломанное колесо и смятый обод, он подбежал к повозке и перехватил у хозяина тяжесть. Его лицо мгновенно побагровело, на шее проступили мощные жилы. Хозяин повозки нашел деревянную чурку, подставил вместо искореженного колеса, и отец Елены смог распрямиться. – Что я тебе должен, добрый человек? – спросил хозяин волов. – Не гневи богов, помощь на дороге священна, – ответил отец Елены. – А вот кузнец тебе нужен. Пошли своего раба вперед на сотню шагов, пусть войдет в мансио и спросит мастера Иосифа. – Благодарю, и да помогут тебе боги во всех делах! Отец учтиво склонил голову, и они с Еленой двинулись дальше, свернули в боковую узкую улицу, по которой могла проехать только одна повозка и только ночью – днем движение транспорта на узких улицах было запрещено. По обе стороны тянулись глухие стены домов, и каждая была украшена надписью или фреской, возможно поэтому улица не казалась унылой. Eduardo Ettore Forti – Merchant in Pompeii. Before 1897 Форум в городе Дрепан был небольшим, однако все необходимое здесь имелось, даже двухъярусный нимфеум[12], сооруженный над источником, снабжавшим город водой. Площадь форума с трех сторон окружали портики, в тени которых прятались лавки с массивными столами ростовщиков и менял. Сейчас покупателей было меньше, чем продавцов, но, когда Елена с отцом подошли к старому ростовщику-иудею, несколько человек направились к ним. Намечалось получение ссуды, и могли потребоваться свидетели. – Мир тебе, почтенный господин, – отец Елены протянул руку для приветствия. – Мир тебе, – старик-ростовщик важно кивнул, и синий тюрбан качнулся, показав лазоревую верхушку. Из широкого рукава расшитого халлука[13] показалась его сухая, унизанная перстнями рука и коснулась мускулистого предплечья. – Мы с дочерью пришли к тебе с просьбой. Я, Теодор из Фессалоник[14], владелец мансио[15]«У трех дорог», что у верфей, прошу у тебя в долг на год девять сотен серебряных денариев. При свидетелях обещаю вернуть их спустя год с назначенным прибытком. Старик щелкнул пальцами, сидевший за маленьким столиком писарь вскочил на ноги и наклонился к хозяину. Оба начали загибать пальцы на руках, производя расчеты. После недолгих переговоров старик объявил: – Ты впервые пришел ко мне, Теодор из Фессалоник, и я не знаю, надежный ли ты человек. Мой прибыток будет таков: пять сотен и четыре десятка серебряных денариев за год. Теодор обернулся к Елене. Лицо дочери сделалось напряженным, она сосредоточенно пересчитывала прибыток на проценты. – Отец, это дорого! Шестьдесят денариев на каждую сотню! Пять процентов в месяц! – Почтенный, – сдержанно проговорил Теодор, – со времен Республики запрещено брать больше, чем один процент в месяц. Старик усмехнулся: – И где она, эта Республика? Сейчас мы даже не знаем, кто император! В наше время взять деньги в долг – большая удача. Бери, гостинщик! – Пойдем отсюда, отец! Мы не сможем отдать эти деньги! – Елена потянула его за руку. Теодор повернулся, и они с дочерью решительно зашагали прочь. – Эй, гостинщик! Я дам тебе хорошие условия! Вернись! – крикнул вслед старик-ростовщик. Теодор вопросительно взглянул на Елену, та, поколебавшись, кивнула. Он вернулся и навис над столом ростовщика. – Ну, говори! – Я дам тебе четыре процента в месяц! – Елена? – Теодор посмотрел на дочь, и она сказала: – Бери! Старик опять пошептался с писарем, и тот с поклоном, спиной попятился к своему столику. Когда договор был записан на льняном свитке, ростовщик прочел его вслух, снял кольцо с печаткой и поставил свой оттиск. После старика печать приложил Теодор. Свидетели со своими печатями тоже стояли наготове.