— Так вы знаете древнегреческий язык или нет? — Знаю, и очень неплохо, — сказала Нинель Николаевна. — Нам нужен перевод! — решительно заявила Элина. — Как скоро? — Чем быстрее, тем лучше. Богдан предупредил: — Но это конфиденциально! — Переведу, но не раньше завтрашнего утра! — профессорша забрала бумагу и захлопнула дверь. Capitolo XIV Римская империя. 272–274 годы Алу Констанция усилили дополнительными турмами и приписали к Наиссу. Рядом с городом подготовили место для строительства большого каструма, при котором находилось Марсово поле, пригодное для обучения конницы. Aniello Falcone — Roman soldiers in the circus, circa 1640 Со времен путешествия в Пальмиру Констанций вынашивал мысли о том, как легкой коннице сражаться с восточными катафрактами. Он затемно выезжал в лагерь и весь короткий зимний день посвящал обучению своих аларисов[17]. Они с Еленой поселились у родителей, и это было несомненной удачей. В конце февраля ночью Елена проснулась от ноющей боли в пояснице. Давая выспаться мужу, она тихонько лежала рядом, прислушиваясь к толчкам в животе и нарастающим схваткам. Проснувшись утром, Констанций встретился взглядом с широко распахнутыми глазами жены и сразу все понял. — Началось? Елена кивнула, и он немедля привез в дом врача. Тот велел Констанцию выйти и после осмотра известил: — Ребенок крупный, будем молиться богам и надеяться на лучшее. Такое известие спокойствия Констанцию не прибавило. В тот день он рано закончил военные тренировки и вернулся домой до наступления темноты. Елена ходила из угла в угол и время от времени шипела от боли. Врач и местная повивальная бабка перебрасывались специальными словами, которых Констанций не понимал. Он бережно поддержал жену и помог ей прилечь. У Елены не было сил терпеть, а у Констанция — смотреть, как она страдает. Ночью акушерка велела отвести Елену в комнату, приготовленную для родов. Закусив до крови губу, она повисла на Констанции и с трудом прошла несколько мучительных шагов. Врач усадил роженицу на специальное кресло. Констанция выпроводили за дверь. Собственное бессилие придавило его тяжким грузом. Евтропий положил руку на плечо и подбодрил сына: — Елена — здоровая и сильная женщина. Мы с твоей матерью принесли жертвы Люцине, покровительнице рожениц, и даже зашли в дом Христа[18], чтобы поставить свечу за благополучные роды. Спокойный голос отца придал сил Констанцию. Он слышал, как за дверью закричала Елена, и через мгновенье послышался плач младенца. К ним вышел врач: — Хвала богам, родился мальчик! Через несколько минут, показавшихся Констанцию вечностью, его проводили к жене, и он присел на край ее ложа. Елена с трудом открыла глаза и прошептала: — Сын! У нас с тобой сын! Повитуха принесла новорожденного, и Констанций взял его на руки; это означало, что отец признал ребенка своим. Младенец орал во все горло и беспорядочно размахивал руками и ногами. Повитуха забрала у Констанция ребенка и положила его рядом с матерью. Елена приложила сына к груди. Вскоре мать и дитя уснули. Констанций прикорнул рядом, но его отправили спать в другую комнату. По обычаю, на девятый день после рождения сыну дали имя Константин, и в доме устроили праздник. На тренировке кавалеристы Констанция выстроились на Марсовом поле и хором прокричали: «Аве, Констанций! Аве, Константин!» После чего рождение первенца своего командира они омыли добрым вином. Первого марта третьего года правления императора Аврелиана малолетнего правителя Пальмирского царства объявили Августом[19], а его мать Зенобия, правившая от имени сына, присвоила себе титул Августы, что было притязанием на власть и вызовом Риму. Император Аврелиан немедленно объявил войну Пальмире. В начале весны военные дороги Римской империи заполнились римскими войсками. Легионы и ауксилии покинули зимние лагеря и двинулись в Малую Азию. Командирам предстояло переправить пятидесятитысячную армию через Босфор, и только железная дисциплина и планирование операции позволили избежать хаоса при переправе. Подразделению Констанция было предписано встать лагерем рядом с Дрепаном. Узнав об этом, Елена тоже засобиралась в дорогу. Ей представилась возможность встретиться с отцом и показать ему внука. Констанций поначалу отговаривал Елену, но потом согласился, и верный Ориген стал готовить карруку к отъезду. Далее были недолгие сборы, прощание с Клавдией и Евтропием, и покатилась каррука в далекий путь. Гражданские повозки стояли на обочине дороги, пропуская войска. Ала Констанция растянулась на целую милю, догоняя Первый Иллирийский легион. За ней следовали три алы из Далмации. Римское войско приближалось к Византию, туда, где начинался Босфор. Семья Констанция произвела на его кавалеристов благотворное действие: солдаты не орали непристойных походных песен, а исполняли исключительно героические марши. На ночь они останавливались в лагерях, построенных уже прошедшими подразделениями. Но однажды пришлось строить лагерь заново. Участок для него выбрали ушедшие вперед военные инженеры. Он располагался на склоне пологого холма недалеко от дороги. Карруку с Еленой и маленьким Константином установили в намеченном центре. Инженеры очертили внешние границы лагеря, который имел форму прямоугольника, и наметили две пересекающиеся в центре улицы. Пока часть солдат возводила частокол, копала ров и строила вал, остальные разбивали палатки. На глазах удивленной Елены за пару часов вырос палаточный городок с аккуратными рядами «домов», защитными укреплениями, прочными воротами и площадью, которую окружили шатры офицеров. По окончании строительства по лагерю разнеслись запахи пищи: у каждой палатки на костре готовился ужин. Маленький Константин хорошо переносил походную жизнь: прекрасно спал и с аппетитом ел. Спустя несколько лет родители ему рассказали: в свой первый военный поход он отправился в возрасте одного месяца. Lawrence Alma-Tadema — An Earthly Paradise (detail) Уже через три недели каррука въехала во двор мансио «У трех дорог». Констанций спрыгнул с коня и помог сойти на землю жене, которая держала на руках сына. Работавшие в кузнице Иосиф и Теодор бросились к ней. Встреча была неожиданной и оттого необыкновенно счастливой. Констанцию пришлось отлучиться к своим кавалеристам, а Теодор, Елена и Константин отправились в дом, чтобы отдышаться с дороги и вдоволь наговориться. Однако долго беседа не продлилась, вновь прибывшие военные потребовали к себе хозяина мансио. Два офицера-преторианца с непроницаемыми лицами ожидали Теодора в таверне. Один из них развернул свиток с государственной печатью и прочел вслух: — Указ императора Аврелиана. Мансио «У трех дорог» реквизируется для нужд армии на три дня, начиная со следующего полудня. Все постояльцы должны покинуть гостиницу, обслуга и хозяин остаются. Назавтра в полдень преторианская конница заполнила мансио и оцепила дорогу, ведущую к нему. Это могло означать лишь одно: здесь ждут высоких гостей. Когда во двор мансио завернул небольшой отряд всадников в богатых доспехах, ворота тут же закрыли и поставили возле них стражу. Из окна своей комнаты Елена с любопытством наблюдала за происходящим и понимала, что в мансио пожаловали командиры легионов. Значит, пригодилась ее пристройка, убранство которой она продумала до мелочей. Lawrence Alma — Tadema — Expectation, 1868 Тем временем у Теодора голова шла кругом: такого нашествия пеших и конных постояльцев гостиница не переживала никогда. Это была серьезная проверка для терм, которые топили с утра до ночи, и для кухни, где огонь в печах не угасал ни на минуту. Дорсия и ее сын-повар превзошли самих себя, и к ночи падали от усталости. Командиры ужинали в триклинии. Пир продолжался несколько часов, когда к Теодору пришел преторианец и сообщил, что хозяина ждут высокие гости. Теодор вошел в помещение, рассчитанное на девять пирующих, но гостей было намного больше, и к столам приставили стулья. В самом центре возлежал крупный человек с поразительно знакомым лицом. Его профиль Теодору доводилось видеть на монетах. Он сразу понял, что сам император Аврелиан оказал ему честь своим визитом. — Подойди ко мне поближе, гостинщик, — Аврелиан выждал, пока Теодор сделал несколько шагов, и продолжил: — Твои повара угодили мне и моим офицерам. Секретарь выдаст тебе награду.