— Именно. Так не должно быть, как я понимаю. Но так есть. Еще бы! Свет не может возникнуть из ничего. Для этого нужны действия совершенно определенной направленности. Да и в этом случае благодать не может найти пристанища в теле человека или его душе, не может там сконцентрироваться. Да, по совершении некоторых действий она зарождается в человеке и озаряет все вокруг, но не удерживается и секунды в сотворившем ее. Очистив своего создателя и то или тех, что его окружают, свет растворяется в мире, делая его чуть чище. В отличие от черноты, которая, зародившись в человеке, может искалечить тело или пожрать душу, а чаще и то и другое. По крайней мере, так говорит дед. Но здесь… здесь, если верить соседу, происходит то, чего быть не может. Человек источает свет, и тот не рассеивается в мире. Так не бывает! — Осмотрись, здесь никого нет? — попросил я духа. — Думаешь, набегут твари? — понимающе произнес он и уточнил через несколько секунд: — Чисто. Оглядевшись вокруг скорее по привычке, нежели действительно рассчитывая обнаружить то, что мог «проглядеть» мой сосед, я поднялся с плаща и, накинув его на плечи, метнулся к телу, по-прежнему неподвижно лежащему посреди каменистой пустоши. Жив, действительно жив, хотя и без сознания. Никаких болтов в теле. Били ледяной пулей, не разрывной, на малом натяжении… только чтобы оглушить, но наверняка. И скорее всего, чтобы потом этой пули никто не нашел. Могу поспорить, точно такая же угодила в круп лошади, заставив нервного дарагонского скакуна умчаться прочь. — Стоп. Вот этот артефакт, — проговорил сосед. В руке у меня лежал небольшой мешочек из тех, в которых сентиментальные кавалеры хранят локон волос предмета их воздыхания или выпрошенную безделушку. Осторожно развязав кожаные тесемки, крепко стянувшие горловину расшитого бисером мешочка, я вытряхнул на ладонь небольшой, покрытый изморозью стеклянный флакон в серебряной оправе, с притертой крышкой. Подтекающий флакон. Что-то везет мне в последнее время на «жидкую благодать». То черная, теперь вот светлая… эх! Ну, хоть стало понятно, откуда столько света. В фиале-то жидкость не фонит, но стоит его открыть… и лучшей приманки для тварей Пустошей не найти. Правда, в данном случае его никто не открывал. Разбили? Не похоже. Я провел пальцем по крышке флакона и удивленно хмыкнул. Палец оставил на стеклянной с виду крышке еле заметную вмятину. Хо! Лед, значит… удивительно чистый, надо заметить. Предусмотрительно, как и с пулей. Пока окружающая температура невелика, крышке хватает охлаждения от находящейся внутри флакона жидкости, но стоит ему оказаться в тепле, как ледяная пробка начинает таять и «жидкая благодать» истекает и испаряется, подавая сигнал для тварей Пустоши, инстинктивно стремящихся уничтожать любые намеки на свет. Но самое главное, как и в случае с пулями, доказать убийство будет невозможно. Жидкость испарится, как и пробка, так что останется лишь пустой флакон да ошметки растерзанного тела и эманации Тьмы от пировавших искаженных тварей. Вот интересно, чего же такого натворил этот дворянчик, что барышня измыслила для него такую казнь? — Думаю, этот вопрос можно будет решить позже, — встрял сосед. — Скоро сюда доберутся первые искаженные. — Ты прав, — отозвался я, и, словно в подтверждение сказанного духом, откуда-то из-за рощи донесся знакомый заунывный вой. Бредни почуяли приманку. Не слишком опасные поодиночке, похожие на облезлых волков-переростков с треугольными, стоящими торчком ушами и узкими мордами с огромными клыками в смердящих гнилью пастях, обладающие поджарыми телами и гипертрофированными когтями на длинных костлявых лапах, для охоты эти твари сбиваются в стаи до десятка особей и преследуют свою добычу неделями, выматывая постоянными короткими атаками, не давая ей остановиться даже на мгновение. И лишь загнав свою жертву до полусмерти, бредни кидаются на нее скопом. Милые песики, в общем… И сейчас они явно учуяли эманации Света, а значит, уже идут сюда. Флакон с благодатью летит в сторону, и я, нащупав в подсумке «подарок» деда, аккуратно капаю содержимое фиала на лоб по-прежнему пребывающего без сознания дворянина. Следующую каплю размазываю по собственному лбу и, поморщившись от холода, встряхнувшего тело, вновь закупориваю фиал. Теперь у нас есть все шансы уйти от тварей, но… вот не думал, что так скоро придется воспользоваться этим эликсиром! А теперь… теперь нужно поторопиться. Стянув, точнее, срезав с бесчувственного тела плащ и камзол, я вытащил нож и, полоснув по предплечью руки дворянчика, основательно окропил кровью снятые с него вещи. Так, а вот шпагу и кинжал этого неудачника придется оставить здесь. Вряд ли контролер поверит, что бредни сожрали их вместе с телом. Но немного забрызгать оружие кровью не помешает: пусть твари погрызут железо, так будет достовернее. А в том, что контролер непременно сюда заявится, я не сомневаюсь. Тот, кто способен придумать такой заковыристый план, не оставит дела на самотек и обязательно проверит, как сработала его затея. Следующий фиал почти мгновенно затянул порез на руке дворянчика, я взвалил тело на спину и поспешил укрыться в роще, но останавливаться в ней не стал. Наоборот, оказавшись под сенью деревьев, постарался прибавить ходу, хоть это и было непросто, учитывая, что ноша мне досталась не из легких. Дворянчик, пусть и выглядел довольно субтильным, на деле оказался тем еще тяжеловесом. А вот причину этого несоответствия мне удалось выяснить только на привале, в трех километрах от места, где должен был окончиться жизненный путь моей ноши. У этого неудачника под рубашкой оказалась короткая, плотно облегающая тело рубаха из стальных пластин, явно доработанная алхимиками и потому совершенно не стесняющая движений и незаметная со стороны. Но вот ее вес… ну да, еще ни один алхимик не смог добиться того, чтобы одновременно облегчить доспех, сделать его прочным и не стесняющим движений. Но если выбирать между прочностью и весом, я бы тоже выбрал первое. — А где Наста? Ну наконец-то он пришел в себя. Я окинул взглядом держащегося за голову дворянчика и вздохнул… Глава 4 Рассказ получился коротким, но весьма содержательным. И как ни удивительно, дворянчик вроде бы в него поверил, хотя доказательств я ему не представил. Впрочем, если понадобится, можно будет сводить его к роще и продемонстрировать то немногое, что подтвердит мой рассказ. Правда, для этого придется выждать некоторое время, чтобы не нарваться на тварей или возможного контролера. И об этом я тоже ему рассказал. Мальчишке хватило. А пока дворянчик приходил в себя и примерял вытащенный мною из заплечника и брошенный ему запасной колет, я пытался понять, что вообще толкнуло меня прийти на помощь этому… куренку. А если приглядеться к спасенному, назвать его иначе язык не поворачивается. Шестнадцатилетний недоросль, третий сын какого-то барона из центральных провинций империи, неизвестно каким ветром занесенный в наши края, вместо столицы, где его ждало теплое место студента Университета, под крылышком императора. Мир он, видите ли, посмотреть решил, прежде чем оказаться запертым в университетском городке… это по его собственным словам. Ну недоросль и есть. Ленбургские одногодки по сравнению с этим баронским сынком просто самые рассудительные люди на свете. Мрак! — А где моя шпага, сударь Дим? — одернув в очередной раз великоватый ему колет, вдруг спросил этот… — Пир Граммон, — подсказал сосед. Ну да, сударь Пир Граммон, третий сын барона Граммона, владетеля Бордэс, так он, кажется, представился. — Там же, где ваш кинжал и камзол… сударь Пир. Очевидно, послужил зубочисткой какому-то бредню, — ответил я. — Надо забрать. — Он даже кулаком по раскрытой ладони прихлопнул. И тон уверенный такой! Идиот. — Не выйдет, — покачал я головой. — По крайней мере, не в ближайшие несколько дней. — Это клинок моего деда! Он мне сам вручил его перед смертью, и я не могу вот так его лишиться! Как вы не понимаете?! — воскликнул дворянчик, но, не увидев на моем лице сочувствия, вдруг дернул головой и, закаменев, процедил через губу: — Впрочем, какого понимания я мог ожидать от быдла? Черни недоступно… Что там должно быть недоступно черни, я не дослушал. Уроки деда и жизнь в Ленбурге сказались быстрее, чем бароненок успел закончить свою речь. В следующий миг мой кулак впечатался в челюсть Граммона, и тот, нелепо взмахнув руками, кубарем покатился по земле. — Слушай внимательно, идиот. — За шкирку подняв мотающего головой Пира на разъезжающиеся ноги, я прислонил куренка к дереву, чтобы не упал, но воротника рубахи из руки не выпустил. На всякий случай. — Тебя привели в Пустоши на убой, как телка на веревочке, и у тех, кто тебя сюда притащил, были все шансы на успех, если бы рядом не оказался я, «чернь» и «быдло». И только благодаря мне ты сейчас стоишь на своих двоих, живой и здоровый, одетый в мой колет, с моим кинжалом на поясе, но даже не подумал поблагодарить за спасение, несмотря на всю твою дворянскую честь и высокое происхождение. — Я… — Куренок, кажется, оклемался от удара и попытался что-то возразить. Не вышло. Я крутанул рукой ворот, за который удерживал дворянчика, да так, что тот подавился словами. Но душить не стал. Отпустил. Граммон чуть постоял, покачиваясь, словно былинка на ветру, и мягко съехал по стволу дерева наземь. Глянув на понурого мальчишку, бездумно смотрящего куда-то вдаль, я хмыкнул и отошел в сторону. Гнев мой погас так же резко, как и загорелся. — Извините, Дим, — спустя минуту проблеял Граммон. — Я вспылил и был не прав. И… спасибо, что не бросили там, у рощи. — Проехали, — буркнул я в ответ, в стиле соседа. — Что? — Ничего. Забудем о происшедшем. Я тоже не должен был распускать руки, — вздохнул я. Мальчишка молча кивнул, наблюдая, как я собираю лежащие на земле вещи и укладываю их обратно в заплечник. — Мы познакомились в Бринно, это городок на самой границе владений отца и имперского домена, — неожиданно заговорил Граммон. — На балу у бургомистра. Она была такой… все молодые дворяне были покорены ее красотой. Смех, Дим, если бы вы слышали ее смех. Он был… как перезвон колокольчиков. Такой нежный, переливчатый. О, я был счастлив, когда она из всех гостей выбрала меня для белого танца. А на следующий день мне пришлось выдержать три дуэли подряд от неудачливых претендентов на ее компанию. Отец и братья хорошо меня учили, я выиграл все три. Наста была впечатлена и предложила продолжить путь вместе. Как и я, она была в Бринно проездом, правда, ехала не в столицу, а в Ленбург. Я подумал, что другого шанса увидеть империю в ближайшие годы мне не выпадет, место студента в Университете никуда не денется, а отец, давая поручение, никак не ограничивал меня во времени его исполнения… — Бешеной собаке семь верст не крюк, — прорезался сосед, и я мысленно с ним согласился. Действительно не крюк, тем более когда перед носом у собаки висит такой шмат мяса… Влюбился баронский сын, иными словами, до полной потери здравомыслия. Вопрос в одном: зачем он понадобился этой самой Насте? Не мое дело, конечно, но… — Интересно, да? — Дух, кажется, и сам не прочь узнать подоплеку этой истории, да только времени на это у нас нет. Дело не ждет, и менять его на приключения Пира Граммона я не собираюсь. Я все-таки не третий сын барона, а сам Пир ничуть не похож на Насту. Пол не тот, и стати подкачали. В общем, ну их, эти приключения. — Это точно. Адреналина нам и в руинах хватит, — согласился сосед и, чуть помолчав, поинтересовался: — А с этим дворянчиком что делать будем? Он же тут не выживет, а в город отправить — все равно что самим ему горло перерезать. По крайней мере, пока эта самая Миледи не уберется из Ленбурга. — Миледи? — мысленно переспросил я. — Наста, — пояснил дух. И ведь спрашивать, почему он ее так обозвал, почти наверняка бесполезно. С памятью у соседа не плохо, а очень плохо. Правда, лишь на знания из прошлой жизни. Ну и ладно. Сколько было этих незнакомых словечек, и сколько их еще будет. — Граммон, я не буду спрашивать, почему эта самая Наста решила вас убить. Это ваши тайны, и меня они не касаются. Не возражайте, Пир, — жестом остановил я пытавшегося что-то сказать мальчишку. — Просто выслушайте. Возвращаться в город вам сейчас крайне опасно. То, что не получилось один раз, вполне может удаться вашим противникам со второй попытки. — И что вы предлагаете? — все же вклинился в мою речь баронский сын. — Мне нужен помощник, — честно ответил я. А что? «Черная благодать» собьет агрессию тварей, так что опасности минимум, а с помощью носильщика я смогу закрыть все заказы за один выход. — Для похода в руины? — вытаращился на меня Граммон. И куда только подевалось все его воспитание? — Ну а куда же еще-то? — пожал я плечами. — В одиночку мне пришлось бы делать два, а то и три выхода, а с вашей помощью можно управиться за один. За те пять-шесть дней, что мы пробудем в руинах, ваша недоброжелательница наверняка покинет город, и вы сможете спокойно вернуться. — А если… — начал было возражать баронский сын, но я его перебил: — Если к нашему возвращению она все еще будет в городе, поверьте, сударь Граммон, мы сможем об этом узнать заранее и так, чтобы она осталась в неведении. — И все-таки мне с трудом верится, что Наста могла так со мной поступить, — тихо пробурчал Пир. — Что ж, если не верите, можете прогуляться в город и посмотреть ей в глаза, — развел я руками. — Ручаюсь, она будет очень удивлена тем, что вы выжили. И непременно постарается исправить это недоразумение. — Нет уж, предпочту повременить, — поежился Граммон и, окинув взглядом свой наряд, вздохнул. — Но я совершенно не готов к походу в руины. Благодарю вас за кинжал, конечно, но кажется мне, что его одного в предстоящем походе будет маловато. — Моих припасов хватит на двоих, — успокоил я новоиспеченного напарника. — А оружие… поверьте, если будете следовать моим указаниям и не станете лезть на рожон, оно вам вообще не пригодится. — Как это?! — изумился он. — Это же Искаженные пустоши! О них по всей империи легенды складывают. Будто твари здесь только и рыщут, чтобы разорвать любого несчастного, что посмеет сюда сунуться без подготовки. — Тварей здесь действительно много, это же их вотчина. Но, во-первых, они и друг друга жрут, иначе на одной диете из ходоков и авантюристов давно с голоду загнулись бы, так что при выборе между мясистым сородичем и худосочным человеком скорее выберут первого. А зная их повадки, вполне можно обойтись без стычек. А во-вторых, мы идем в руины не воевать, — пожал я плечами. — Ходоки, знаете ли, сударь Граммон, вообще не любят устраивать в Пустошах бессмысленные бои. Куда проще и безопаснее тихо прийти, тихо собрать необходимое и так же тихо уйти. Меньше проблем, больше добычи. — Правильно, а о том, что благодаря черному благословению у нас куда больше шансов на воплощение этой идеи, лучше промолчать, — ехидно заметил сосед. — Зачем же тогда вам столько оружия? — недоверчиво хмыкнул Граммон. — Столько? — делано удивился я. — Фальшион в моих ножнах и кинжал на вашем поясе — это разве много? Заметьте, вы путешествовали по империи, будучи вооруженным не хуже, чем я. А ведь империя куда более безопасное место, чем Искаженные пустоши, согласитесь? — А арбалет? — Сейчас это не оружие, а инструмент, с помощью которого я намереваюсь добыть часть того, что заказали мне алхимики Ленбурга, — ответил я. — Инструмент? — Изумлению Пира не было предела. — Боевой арбалет для вас просто инструмент? — Именно, точно такой же, как лопата, — невозмутимо кивнул я и в доказательство продемонстрировал своему новоявленному спутнику один из болтов, снаряженных вместо классического бронебойного наконечника керамическим шариком с морозной алхимической смесью. — Видите? Он не взрывной и предназначен для… ну, пусть будет охоты, но уж никак не для бессмысленной бойни. — Знаете, сударь Дим, когда вы так объясняете, все выглядит не страшнее лесной прогулки, — задумчиво проговорил Пир. — Но вспоминая рассказы о Пустошах… разница пугает. — Истина всегда лежит где-то между крайностями, вне зависимости от числа последних. Для новичков и самоуверенных глупцов, ищущих подвига, Искаженные земли действительно смертельно опасны. Но немного осторожности, знаний и опыта снижают эту опасность многократно, сударь Граммон. Мы, ходоки, знаем это как мало кто другой. — И где же набираются знаний и опыта те самые новички? — прищурился Пир. Пытается поймать на несостыковках? Зря.