М УСТРАИВАЕТ КОЛЕНИ на приборной панели и делает всё возможное, чтобы ужаться в размерах. Переключая передачи, Эйбрам нечаянно задевает его живот костяшками пальцев, и они обмениваются неловкими взглядами. Джули сидит в центре заднего сиденья и держит на коленях Спраут, обхватив её руками, как ремнём безопасности, а я сижу рядом с ней, упираясь коленями в спину М. Я смотрю в окно, пока Нора рассказывает ему о новом мрачном пейзаже наших жизней. Дождь закончился. Небо излучает слабый серебристый свет. В последние несколько дней мы с Джули много времени провели без сознания, но когда в последний раз по-настоящему спали? Не могу представить, что обмороки после пыток очень способствуют отдыху. Моё тело всё ещё не очень нуждается в человеческих потребностях, — не помню, когда в последний раз я чувствовал голод, и неделя без сна для меня обычное явление, но я волнуюсь за Джули. Я никогда не видел её такой измученной. Она не такая разговорчивая, как обычно, и позволяет Норе рассказывать о событиях. Джули придерживает искалеченную руку, морщась на каждой дорожной кочке, и мне так хочется забрать её домой, снять бинты, смыть с её тела кровь и грязь. Но с каждой пройденным километром понятие «дом» становится всё абстрактнее. — Ну… — говорит М, когда история Норы подходит к печальному настоящему, в котором мы убегаем от трех мёртвых солдат в неопределённое будущее. — Ясно. В машине тихо, только грохот мостовой да ровный «тик-тик-тик» застрявшей в покрышке пули. — Эйбрам, — говорит Нора. Он молчит со времени перестрелки. Смотрит на дорогу — наверное, это мудрое решение, поскольку скорость перевалила за 140 км/ч. — Куда мы едем? — Подальше от них. — От кого? От тех парней, которых мы убили? Он смотрит на неё через зеркало. — Скажи, ты ведь не думаешь, что на них всё закончилось? — Нет, я… — Они дадут Паркеру примерно десять минут, чтобы отчитаться, а потом отправят другую группу. Если мы сбежим и от них, они отправят две. Потом три и так далее, — он сжимает руль, лавируя между выбоин, и едет прямо по ним, если их становится слишком много. — Всё, как он сказал. Аксиома никого не отпускает. — Почему они так убеждены в том, что мы важны? — бормочет Джули себе под нос. — В этом нет смысла. — Для новой Аксиомы не обязательно, чтобы в их действиях был смысл. — А для старой было обязательно? — спрашиваю я. Он смотрит в зеркало, чтобы вспомнить того, кто задал вопрос. Со времени нашей встречи он услышал от меня меньше двадцати слов. — Мы были умными, — говорит он, возвращаясь к дороге. — Мы никогда не были добрыми, забирали, что хотели у любого, кто этим владел, но мы пытались построить безопасный мир и, идя к этой цели, принимали стратегические решения. А сейчас просто пожираем всё, что видим. Так не может продолжаться. — Не ответил на вопрос Норы, — говорит М. — Куда мы едем? — повторяет она. — Я не мешала тебе вести, потому что думала, что у тебя есть план. — План, — он выезжает на автостраду. — Я планировал уехать за пару сотен миль от побережья, высадить вас в каких-нибудь выбранных вами развалинах, увезти дочь в отцовский домик в Монтане и переждать там, пока Аксиома не взорвётся. А у тебя какой план? Наконец мы выбираемся из скользкой гнили леса на бетонное плато И-5, и Эйбрам разгоняет Порше до скоростей, на которых наверняка не гонял в своей жизни до апокалипсиса. Тогда машины были просто дорогими знаками могущества, полными неиспользуемой мощи. Сейчас её можно использовать на всю катушку — спидометр показывает 160. — Он не сработает, — говорю я. — Твой план. Я жду возражений, но Эйбрам ничего не отвечает. — Ты не сможешь от них убежать. У них есть самолёты. — Их не так много, чтобы тратить на охоту за нами, — слабо протестует он. — У них есть вертолёты. Он молчит. — Они найдут нас. Скоро. Тишина. — Эйбрам. Ты не доберешься до своего домика. — Я знаю! — насупившись, огрызается он, глядя на меня в зеркало. — Но спасибо, что объяснил это моей шестилетней дочери. Спраут смотрит на меня. Тревога в её глазах приближается к точке росы. — Они поймают нас? — Нет, малыш, — говорит Эйбрам. — Посмотри, как мы быстро едем. Они нас не поймают. — Р, — говорит Джули, видя, как переживает Спраут. — Почему ты так говоришь? Я смотрю вперёд, разглядывая пейзаж, расстилающийся перед нами от леса до равнин и древних индустриальных руин. — Нам нужно ехать туда, где они нас не увидят. Каждые несколько секунд Эйбрам бросает взгляд на зеркало, проверяя плоское пространство автострады. Свет отражается от машин позади нас, но двигается только наш автомобиль. — Например? Вдали на горизонте, в розовой дымке рассвета, на вершине радиовышки мигает синий огонёк. — Дом, — низким басом говорит М. — Аэропорт? — спрашивает Джули, отслеживая мой взгляд, но не совсем понимая мои намерения. — Аэропорт, — повторяет Эйбрам. — Ты хочешь спрятаться в самом большом муравейнике на западном побережье. Я закрываю глаза, собираясь с мыслями. — Аксиома не пойдёт за нами. Он недоверчиво смеётся. — Им и не надо! Мы умрём прежде, чем они узнают, куда мы залезли. — Ты не понимаешь, — говорит Джули. — Там безопаснее, чем ты думаешь. — Это значит, что там безопаснее, чем они думают, — добавляет Нора. Эйбрам вздыхает, словно его внезапно окружили дети. — Вы говорите про «лекарство»? Про мёртвых без категорий? Хотите сказать, что Мёртвые в аэропорту «меняются», и теперь всё тихо-мирно? — Вообще-то нет, — говорит Джули. — Это… сложно объяснить. — Не сложно. Зомби — это двигающиеся ткани, отвечающие на примитивные голодные импульсы. Они не умеют думать, не могут меняться. Ничто не указывает на излечение. — Как ты, чёрт подери, в себе уверен, — Джули подаётся вперёд и хмурится, глядя ему в затылок. — Если они не могут думать, как они отличают человеческое мясо от мяса животных? Почему не едят друг друга? Почему охотятся в группах? Откуда они знают, где у нас находятся мозги? Пальцы Эйбрама впиваются в кожаную оплётку рулевого колеса. — У них есть базовые инстинкты, но они не осознаны. Они не обладают самовосприятием. — И ты можешь сказать это, просто глядя на них? Ты можешь заглянуть к ним в души? В глазах Эйбрама блеснула ярость. — У них нет душ! Кем бы они ни были прежде, они исчезли! Джули смотрит, как он злится, а потом внезапно ласково спрашивает: — Почему ты так сильно хочешь в это верить? Эйбрам не отвечает. — Р, — говорит она. — Покажи ему. Я боялся этого момента, но знал, что он наступит. Я закатываю штанины, просовываю ноги между сидений и кладу ботинки на колени М. Мне понадобилось много времени, чтобы их обнаружить, потому что они были спрятаны в таком месте, которое редко видишь. Я не обращал на них внимания даже когда раздевался в душе и разглядывал своё воскресшее тело. Я всегда думал, что умер от естественных причин, пока впервые не разделся перед Джули. Сначала мне показалось, что она тихо охнула, восхищаясь моим достоинством, и почувствовал прилив уверенности — может, я буду хорош в этом деле. Но потом увидел, куда она смотрит, и первая наша попытка сблизиться провалилась. Эйбрам не охает, но когда он понимает, что это за круглые раны на моих икрах — два ряда высохших, но не заживших проколов ни с чем не спутаешь, — его лицо выглядит немного напряжённым. — Не знаю, есть ли у меня душа, — говорю я. — Но точно знаю, что не исчез. М задирает свою футболку, показывая шрамы от зашитых пулевых ранений. — Как он и сказал. Взгляд Эйбрама скользит по нашим телам, отмечая наши многочисленные шрамы во внезапно изменившемся контексте. Это не бесспорное доказательство, но очень убедительное. Зачем кому-то врать, что он Мёртвый? — Лекарство существует, — говорит Джули. — Это не обман. Они не впали в спячку. Они возвращаются. Эйбрам переводит взгляд на дорогу и молчит. Я не могу расшифровать его эмоции — их одновременно так много. — Мёртвые в аэропорту застряли между жизнью и смертью, — продолжает Джули. — Они могут попробовать убить нас, а могут и нет. Но если мы останемся здесь, на открытом пространстве, твои друзья точно это сделают. Эйбрам перестал одержимо проверять зеркало. Может быть, его больше не волнует погоня, а может, он нам поверил. Он смотрит прямо перед собой, на поднимающуюся из-за горизонта башню авиадиспетчеров.