Она бросает на него неопределённый взгляд, собираясь возмутиться. — Прошу прощения? — Прекрати нести чушь, — каким-то образом он наполняет слова нежностью. — Ты сильнее этого. Глаза Норы становятся большими, она глядит на него в нерешительности и несколько раз моргает. — Ты говорила, что они тебя бросили, — напоминаю я. — Ночью в баре? Она поворачивается ко мне, глядя на меня затравленным взглядом. — Ты потеряла всё, что есть у Джули. Так что… ты поступила бы так же? Кажется, она сломала внутренний барьер, наружный слой внутреннего города, обнесённого несколькими стенами. — Это другое, — говорит она, выпуская обломки лёгким выдохом. — Джули любила своих родителей. Они были хорошими людьми, — здесь виноваты обстоятельства. Мои… Она дрожит, будто пытается перебраться через что-то в своей голове. — Мои бросили… — очередной спазм. — меня. Ещё один глубокий вздох. — Они бросили меня. Умирать. Они были подонками с самого начала. Так о чём вообще вы спрашиваете? Угоню ли я самолёт и полечу ли через весь мир, чтобы спасти родителей, если найду их живыми? — она мрачно хихикает, но этот звук скорее напоминает рычание. — Хер с два. Мне было бы сложно не убить их своими же руками. Я замечаю, как рука М тянется к плечу Норы, затем он передумывает и убирает её. — Но я бессердечная сука, — продолжает она с наигранным легкомыслием. — Я сижу в заднице Будды вместе с этим дерьмом. Никого не люблю, ни по кому не плачу, понимаешь? Джулез другая, — она смотрит, как шагает Джули, которая всего на несколько сантиметров выше дочери своего заложника. — Она прошла через ад, и теперь у Джули железная кожа, но что под ней? Под ней Джули вся такая нежно- розовая, — Нора улыбается, когда пистолет опускается в очередной раз, и Джули больше не пытается его поднимать. — И мне в ней это очень нравится. Иногда я даже завидую. Нужна сумасшедшая отвага, чтобы позволить себе быть такой чувствительной. Но, да… — она вздыхает. — Иногда это проблема. — Не такие уж вы и разные, — тихо-тихо говорит М. — Что ты там сказал? — спрашивает Нора, наклоняя голову так, будто не расслышала, но её тон говорит об обратном. — Ты не такая чёрствая… как думаешь. — Это очень интересная теория, но ты ничего не знаешь обо мне, верно? М не отвечает, но не отводит взгляда. — Свернули разговоры, — кричит Эйбрам. — Мы только что вошли на территорию филиала. Просыпайтесь и смотрите, не появятся ли патрули. Я оглядываюсь вокруг. Ни видимой границы, ни изменений в городском ландшафте, — но, должно быть, мы пересекли какой-то ориентир, о котором знают только свои. Какая-то часть меня разочарована, что нам до сих пор не встретились люди. Я с нетерпением ждал, когда увижу, как выглядит не заброшенный город. Даже под контролем Аксиомы город был бы больше похож на настоящий, чем людской зоопарк Стадиона. Но мы едем по Питтсбургу уже больше часа — врываемся в город на мотоциклах, как неубедительные Ангелы Ада — и не встретили ни одного человека. «Вот как всё выглядело в первые дни, — потревоженным ребёнком, бормочущим в темноте, из подвала памяти всплывает воспоминание. — Города истекли кровью, когда люди бежали от себя, рассеиваясь по стране в надежде, что изоляция — это лекарство, что их тени не пойдут за ними следом. Но мы пошли. Мы преследовали их повсюду». — Ты сказал, с тех пор, как был здесь в последний раз, прошёл год? — спрашивает Джули у Эйбрама. — Верно. Она переводит взгляд от одного пустого здания к другому. — А тогда здесь были люди? Перед тем, как ответить, он минует ещё один квартал. — Наверное, они переехали в центр города и сосредоточились там. «Как часто добыча обгоняет хищника? Хищник создан, чтобы побеждать, и если бы так не происходило, если бы пожирание слабых не было выгодно, то и хищников бы больше не осталось. Но хищники будут всегда. Неважно, насколько опустеют пастбища». «Кем бы ты ни был, — отвечаю я меланхоличному бормотанию. — Заткни свою пасть». К моему удивлению, он повинуется, оставляя в тишине лишь отзвук негодования. Теперь я — просто я, наблюдающий за призрачными башнями Питтсбурга, проплывающими мимо. Интересно, сколько людей живет в моей голове. Наверное, каждый день рождает новую версию меня, со своими мыслями и чувствами. Очередь из тысячи человечков тянется от сегодня до вчера к юности и младенчеству, они спорят и дерутся за места. Это бы многое объяснило… * * * Эйбрам ведёт нас к реке, которая течёт к центру города, питаясь от переполненного океана, пока не выйдет из берегов и не превратит парки в пруды. Единственный видимый путь через море — одинокий ярко-жёлтый мост. — Мне бы хотелось отметить, — говорит Нора, что мы идём по мосту так же скрытно, как идёт парад. — Доверься мне, — отвечает Эйбрам. — Почему я должна это делать? Эйбрам тормозит у входа на мост и сбрасывает рюкзак с правого плеча. Он копается в нём, пользуясь только правой рукой и придерживая больную левую у бока, но всё ещё вздрагивая от движений. Я замечаю, что Джули вздрагивает вместе с ним. Я собираюсь предложить ему какую-нибудь помощь, но в это время он находит то, что искал, и выпрямляется. Смотрит в бинокль на тот край моста, делает облегчённый выдох и протягивает его Джули. — Хорошо. Я был прав. Они просто переехали в центр. Джули смотрит, кивает и передаёт бинокль мне, словно мы — группа туристов, изучающих вид. Я вижу офисные окна. Летающих птиц. Жёлтую расплывчатую голову Джули. Потом я нахожу мост. Увеличение уводит меня на тот конец моста, за пятнадцать метров от мужчин в бежевых куртках, которые терпеливо стоят и наблюдают, держа винтовки у бёдер. — Хорошо, — говорит Джули. — Значит, мост охраняют солдаты Аксиомы. Это… хорошо? — Лучше пустого города, — говорит Эйбрам, двигаясь к пандусу, проходящему под мостом. — Может, переворот ещё готовится. — Эйбрам, — говорит Джули. Он останавливается и оборачивается. — Ты правда так думаешь? — Я знаю, что он готовился. Думаю, и сейчас тоже. — А ты правда хочешь, чтобы так было? Хочешь уничтожить людей, которые помогли тебе подняться? Эйбрам смеётся. — Слушай, если ты думаешь, что я люблю Аксиому за то, что они помогли мне «подняться», то ты не знаешь меня и Аксиому. Она не построена на любви, это бизнес. Обмен услугами. Она даёт тебе комфорт и безопасность, ты ей — ещё что-то. Всё заканчивается, когда заканчиваются платежи. Он снова шагает. — Между прочим, если кто-то и помог мне подняться, то это не Главный. Это ребята, с которыми мы хотим встретиться. Воздух под мостом прохладный из-за тени от стальных балок. За одним из опорных столбов, в углу бетонной стены, куда додумался бы заглянуть только работник коммунальной службы, находится крохотная стальная дверь. Он открывает её и показывает на темноту внутри. — Что это? — спрашивает Джули. — Тоннель метро. Он проведёт нас под рекой и выведет на территорию филиала. М качает головой. — Нет. Я даже не пролезу. — Намажься чем-нибудь, — отвечает Эйбрам. — И пролезешь. Он тянет руку к Джули. — Не против вернуть фонарик, который ты у меня стащила? Она вытаскивает его из кармана, включает, наводит на дверной проём и кивает. — Веди. Он вздыхает. — Ты просто кремень, да? Спорим, для Перри ты была ужасной головной болью. — Я думала, ты не хотел говорить о Перри. — Он поэтому умер? Ты его довела? — Заткнись, — огрызается она, сверкая белками глаз и поднимая пистолет. Эйбрам поднимает руки вверх, поражённый её реакцией. — Ладно, ладно. Она указывает фонариком на дверь. — Пошли. — Идём. Он берёт Спраут за руку и исчезает в темноте. Джули идёт следом, за ней иду я и Нора, а позади нас кряхтит и изрыгает проклятия М, пытающийся пролезть в дверь. Луч фонарика рассеивается на асфальте, тускло освещая крутую, как стремянка, лестницу. — Пап, — говорит Спраут. — Мы идём домой? — Это не наш дом, травинка, — отвечает Эйбрам. — У нас нет дома. — Когда он у нас появится? Тишина.