— Ты меня обидела, — говорит Джули. Нора вздыхает. — Прошу прощения у вас обоих. Р — ты не зомби, я уверена, у тебя каменный стояк. Джули останавливается. — Тебя что-то не устраивает? Нора останавливается в нескольких шагах впереди. — Я даже не думала, что вас может обидеть такая банальщина. — Для него это не банальщина. — Он пожал плечами, разве нет? — Да он всегда так делает! Но он упорно боролся, чтобы вытащить себя из этого ада, он до сих пор борется. Каждый день. Ты могла бы быть полюбезнее и звать его человеком. Нора поджимает губы. Она выглядит виноватой, но что-то не даёт ей уступить. — Ладно. Р, прости, что я тебя обесчеловечиваю, — она показывает оставшиеся четыре пальца на левой руке. — Съешь несколько и закончим с этим? Она уходит, не дожидаясь ответа, и мы смотрим ей в спину. Когда мы виделись в последний раз, она помогала Россо решать проблемы города и готовилась работать в Морге. Она переживала, тревожилась, но это были радостные волнения. Как и Джули, как любой из нас, она видела поток оживающих мёртвых, возвращающихся в город, и считала, что это начало революции против жестокого режима Смерти. Как любой из нас, она была полна надежд и не могла дождаться начала битвы. Но с тех пор, как мы видели её в последний раз — две недели, может, три назад? — что-то изменилось. Может, сказалось перенапряжение на новой работе? Ведь она — студентка-практикантка, которая попала в самое жуткое отделение скорой помощи в истории. Хотя я сомневаюсь, что всё так просто. За свою жизнь Нора повидала столько ужасов, что наверняка справилась бы со стрессом на работе. — Что ж, — вздыхает Джули, когда Нора исчезает в дверях общественного центра. — День отлично начался. Гул вертолетов вдалеке стал похож на искаженный смех. * * * Стадион не проектировался как город. Начиналось всё с появления нескольких испуганных людей, которые спали на одеялах прямо на земле, потом они построили несколько хижин, затем ещё и ещё, и в итоге появилось множество примитивных многоэтажек, но плана строительства никогда не было. Все сооружения в городе построены без нормального проекта и логики, особенно общественный центр, который представляет собой этакую архитектурную химеру, слепленную из кусков разных зданий. Нет двух одинаковых стен: одна стена конференц-зала очевидно принадлежала Макдональдсу — нарисованный черноглазый клоун соседствует с армией продуктов-мутантов. Во время собраний это здорово отвлекает, но в наше время строители не могут сказать «нет» ни одной бесхозной стене. Если не обращать внимания на эту пёструю конструкцию и тот факт, что собрание проходит на футбольном поле, то удивительно, насколько это похоже на настоящий общественный культурно-спортивный центр. Здесь есть и волейбольный корт, и стол для настольного футбола, и детский уголок, полный плачущих ребятишек, чьи родители могут вернуться, а могут и нет; здесь даже стоит автомат по продаже средств контрацепции. Центр выполняет все стандартные функции, обеспечивая место для сборов молодежи и играет роль ратуши для обсуждений текущих вопросов среди взрослого населения. Теперь здесь обсуждаются вещи посерьёзнее, чем раньше. «Нужна ли в парке новая беседка?» превратилось в «Хватит ли нам провианта на предстоящую зиму?» Джули участвовала в большинстве таких собраний, сначала как дочь Генерала Гриджио, а потом уже самостоятельно, поэтому здесь её любят как родную. — Добрый день, Джули. — Рад тебя видеть, Джули. — Сожалею о вашей потере, мисс Гриджио. Друзья Россо, её отца и несколько её собственных. Обычно Джули не испытывает проблем с общением с разными поколениями, но я вижу, что сегодня она вся в напряжении. Все продолжают соболезновать, хотя со дня самоубийства её отца прошло уже два месяца. Её улыбка похожа на гримасу. Эти люди из того времени, когда смерть еще не была ежедневным фактом. Они думают, что Джули сломается, а может, даже хотят, чтобы это произошло, но она здесь не для того, чтобы плакать. — Спасибо, Тэйлор, — говорит она. — Спасибо, Бритни. Так что насчет тех вертолетов? Когда мы проходим в зал заседаний, нас окружают её знакомые примерно одного с ней возраста. Это подростки из приемных семей, двадцать с чем-то человек из команды спасателей и несколько непонятных человек вроде меня, чей возраст я не могу определить. В отличие от меня, у каждого человека здесь есть своё место и история. Я завидую тому, как они легко общаются. — Привет, Джули. — Джулез, как дела? — Давно не виделись, Каберне. Я напряженно вспоминаю их имена. Если когда-нибудь мне удастся стать частью мира Джули, мне нужно это уметь. Её жизнь не такая короткая, как моя первая глава, но история уже пишется, наполняется незнакомыми персонажами и запутанными сюжетными линиями. Зэйн? Лурдес? Кто-то на «Кс»… Никто не пытается облегчить мне задачу. Я ловлю только нервные взгляды. Но сегодня не тот день, когда надо заводить друзей, кажется, даже Джули некомфортно и не хочется общаться. В воздухе витают грозовые тучи. Нора стоит у окна, выходящего на волейбольный корт, скрестив руки и наблюдая за ребятишками, перебрасывающими мяч. Её лицо находится очень близко к стеклу, и я вижу, что она смотрит в отражение на происходящее за спиной. Когда она видит наше приближение, на её лице смешивается растерянность и печаль. — Простите, я вела себя как дрянь, — говорит она, продолжая наблюдать за детьми. Джули приближается к ней и останавливается почти на интимном расстоянии. — Опять снился плохой сон? Она оборачивается. — Давай я просто извинюсь и оставим это? Девушки смотрят друг на друга: Джули изучающе, Нора уклончиво. — Ладно, — говорит Джули. Разговор не закончен, но отложен на потом. Две тонкие руки обхватывают её плечи и сжимают в неожиданном объятии, напряжение сходит с лица Джули, и она оборачивается. — Проклятье, Элла, ты чересчур бесшумна для старой леди. — Лоуренс научил меня некоторым приёмам. Как ты, дорогая? — Держусь. Она улыбается Элле тепло и искренне. Я подозреваю, что несмотря на популярность Джули, круг её настоящих друзей намного уже. Возможно, не шире, чем угол этой комнаты. — А как твои дела, Р? — с большим интересом спрашивает Элла. — Идут неплохо, миссис Дес… Дескон… Она улыбается. — Десконсадо. Я встряхиваю головой. Почти каждую неделю я хожу к ней в гости, пора бы уже научиться произносить её имя. — Всё равно большинство людей зовет меня миссис Россо, — говорит она. — Но я еще раз повторяю — зови меня Элла. Я прочищаю горло. — У меня всё хорошо, Элла. Держусь… учусь. — Рада слышать. Элла пожилая, но так и светится молодостью. Её темные глаза ясные и зоркие, осанка прямая — результат режима постоянного выживания, который не признаёт пенсионного возраста. Даже в её седых волосах есть черные пряди, и она не завязывает их платком, как бабушки, а перетягивает сзади красной косынкой. Она не старушка. Она женщина. Нора встает у края нашего треугольника и скрещивает руки на груди. — Привет, Элла, — тихо говорит она. — Рада видеть тебя, Нора. В последнее время тебя не видать. — Я занята, зашиваю зомби. — Точно. Джули смотрит на Нору. Нора бросает на неё быстрый взгляд и сразу же отводит глаза. — Я заметила, что ты проводишь много времени с одним из них, — продолжает Элла, заговорщецки улыбаясь, но Нора не проглатывает наживку. — Предполагаю, ты говоришь о Маркусе. С ним много работы. Шесть пулевых ранений и раздробленная челюсть. Элла слегка разочарована. — А где он сейчас? — Хороший вопрос, — Нора смотрит на меня. — Где твой друг, Р? На секунду я задумался. Как ответить на этот вопрос? Я помню долгий подъем во временный дом М, — он живет на верхнем этаже многоквартирной башни, — и ощущение, словно ты пьян, потому что её фанерные стены раскачиваются на ветру. Я помню, как открыл дверь и увидел, как он заталкивает в рюкзак свои вещи: две белые футболки, охотничий нож, коробку карбтеина и стопку старых порножурналов. — Я ухожу в поход на какое-то время, — сказал он, и я помню, что он уделял больше времени количеству и плавности слов, нежели их содержанию. Тогда мы только начали оживать, появилась возможность говорить, и от этого кружилась голова. Мы часами могли сидеть в его комнате и произносить слова, соревнуясь в длине предложений. — Куда? — спросил я. У меня земля ушла из-под ног.