* * * Утренний развод на нашем узловом участке — очень впечатляющая церемония. Я никогда не видел его со стороны, но думаю, что выглядит это величественно и таинственно. Полумрак подземной залы, отделанной дорогим камнем, ряды работников в черном обмундировании, сверкающем серебряными нашивками, эмблемами, тиснением на погонах, пуговицами и набойками на ботинках. Слева рядами стоят работники низшей категории в черных ватниках, с посеребренными молотками, разводными ключами и прочим инструментом. Чтобы серебрение не стиралось, его наносят на не рабочие поверхности и обычно они прикрыты чехлом — работник имеет право обнажить его только на разводе или при возникновении прямой угрозы жизни. Часто на это не остается времени, поэтому обычно они носят с собой неуставное оружие, спрятанное ножнах, в разрезе кармана. Начальство смотрит на это сквозь пальцы, и так текучесть кадров среди низших велика — кто-то не выдерживает работы под землей, а кое-кто и выбывает по естественным причинам. На шаг впереди строя стоят старшие бригад, эти одеты уже в черные шинели, серебряной фурнитуры на них гораздо больше и это понятно, серебро — естественная защита от подземных опасностей. Далее уже стоят сотрудники среднего звена, они сплошь в шинелях, с палашами у пояса — сверкает только гарда, вместо рабочих ботинок — сапоги, тоже подбитые сверкающим металлом, серьезные, одухотворенные лица. Именно на них держится некрополитен. Здесь старшие команд одеты практически также, как и их подчиненные, единственный знак отличия — горжет на шее и широкие браслеты. С правого краю стоял подвижной состав, еще не старшие, но уже офицеры. Тут у нас по-военному, серьезно и строго — а что вы думали, каждый день с монстрой дело иметь! Вместо шинелей — тяжелые плащи, прошитые серебряной нитью, защита от подземного холода, специальная теплая куртка из шерсти горных овец под ней. На шее — кольчужные горжеты, под ними белый шелковый шарф. Шпаги из специального сплава, сталь с серебром, как этого добиваются я не знаю, вроде при обычных условиях сплавляться эти металлы не должны. Говорят, тайна наших кудесников-ученых, секретная разработка. Широкие браслеты из серебра, говорят, что раньше, при Империи, были чистейшей пробы, а сейчас сплав, но эта тема запрещена для обсуждения. Если не хочешь неприятностей, говори об имперских временах, что это были ужасные годы, когда свобода слова подавлялась, свирепствовала цензура и демократии не было. Верховные правители железной пятой подавляли все ростки свободомыслия, гноили людей в лагерях, убивали их без какой-либо пользы для общества просто потому, что им так захотелось. А перед строем смены стоит начальство, одетое в камзолы и штаны, расшитые серебром сплошь, нет свободного места. Вместо оружия — трости, но тоже покрытые серебром. Вот только на погонах, петлицах и всяких знаках — золото, что под землей весьма опасно, поэтому они спускаются сюда всего на полчаса и со специальной охраной. Берегут себя… Вот бы обвалился выход на поверхность и эти жирные коты хлебнули нашей подземной каши! Но зрелище, полагаю очень впечатляющее. Только сопровождение подкачало — специальные трубы, усиливающие звук от граммофона уж очень сильно побиты за прошедшие годы. И поставь там гимн или Гоблин джиг — никто разницы не поймет. Хрипы, завывания похотливого бьяньши, скрипы и невнятный ритм. Все пора переделывать, но кто деньги тратить будет? Здесь все, как в 90-е все поставили, так сейчас и доживает свой срок… Прикол, недавно поменяли гимн страны на старый, имперский, так вот, если поставить его никто не поймет, что текст не тот. Но это наша тайна, за которую можно попасть. В общем, я собирался на службу, по привычным вечерним пробкам на родной узловой участок четко зная, что на развод успею с запасом. Тут как, если выехать из дома вовремя, приедешь на сорок минут раньше. Если задержаться на пять минут — опоздаешь на четверть часа! Проверено временем, смазано солидолом! Такая вот фигня в нашем городе — что не утро, что ни вечер — то пожар в борделе вовремя наводнения. Здесь с пригородами и нелегалами уже миллионов двадцать живет, а все лезут и лезут, лезут и лезут! Простому русскому парню некуда и податься, разве что под землю! Хотя тут я немного преувеличиваю, под землю, да еще и в подвижной состав, многие хотят. Кроме этих, которые с окраин Империи. Те откровенно ссут. Еще бы, с монстрой дело иметь, да под землей, где многонько всяких с жизнью рассталось. И кроме, монстр много здесь чего опасного имеется. Некрополитен — он такой. Здесь деньгу зарабатываешь, но с душой каждый день расстаться можешь. Много здесь такого, от чего только серебро и помогает. Раньше говорили, все попроще было. Ну крысы были, теперь правда, я и не видел их не разу. Сухотники, крови хотели, но тех тюкнешь разок и нет его. Даже без серебра обходились. Наверху люди говорят, чем больше некрополитен мы кормим, тем страшнее он становится. Не знаю, может быть и так. Но я такого не заметил. Все как обычно. Не лезешь, куда не надо — все хорошо, ну а полез, не обессудь. Тем более, что твари подземелья не так уж и опасны. Одни медлительны, с ними справляться легче легкого. Другие не могут двигаться по прямой, обязательно углы нарезают, эти для новичков очень опасны, но с опытом приходит чутье, куда шпагой ударить. Тоже безопасны. Есть быстрые и целеустремленные, но те, кто с ними встретился знают, что только одно спасает — острие шпаги всегда должно быть точно на них устремлено. Просто сосредоточился и жди рывка. А как рванет, шпагу подставляй. Если насадится, то тут ей и конец. Впрочем, есть в наших переходах, и кто-то иной, с которым даже самые опытные не справляются. Мы все знаем об этом, но не говорим. Это табу, подкрепленное деньгами начальства. Не стоит об этом говорить. Думая обо се этом, я приплясывал на остановке. Увы, я не живу на Маяковской или хотя бы Свиблово. Живу я вдалеке от подземки, и это мешает моему карьерному росту. Но это не важно. Не слишком я стремлюсь в камзоле с серебряным шитьем ходить. Зато в свои двадцать семь — машинист, может так машинистом до конца жизни и останусь, переходя с легких участков на все более сложные, ответственные и денежные. Можно и оставаясь в одном ранге расти и расти серьезно. Холодно сегодня, конец октября как ни как, и темнеет быстро, и снег уже не тает. Сегодня я заступаю в самый неприятный наряд, в ночную смену. Всегда ночью за начальство должен остаться кто-то из офицеров. По традиции в него назначают самых молодых, наименее опытных, которых при случае не жалко. А я как раз и есть один из таких. Правда, за ночное дежурство опыт идет в тройном размере, да и оклад тройной. Сплошная выгода, если бы не ночные твари и прочие подземные существа. Они и днем хлопот доставляют, а ночью в десятеро больше! И если бригада сталкивается с неприятностью, с которой сама справиться никак не может — вперед, офицер! Отрабатывай свои деньги и привилегии. Под такое дело в дежурке есть кольчуга из сплава с серебром, другая защита, но многие ее не одевают, с непривычки сковывает движения. Я в свое время подумал и решил, что защита лишней не бывает и пошел заниматься историческим фехтованием. Приучать себя двигаться в защитной амуниции не теряя скорости. Приятели по клубу, не зная, где я служу, удивляются — на занятия прихожу постоянно, как штык, а на соревнования не езжу, все отказываюсь. А зачем мне это? Не к чему, если кто узнает о моей работе, придется менять место жительства, не любят нас. А за что? Если бы не мы, встал бы город, по верху эти миллионы пассажиров никакой иной транспорт не отвезет. Есть, конечно, ветки наземного метро, но это в новых районах и то лишь кое-где. Да и там, где эти ветки из-под земли выходят никто селиться не желает. Опасно, мало ли какая тварь тоннеля вылезет? Кстати, при случае можно присмотреть себе жилье там. Пожалуй, даже дешевле выйдет, чем мое глухое замкадье. Тем временем пришла наконец моя маршрутка. Бесят они, реально, не умеют эти горячие южные парни приезжать вовремя. Да и надпись на борту: Монстрасавто. Какой это монстр, скажите? Заливают в него ведро свиной крови со ста граммами человеческой и какие-то добавки, чтобы шустрее бегала мелкая тварь. Да и из этого водилы ас — как из говна пуля. Сплошное надувательство! Быстро загрузившись в теплое нутро маршрутки — куртку уже пора менять на зимний пуховик, но нравится она мне, черная стильная толстая кожа с потертостями, всякий раз ношу ее, пока не начинаю мерзнуть даже быстро двигаясь. И всякий раз, одев наконец пуховик, думаю, ну что я за кретин, ради чего лишние пару недель терпел мороз? В следующий раз точно одену пуховик, как только мороз за минус десять перевалит. И вот уже который год терплю его, желая лишнее время пофорсить. Нет, сегодня утром точно достану пуховик, перегружу в него из карманов все страшно необходимые вещи, и вместо приплясывания на остановке, буду, как солидный господин сидеть и ждать свой транспорт! Хотя и сам в это не верю. Неожиданно рядом со мной сел парень, приблизительно моего возраста, в длинном, напоминающем шинель пальто серебристо-серого цвета. Странно, вроде на остановке кроме меня никого не было, да и поблизости тоже. В это время народ из центра едет, а не в центр. Дверь маршрутки закрылась, и она резво рванула вперед. Теперь большой участок будет вообще без остановок — полу парк — полу лес, где по окраинам мамаши гуляют с колясками, старики сидят на лавочках, не в такую погоду, ясен пень. А что там твориться, в глубине, куда обустроенные тропинки не ведут никто не знает. Ходили слухи, что там вояки свои объекты обустроили. Может и обустроили, они могут. Тем временем я передал вперед за проезд и успокоился. — Молодой человек, а позволите вопрос? — вдруг обратился ко мне сосед. Приехали! Я вроде не девушка, чтобы со мной в транспорте знакомились! Или он из этих новомодных заднеприводных? Да нет, не похож. Морда в меру злобная, в меру интеллигентная, да с этой шинелью. Вояка какой-нибудь, не из простых. — Вы до конечной? — Да, а что? — Если задремлю, толкнете? — Если уснете, вас водила так и так разбудит, обратно ему лишнего пассажира не резон везти. На конечной у него полный салон набьется, народ домой спешит. — нет, не вояка. Вопросы задает не те. Да и акцент, только сейчас почувствовал. Если бы я верил в шпионов, подумал бы, что это он. Но я в шпионов не верю, вернее не верю в мою встречу с представителем вражьих органов. — Вот как? А вы что ж из дому на ночь глядя? — Да вот дела. — Интересно! А что у нас на конечной? Ах да, подземка. Узловая станция! Ну что, угадал? «Вот ведь сука»! — подумал я. И чую, как мое лицо с потрохами выдает меня! Сейчас нужно срочно что-нибудь соврать. А что? Как на зло ничего не приходит в голову, подловил меня сучара! — Вы не волнуйтесь, я не разделяю предубеждения обывателей против вашей профессии. На мой взгляд, нужное и почетное дело. Ночная смена, так? И что прикажете делать? Придуриваться уже явно поздно. А мог бы сказать, что охранник. Хотя с моим, прямо скажем, щуплым телосложением, охранник из меня… Как из нашего водилы ас, тряхнуло маршрутку, так, что чуть язык не прикусил. — Ну, положим вы правы. А с кем, собственно, общаюсь? — Ну у меня ремесло попроще, я просто писатель, при чем не сотрудничаю с желтыми газетками, если вы об этом подумали. Да и вообще, иностранец. Для меня подземка имеет интерес иной, не сплетни, а характеры, если вы понимаете. Ведь это так интересно, каждый день иметь дело усмиренным, превращенным в обычный транспорт монстром. Да и прочие опасности под землей, вас предостеререгающие. — Подстерегающие. — Да, язык у вас сложный, хотя мне говорили, что я говорю почти как местный житель. — Согласен, говорите вы очень чисто. Я редко общался с иностранцами, — да почти никогда не общался, — но у вас на редкость чистый выговор. — Сейчас мне лучше говорить с ним о нем, а не о себе. — Виктор, проще — Вик, — мой собеседник протянул мне руку в тонкой перчатке. — У нас не принято здороваться в перчатке. — заметил я. — Ах да, мне же говорили! — он стянул ее, и мы пожали руки. Рукопожатие у него было совсем не писательским, и ладонь такая, как из дерева, жесткая и мозолистая. — Егор. Как-то имя не предполагает укорачивания, разве что Гор, но это слишком. На бога я не тяну. — Ну, знаете, я имею взгляд на вещи, что любой человек способен обрести божественность. Нужно очень хотеть, очень стараться и иметь грандиозную удачу в кармане. Снова говорит не по-русски. Немного не так строит предложение. — Ну а зачем вы решили заговорить со мной? — Видите-ли Егор. Увидел вас и понял, среди очень многого, что я не узнал в вашей стране, есть такая странность, как подземка. А у меня билет на цеппелин, — «так это траханная немчура, с которой мои предки аж с одиннадцатого века сражались!» — после завтра рейс на Осло. Может поспособствуете? Не немчура. Но тоже мутный тип. Можно, конечно, устроить ему экскурсию по подземке, но эти европейцы! Потом ведь ославят нас опять в своих газетах! И меня попалит, так что кроме бригадира ремонтников мне ничего вообще светить не будет. А если всерьез навредит стране, то только Монстре на пожирание. Как убийц, наркоторговцев и прочую шваль. — Вы знаете, я в ответ мог бы пригласить вас ко мне, в Чили, там есть много интересного тоже. И полезного для вашей работы. Наши брухо сталкивались с такими существами, которые вам будут совсем плохими, которых убить нет. Невозможно. Блин, латинос — другое дело. Нужно подумать, это, конечно, серьезное нарушение режима. Но не я первый и не я последний. Если договориться о правилах поведения, можно и устроить экскурсию. Но не ради поездки в Анды, а ради некоторой суммы в зеленых банкнотах северных соседей этого Вика. И не прямо сейчас. Сегодня никак нельзя. И не завтра. Сложные дни, не для посторонних. Да я вот так готов устроить запрещенную экскурсию этому челу. Да это нарушение всего, что можно, но все делают это. От простого рабочего, до руководителя станции. Никому не вредит, но пополняет личный бюджет. Хотя есть в этом парне что-то странное. Тревожащее. — Вообще, можно подумать. Но не сегодня и не завтра. Слишком сложные дни. Не до посторонних. Да и не проведу — охрана будет усилена. — Жаль, очень жаль. Парень, поставил перед собой длинный черный тубус, в которых носят свои чертежи студенты и инженеры, сложил на нем свои руки в перчатках и уставился вперед, глядя в никуда. Потому что вперед смотреть было бесполезно, тьма, два световых пятна, освещающих дорогу и снежинки, разгоняемые выпуклым лобовым стеклом маршрутки. Все-таки от него тянет неприятностями. Ну его это бабло, своя шкура дороже! Смешно, об этом думаю я, спускающийся каждый день в нутро нашего проклятого города, куда стекается вся его злоба, ненависть и боль, уродливые чувства города, которые плодят подземных тварей и подпитывают наших монстр. Но этого питания им мало, это только приправа к их обычному рациону. К жертвам. И я опасаюсь этого, в общем, обычного человека, с которым только-что говорил? Странно, как минимум! А с другой стороны, я ведь опасаюсь участкового, или толпы, которая, увидев меня в форме, может и на клочки порвать. Странное существо человек. Так в молчании мы провели сорок минут поездки, сначала по темной окраине парка, потом по редко освещенной окраине города, потом по нормальным городским улицам. Не центр, конечно, но для меня — практически. От нашей узловой я редко удаляюсь, а в центре бывал считанные разы. Естественно, наверху. Делать мне там нечего. Некоторые из наших вообще продают жилье наверху и навсегда переселяются под землю. Страшно им становится наверху, особенно звездными ночами. Кажется, что налетит ветер, сдует с поверхности земли и унесет в космос, колючий, бескрайний, где не на что опереться, только ветер и звезды колючими блестками. В школе говорили, что звезды — это такое же солнце, только очень далеко от нас. Очень, очень далеко. Не верю. Очень далеко — это глубокие колодцы в подземке, в которые можно кинуть камень и тысячелетия ждать, когда он ударит о сухое дно или плеснет о поверхность воды. Очень далеко — это проходы вниз, куда глубже используемых горизонтов, откуда иногда приходят испарения, сводящие наземников с ума, заставляющие их бросаться в бесконечные пролеты, идущие очень, очень глубоко. В центр Земли я тоже не верю. Глубина бесконечна. Очень далеко — это очень глубоко. Только глубоко это еще дальше. Говорят, раньше подземка была почти в каждом старом городе Европы, в Африке и Азии. Интересно, но и в Америке нашли очень глубокие подземелья. Но там они слишком глубоки, ниже горизонта ужаса, где не каждый способен сохранить рассудок. Использовать такие, понятно, невозможно. Проще завалить входы камнями. Хотя всегда находятся люди, которых ужас глубин манит особенно сильно, они ищут новые входы или подкапываются к старым. В большинстве городов Европы проходы вниз тоже завалили. Оставили только самые верхние горизонты, которые используют для чего-то. Хранят там всякое. Бомбоубежища устраивают, на случай атаки с цеппелинов. Только мы достаточно безумны, чтобы устроить из подземки транспорт и достаточно разумны, чтобы все это контролировать. За это нас не любят. Сильно не любят. Плохие, очень плохие мысли перед зачисткой. На конечной я сухо кивком голову попрощался со странным попутчиком. Он, сука, странно, посмотрел на меня, как будто впервые видит, как будто мы не разговаривали в теплом нутре маршрутки. Повесил себе за спину черный тубус, как ружье, а потом каркнул: «Увидимся!», кивнул и ушел прочь, в начинающуюся метель. Хрен тебе сука, не увидимся! Я выкинул его из головы пошел на смену. Но не к основному входу, не дурак, а прошел во двор одного из зданий на противоположной стороне площади. Прошел через серьезный пост охраны, это необходимость, фанатиков вокруг много. Спустился к себе в аскетично обставленную комнату, топчан, стол, стул, шкаф и сундук — вся мебель. Мне хватает, да и больше не вместить. Скинул гражданскую одежду, и переоделся в форму, проверил, как выходит из ножен шпага, проверил неуставной стилет в левом кармане. Сегодня я на узловой старший начальник, в ночную смену старшим заступает машинист, его заместителем — помощник, смена техников и рабочие со своими бригадирами. Экипировавшись, пошел в буфет, отпаиваться черным, крепким чаем с бутербродами. Один из немногих плюсов ночной смены — можно бесплатно набить пузо закусками, которые мне не по чину. Сегодня остались от начальства несколько бутербродов с красной икрой — а черную я все равно не люблю, хоть она и считается более ценной, и с сыром. Никакой колбаски или ветчины. Да и ладно, колбаску с ветчиной я и за свои могу купить. Подкрепившись «серьезно» стал тянуть время до развода со сладостями, разнообразные пирожные пробовал. Тут ко мне присоединился мой сегодняшний напарник. Засада. Василек, самый зеленый из помогал, ничего пока не умеет, и какая зараза поставила его на смену зачистки? Нет, я не зверь посылать его на безнадежные участки. И сам возьму на себя самую чернуху, но ведь сегодня можно нарваться, просто отойдя в туалет! И на меня все будут смотреть как на последнего гада — молодого загубил, не объяснил ему, не прикрыл! А ведь когда сам был зеленым, тебя на смерть никто не посылал! Эх, нет в жизни счастья, нет его и после! Будет сегодня мой помогало сидеть в штабе, а бегать буду исключительно я. И посидеть мне на попе ровно сегодня не придется. А следующая ночь — та, и поспать под землей днем удовольствие самое последнее. Монстра чует, что кормить будут, волнуется и всякая чушь от этого снится, отдохнуть невозможно. Вот какая гада, такую смену сформировала? Удавил бы тварь ползучую. Но делать нечего, потчую Василька бутербродами, не даю сладостей, пока не сожрет полезных бутербродов с икрой и с сыром. Смилостивишься, разрешил сластене перейти к эклерам и между делом спросил: — А кто ж тебя сегодня со мной в смену поставил, друг? — Да я сам упросил Ефимыча, с тобой интересно, объясняешь все, не гоняешь почем зря! Ах ты Сифилек подзаборный! Вот так, через свою доброту выходит я сам и страдаю! Это светолюбивое растение, мать его, решило, что в день зачистки я буду с ним нянчится, когда мне вместо него не помешал-бы напарник, на которого можно положиться! Вот я и дебил! Говорят люди умные, не старайся быть добреньким, кончится это цугундером! — И ты, решил, что со мной тебе СЕГОДНЯ будет интересно? А Ефимыч, старый пень, не посмотрел на даты и поставил тебя ко мне в напарники сегодня? — А что ты вдруг так на Ефимыча? Правильный дядька… — Правильный, правильный. Только сегодня — зачистка, Василек. И сегодня на смене лучше иметь не одного машиниста, а эдак четырех. И ты, пока, сам понимаешь, даже на помогалу тянешь с трудом. Посылать тебя с тварями разбираться? — А что, я сам ловчилу смог заколоть, думаешь я совсем безрукий? — обиделся Василек-Сифилек. Весь такой горделивый, только сам вдруг осознал, что на сегодня он вторым номером в смене никак не тянет. И сник. — Ладно, не ерепенься. Буду решать проблемы по мере… Главное, слушай меня во всем и из штаба — не ногой. Парень, если я тебя сегодня потеряю, при чем по твоей глупости, так как пока тебя в такую ночь одного отпускать никак нельзя! Меня потом со свету сживут! Сам сгинешь и бригаду подведешь. Ты это, главное пойми! Тебе сегодня из штаба выходить просто нельзя. И поэтому я… ну догадайся! — Э-э-э? — Тупо запру тебя здесь! И без обид. Тем более, что сегодня помещение штаба — далеко не гарантия жизни. И сегодня без обид. Ночь плохая. Будешь координировать бригады отсюда, и не напортачь. Сегодня на тебе жизни. Неправильно примешь запрос, отправишь меня не туда — бригада ляжет, ляжет на твою совесть. Даже если и пришкерил универсальный ключ (а я точно знаю — у любого помогалы в сапоге универсальный ключ припрятан) — не думай его использовать. Отойдешь на минуту, а в это время твари просто порвут десяток людей, которые ни в чем не виноваты только потому, что Ефимыч на календарь не посмотрел. Мысль понял? — Понял. — присмирев ответил Василек. Надеюсь, я ему все доступно разжевал. Если не полный тупица — сделает все, что надо. — Так, далее. Перед тобой пульт, на котором фиксируются жизненные показатели смены. Увидишь, что огоньки начали гаснуть один за другим, и вдруг оттуда придет сигнал на поддержку — информируй меня. Не посылай в помощь другую бригаду. Про мертвых бригадиров слышал? — Но это же сказки! — Не сказки. Есть твари, которые умеют подмогу вызвать. Как это получается — никто не знает. Но, лучше одну бригаду загубить, чем в пасть тварям вторую отправить. Что еще я не сказал? Думай голова, думай! А ладно, на развод пора! Пошли. Мы вышли из помещения штаба, бригады уже строились. Подождав пару минут, я приказал доложить о готовности. Ко мне сначала подошел руководитель смены техников, затем, по очереди, чеканя шаг все семь бригадиров и доложили, что личный состав к смене готов. Две идут на проверку путей и подвижного состава, остальные — на нижний горизонт. Искать и уничтожать тварей, дабы завтра все прошло спокойно, и никакая залетная гадость не помешала провести обряд.