И посмотрим, как ты умеешь прыгать! Через мгновение, увернувшись от вполне профессоинального захвата, убеждаюсь, что парнишка умеет прыгать. И, возможно, даже на одном уровне со мной! Мы делаем обманные движения, дергаемся в разные стороны, двигаемся по кругу, не сводя взгляда друг с друга. Откуда-то сбоку слышится писк Радужки: — Гошка, отстань от него! Гошка, дурак! — Пошла в дом, засранка! — рычит длинный, — я с тобой потом решу! — Не пойду! Гошка! Прекрати уже! — злится Радужка, и не думая выпонять приказ брата. Непослушная какая, ух! Наказывать и наказывать… Тут ее брат бросается в атаку, и веселые картинки с наказанием за непослушание приходится временно отложить. Мы успеваем неплохо повалять друг друга по твердому асфальту, когда наконец-то прибегает охрана поселка, и нам засчитывают боевую ничью. — Не подходи к ней больше, сука! — рычит длинный из-за широких спин секьюрити, — закопаю! — Ага, блять! Посмотрим! Радужка, до встречи в универе! — нарываюсь я, выворачиваясь из жесткого захвата охраны. — Ах, ты, сука! — рвется ко мне опять Игорь, но парни его не пускают. — Поговорим еще! Пока, Радужка! Мне понравилось! Завтра повторим! Оставить последнее слово за собой — это обязательный элемент завершения танца! Я не пытаюсь прорваться и продолжить, потому что смысла нет. Охрана тут, конечно, ко всему привычная и вполне лояльная, особенно с учетом того, что я им нехило забашлял, чтоб попасть на территорию, и им сейчас совсем не нужна огласка моих подвигов. Но если пересеку черту, могут и в полицию сдать. А это уже лишнее. В итоге я, бросив многозначительный взгляд на Радужку, стоящую рядом с хмурым братом, сажусь в машину и уезжаю, показательно проехавшись по рассыпанным на асфальте розам и коробке с эклерами. Настроение, на удивление, отличное. Во-первых, поцеловал Радужку и убедился, что не ошибся в своих прогнозах. Она меня хочет. Она сладкая. Нам будет круто в постели. Во-вторых, втащил длинному придурку, на которого давно чесались кулаки. Ну, и в-третьих, впервые задолгое время мне интересно. Радужка не так проста, да и препятствия все время какие-то… Но оно и хорошо. Жить веселее. Если бы знал, насколько вскоре градус веселья поднимется, вернулся бы и попросил длинного придурка навалять себе плотнее по роже. Превентивно, так сказать, чтоб не радовался трудностям. Глава 10 — Чего морда скучная? — Лексус, как всегда, в своем вайбе: типа крутой мужик в очках и татухах, лениво отслеживающий таскающихся мимо телок. И все равно лагает, потому что взгляд слишком напряженный. Наверно, потому очки и нацепил. На нерве чего-то… Вот и цепляется ко всем, от себя отвлекает. До Вилка докопался, что-то насчет его гроба на колесах поржал, потом какую-то телку цепанул, ляпнул ей чего-то не особо приятное про кривые ноги и такие же зубы. Немого, с каменной рожей торчащего с нами на крыльце универа, не трогал, правда. Ну, так оно и понятно, Лекс — тот еще гондон, но совсем не самоубийца. От здоровенной туши Немого за километр прет дурным настроением, тут под горячую руку сунешься, будешь долго зубы из горла отхаркивать… Ну а я же отходчивый и легкий. Вот до меня и докопался, урод. Отвечать чего-то неохота, потому скалюсь предупреждающе и молчу. И да, синяки за меня все говорят. Длинный урод вчера пару раз достал же, особенно в самом начале, пока я был в ауте от тискания его сестрички. Немой с утра только глянул внимательно, вопросительно вскинул брови, получил невразумительное: “Хуйня”, и отвалил. Понятливый все же придурок. А вот от Лекса, чую, так легко не отпинаюсь… — С кем вчера поиграл? — ну точно, говна кусок, прилепился к подошве… — Давай встретим, поговорим… Это говорится тоном мафиозо из старого фильма про итальянскую мафию, а, учитывая, что Лекс — вообще ни разу не Брандо, звучит и выглядит предложение смешно и крипово. Поговорит он… Он будет, как всегда, в стороне стоять, а говорить, если уж припрет, начнет Немой. Он у нас главный переговорщик. Душевно беседует всегда, доходчиво, главное. Но то, что было круто и прикольно на первом и втором курсах, на пятом выглядит откровенно тупо. Такая игра на публику, показуха, чтоб утвержденные за нами роли не фальшивили. А то вон, подрастают, молодые и борзые. Четвертый курс уже смотрят на нас не особо почтительно… Мне-то насрать, я не гнался никогда, а вот Лекс явно страдает. Чувствует, что кресло короля универа под ним шатается, и, если не провести укрепляющие мероприятия, то за жопу ухватят и скинут с пьедестала. Вот и кидается на всех, самоутверждается. В очередной раз задумываюсь, какого хера я рядом с ним вообще столько времени делаю? Привычка, блять, вторая натура. Я с людьми легко схожусь, чисто внешне, но на самом деле мало кого рядом терплю. Лекса вот терпел до недавнего времени… Пока он чересчур загоняться не начал. Или это я повзрослел? Похоже на то… Вон, с какого-то хера на совершенно неподходящую девку залип. Явный признак взросления и начала маразма. — Поговорил уже, — скалюсь нарочито нахально, — мне в этом вопросе помощи не требовалось никогда. Лекс недовольно дергает щекой, показывая свое раздражение моим нежеланием поддерживать его лидерские потуги, хочет что-то сказать, да так и замирает. И я вместе с ним, кстати. Потому что на стоянку, с помпой и фанфарами, залетает красная понтовая аудюха в низком обвесе. Тормозит прямо у крыльца, неподалеку от нас, из-за руля выпрыгивает братишка моей Радужки, сечет нас на редкость нахальным взглядом, за который жутко тянет прямо сейчас дать по роже, обновить вчерашние следы от моих кулаков, и обходит машину, двигаясь к задним дверям. Не успевает дойти, дверь распахивается, и появляется Радужка, в привычно черном прикиде, боевом раскрасе, делающем ее и без того не маленькие глаза вообще огромными, словно у анимешной тянки. Разноцветные волосы бликуют на осеннем солнце, да так ярко, что смотреть невыносимо. Глаза слепит. А не смотреть невозможно. Превозмогаю внезапную резь под веками и не свожу с нее взгляда. Ну не могу ничего с собой поделать. Она сегодня в коротком черном платье, едва прикрывающем задницу, черных полупрозрачных колготках, рваных в разных стратегически важных местах так искусно, что невозможно отлипнуть от белой-белой кожи, выглядывающей из этих прорех… И невозможно не представлять, как берешь эти гребанные колготки и дорываешь… А то какого хера они такие… недорванные? А потом платье это задираешь и ноги на плечи сразу… Ох, бля! А вот и стояк… Привет, блять, давно тебя не было… Жадно смотрю, как Радужка, получив от брата напутственный поджопник, бодро скачет по ступенькам, не удостаивая меня даже взглядом. Гордая сучка. Рядом матерится Лекс, кажется, ему не нравится, что Алька приехала вместе с Солнечными, но я едва ли замечаю происходящее вокруг. Слишком занят мысленным вылизыванием гладких бедер в разорванных ко всем херам колготках… — Глаза убрал от нее, блять! — рычит неожиданно оказавшийся совсем рядом длинный урод, естественно, пропалив меня на мысленном трахании его дерзкой сестренки. С сожалением оторвав взгляд от Радужки, с трудом фокусируюсь на слишком ревностно охраняющем ее братишке. Радостно улыбаюсь, потому что тут у нас — не поселок элитный, из охраны — только дядя Вася на вахте… А, значит, повалять я этого длинного удода смогу всласть… Краем глаза наблюдаю, как Радужка, с выражением совершенного безразличия, топает к двери, следом за ней, легко увернувшись от лап Лекса, спешит Алька, походу, заделавшаяся ее подружкой. Не хотят замес смотреть? Может, оно и правильно… Мы как-нибудь без излишне заинтересованных. — Как плечо? — ласково интересуюсь у красного от злости придурка. Я его вчера нехило так вывернул, по-моему, там даже что-то хрустнуло. — Лучше, чем твои ребра, — скалится ответно Солнечный (ебать, фамилия, конечно) и шагает ближе ко мне. Сокращает дистанцию. Я уже вчера выяснил, что ему комфортнее работать на ближнем расстоянии. Привычнее так драться. И потому делаю шаг вперед, врезаясь в грудь урода. Потому что мне тоже комфортнее поближе. — Эй, эй-эй-эй! — Лекс поспешно становится между нами, — не здесь! Я оглядываюсь по сторонам, замечаю направленные на нас камеры телефонов, кривлюсь… Солнечный делает то же самое, повторяет мою гримасу. Не знаю, что ему грозит за залет, а вот меня запросто могут отчислить… И никакие папашины бабки не помогут. Слишком много подвигов накопилось.