Мы сбежали, и нет никакого смысла описывать наш побег подробно. Наш убийца, похоже, твердо вознамерился попасть на эшафот – он был настолько опьянен своим деянием, что бед от него было больше, чем от шестерых, пьяных от вина. Вновь и вновь мы грозились оставить его на произвол судьбы, умыв руки. Однако невероятная и незаслуженная удача была на нашей стороне. По пути к Уиллесдену мы не встретили ни души. Что до тех, кто видел нас позже, то кому бы пришло в голову связать двух молодых людей со съехавшими белыми галстуками, поддерживающих третьего, который находился, казалось бы, во вполне очевидном состоянии, с ужасной трагедией в Кензел-Райс, о которой городу только что сообщили вечерние газеты? Мы дошли до Мейда-Вейла[36], а оттуда направились прямиком к моей квартире. Но наверх поднялся лишь я один, остальные двое продолжили свой путь в Олбани, после чего я не видел Раффлса сорок восемь часов. Когда я заглянул к нему утром, дома его не было, записку он тоже не оставил. Когда он появился вновь, газеты пестрели заголовками об убийстве, а человек, совершивший его, был уже посреди Атлантики, направляясь из Ливерпуля в Нью-Йорк. – Спорить с ним не пришлось, – сказал мне Раффлс. – Чистосердечное признание либо побег из страны. Так что я принарядил его в студии, и мы сели на первый поезд в Ливерпуль. Ничто бы не заставило его сидеть тихо и наслаждаться ситуацией, как на его месте поступил бы я. И это к лучшему! Я пошел в его берлогу, чтобы уничтожить кое-какие бумаги, и угадай, на что я наткнулся! Полиция наложила на них лапу, на него уже выписан ордер! Идиоты подумали, что окно было трюком, и выписали его. Не моя вина, если они когда-нибудь до него все-таки доберутся! После всех этих лет я тоже не стал бы себя в этом винить. Девять граней закона – Ну? – спросил Раффлс. – Как тебе? Прежде чем ответить, я прочел объявление еще раз. Оно было размещено в последней колонке «Дейли телеграф» и гласило: «НАГРАДА В ДВЕ ТЫСЯЧИ ФУНТОВ! Вышеуказанная сумма может быть получена любым лицом, готовым выполнить деликатное поручение и пойти на определенный риск. Заявки отправлять телеграммой. Служба безопасности, Лондон». – Думаю, – сказал я, – что это самое необычное объявление из всех, что когда-либо попадали в печать! Раффлс улыбнулся. – Отнюдь, Банни. Однако оно и правда довольно необычно. – Взгляни на цифру! – Она действительно велика. – А на задание и на риск! – Да, комбинация, мягко говоря, необычная. Однако по-настоящему оригинальный подход – это связь через телеграф с отправкой на телеграфный адрес! В парне, затеявшем такое, что-то есть – как и в игре, в которую он играет. Одним словом, он отсеял миллион желающих, отвечающих на объявления каждый день, еще до того, как получил их письма. Мой ответ стоил мне пять шиллингов, а потом я заранее оплачу еще одну телеграмму. – Ты ведь не имеешь в виду, что уже ответил на это объявление? – Ответил, – сказал Раффлс. – Две тысячи фунтов нужны мне так же, как и любому другому. – Под своим собственным именем? – Ну… нет, Банни, не под своим. Я действительно заподозрил что-то интересное и нелегальное, а ты знаешь, насколько я осторожный тип. Я подписался как Гласспул, предупредив, чтобы отправляли ответ на имя Хикки, Кондуит-стрит, 38; это мой портной, к которому я заглянул сразу после отправки телеграммы и сказал, чего ожидать. Он пообещал переслать мне ответ сразу, как только он придет. И я не удивлюсь, если это именно он! И он вышел еще до того, как во внешнюю дверь дважды постучали, и вернулся через минуту с распечатанной телеграммой и полным новостей. – Ну и как тебе это? – спросил он. – Этот Эдденбрук действительно из Службы безопасности. Он юрист, защищающий интересы полиции в суде. И он желает видеть меня БЕЗОТЛАГАТЕЛЬНО! – Значит, ты его знаешь? – Только понаслышке. Я лишь надеюсь, что он не знает меня. Он тот самый тип, который получил полтора месяца за то, что перешел черту в деле Саттона-Уилмера. Все еще удивлялись, почему его не выгнали. Вместо этого он получил первоклассную практику по другую сторону, а каждый подонок с минимально запутанным делом шел с ним к Беннетту Эдденбруку. Неудивительно, что наглости разместить подобное объявление хватило именно у него, и при этом он же – единственный человек, который мог сделать это, не вызывая подозрений. Это просто-напросто в его стиле, но не сомневайся, что дело темное. Странно, что я сам давно решил обратиться к Эдденбруку, если попаду в неприятности. – Ты пойдешь к нему прямо сейчас? – Сию же минуту, – сказал Раффлс, чистя шляпу. – Как и ты. – Но я собирался вытащить тебя на обед. – Мы с тобой пообедаем после того, как увидимся с этим парнем. Давай, Банни, мы придумаем тебе имя по дороге. Мое – Гласспул. Не забудь об этом. Мистер Беннетт Эдденбрук занимал просторную контору на Веллингтон-стрит неподалеку от Стрэнда. Когда мы пришли, его не было, однако нам сказали, что он «просто вышел в суд через дорогу». Через пять минут перед нами предстал оживленный, свежий, решительного вида мужчина, создававший впечатление очень уверенного в себе и в то же время веселого человека, чьи черные глаза широко распахнулись при виде Раффлса. – Мистер Гласспул? – воскликнул юрист. – Так меня зовут, – сухо и со сдержанным нахальством сказал Раффлс. – Однако не в «Лордсе»! – хитро ответил его собеседник. – Мой дорогой сэр, вы взяли слишком много калиток, чтобы вас можно было с кем-то спутать! Какое-то мгновение Раффлс выглядел раздраженным, затем он пожал плечами и улыбнулся улыбкой, которая переросла в циничный смешок. – Значит, теперь вы меня переиграли? – сказал он. – Что ж, полагаю, здесь нечего объяснять. Я нуждаюсь в деньгах больше, чем готов в этом признаться под своим собственным именем, – вот и все. Мне нужна эта награда в тысячу фунтов. – В две тысячи, – поправил его адвокат. – И человек, который не прочь действовать под псевдонимом, – это как раз тот, кто мне нужен, так что не беспокойтесь из-за этого, мой дорогой сэр. Однако речь о деле исключительно частного и конфиденциального характера. И он чрезвычайно строго посмотрел на меня. – Вполне очевидно, – сказал Раффлс. – Но вы писали что-то о риске? – Определенный риск имеет место быть. – В таком случае две головы хорошо, а три – лучше. Я сказал, что мне нужна тысяча фунтов; другая тысяча нужна моему другу. Мы оба чертовски нуждаемся в деньгах, так что либо мы займемся этим делом вместе, либо им не займется ни один из нас. Его имя вам тоже нужно? Мне пришлось назвать ему свое настоящее, Банни. Мистер Эдденбрук, приподняв бровь, прочел протянутую мной визитную карточку, затем постучал по ней ногтем и недоуменно улыбнулся, что выдало его замешательство. – Дело в том, что я оказался в сложном положении, – признался он наконец. – Ваш ответ – первый из тех, что я получил. Люди, которые могут позволить себе отправлять длинные телеграммы, не слишком склонны читать объявления в «Дейли телеграф», но, с другой стороны, я не был готов к тому, что на меня выйдет кто-то вроде вас. По зрелому размышлению я не уверен, что вы люди того типа, который мне подходит. Вы завсегдатаи приличных клубов! Я скорее ожидал людей… хм… авантюрного склада. – Мы – авантюристы, – сказал Раффлс с выражением. – Но вы уважаете закон? Черные глаза проницательно блеснули. – Мы не профессиональные плуты, если вы это имели в виду, – ответил Раффлс с улыбкой. – Но в безвыходном положении мы ими становимся. Мы много чего сделаем за тысячу фунтов на каждого, не так ли, Банни? – Что угодно, – прошелестел я. Адвокат хлопнул по столу. – Я скажу вам, что мне от вас нужно. Я не приму отказа. Это незаконно, но закон нарушается в благих целях; это рискованно, и мой клиент готов заплатить за этот риск. Он заплатит за попытку в случае провала. Деньги ваши, как только вы согласитесь взять на себя этот риск. Мой клиент – сэр Роберт Дебенхем из Брум-Холла, Эшер. – Я знаю его сына, – заметил я. Раффлс тоже его знал, но не сказал ни слова, лишь взглянул на меня с неодобрением. Беннетт Эдденбрук повернулся ко мне. – В таком случае, – сказал он, – вы имеете честь быть знакомым с одним из самых отпетых юных мерзавцев, а также fons et origo[37] всех бед. Раз вы знаете сына, то, возможно, знаете и отца или, во всяком случае, наслышаны о его репутации. Если так, то мне не нужно говорить, что он очень необычный человек. Он живет на груде сокровищ, взглянуть на которые не смеет никто, кроме него самого. Говорят, у него лучшая коллекция картин на юге Англии, хотя, разумеется, оценить их некому. Картины, скрипки, мебель – все это его хобби, и он, вне всяких сомнений, чрезвычайно эксцентричен. И никто не сможет отрицать, что он весьма эксцентрично обращается с сыном. Годами сэр Бернард оплачивал его долги, однако на днях он без малейшего предупреждения отказался это делать, да не просто отказался, а полностью прекратил выдавать сыну содержание. Что ж, я рассказал вам, что случилось. Однако прежде всего вы должны знать – если, конечно, помните, – что пару лет назад я помог юному Дебенхему выпутаться из небольшой неприятности, в которую он влип. Я вытащил его из этой неприятности, за что сэр Бернард немедленно выплатил мне кругленькую сумму. Больше я не слышал и не видел ни одного из них вплоть до прошлой недели. Юрист подвинул свой стул поближе к нашим и наклонился вперед, уперев руку в колено. – В прошлый вторник мне пришла телеграмма от сэра Бернарда: мне следовало явиться к нему немедленно. Когда я добрался до него, он уже ждал меня на подъездной дороге. Не говоря ни слова, он повел меня в свою картинную галерею, которая была заперта и погружена в полную темноту. Там он поднял штору и указал на пустую раму от картины. Прошло довольно много времени, прежде чем я сумел выудить из него хотя бы слово. Наконец он сказал мне, что в раме была одна из редчайших и самых ценных картин в Англии – да и во всем мире – оригинал Веласкеса. Я это проверил, – сказал юрист, – и похоже, что его слова – чистая правда. Речь идет о портрете инфанты Марии Терезы, который считается одной из самых ценных работ художника и который превосходит лишь портрет одного из Римских Пап. Так мне сказали в Национальной галерее, где историю этой картины знают наизусть. Они говорят, что картина практически бесценна. А юный Дебенхем продал ее за пять тысяч фунтов! – Вот болван, – заметил Раффлс. Я поинтересовался, кто ее купил. – Квинслендский законодатель по фамилии Крэггс – достопочтенный Джон Монтегю Крэггс, Ч. З. С.[38], так звучит его полный титул. Не то чтобы мы знали о нем что-нибудь в прошлый вторник, мы даже не были уверены, что юный Дебенхем похитил картину. Однако вечером в понедельник он приходил за деньгами, получил отказ, и было вполне очевидно, что он помог себе подобным образом. Он угрожал отомстить, и такова была его месть. И правда, когда я выследил его в городе во вторник вечером, он во всем признался самым наглым образом, какой только можно было вообразить. Однако он не собирался называть мне покупателя, так что на то, чтобы выяснить все остальное, у меня ушла неделя. Но я все же это выяснил, и с тех пор нет мне покоя! Я ношусь туда-сюда между Эшером и «Метрополем», в котором остановился квинслендец, иногда дважды на дню. Угрозы, предложения, мольбы, увещевания – и все без толку! – Но, – сказал Раффлс, – все ведь и так ясно. Продажа была незаконной, вы можете вернуть ему деньги и заставить отдать картину. – Безусловно, но это потребует принятия мер юридического характера и спровоцирует публичный скандал, на что мой клиент категорически не согласен. Он готов потерять даже эту картину, лишь бы история не попала в газеты. Он отказался от сына, но он не опозорит его. Однако эту картину он должен заполучить любыми средствами, и в этом-то и заключается проблема! Я должен вернуть ее чистыми или грязными методами. В этом вопросе он дал мне карт-бланш, и я вполне уверен, что при необходимости он выпишет незаполненный чек[39]. Он уже предлагал такой чек квинслендцу, но Крэггс просто разорвал его пополам. Оба они – старики крайне упрямые, а между ними оказался и я, отчего уже потихоньку начинаю сходить с ума. – И вы поместили объявление в газете? – спросил Раффлс все тем же сухим тоном. – Как последнее средство. Я поместил его. – Значит, вы хотите ВЫКРАСТЬ эту картину? Это прозвучало великолепно, юрист залился краской. – Я знал, что вы мне не подойдете! – прорычал он. – Я и не рассчитывал на людей вашего пошиба! Но это не кража! – воскликнул он с горячностью. – Это возвращение украденной собственности. Кроме того, сэр Бернард заплатит ему его пять тысяч в тот же момент, как только получит картину. И знаете что? Старый Крэггс не желает огласки в той же степени, в которой ее не желает сам сэр Бернард. Нет, нет, это предприятие – авантюра, если хотите, но не кража. – Вы сами заговорили о законе, – прошелестел Раффлс.