Лестница закончилась. Перила уводили налево, а затем еще раз налево. Еще четыре ступеньки, и мы оказались на очередной, на этот раз более длинной, площадке. Внезапно кромешную тьму озарила вспыхнувшая спичка, едва не ослепив меня своим ярким пламенем. Когда мои глаза привыкли к свету, передо мной стоял Раффлс, держа спичку в одной руке и прикрывая ее ладонью другой. Я так и не услышал, когда он ею чиркнул. Под нашими ногами были голые доски, и нас окружали ободранные стены и открытые двери пустых комнат. – Куда ты меня привел? – воскликнул я. – Этот дом пуст! – Тсс! Погоди! – прошептал он и направился в одну из пустых комнат. Едва мы переступили порог, как спичка потухла и он зажег другую, снова совершенно беззвучно. Затем он замер, стоя ко мне спиной, и начал возиться с чем-то, чего я не видел. Но когда он отбросил в сторону вторую спичку, ее заменил какой-то иной источник света, и я уловил легкий запах масла. Я шагнул вперед, чтобы заглянуть ему через плечо, но не успел этого сделать, потому что он обернулся и посветил мне в лицо крошечным фонарем. – Что это? – ахнул я. – Что за грязную шутку ты собираешься сыграть? – Я ее уже сыграл, – еле слышно усмехнувшись, ответил он. – Со мной? – Боюсь, что да, Банни. – Значит, в доме никого нет? – Никого, кроме нас. – Выходит, насчет друга на Бонд-стрит, который может дать нам эти деньги, – это просто пустой треп? – Не совсем. Мы действительно друзья с Дэнби. – Дэнби? – С ювелиром, который держит лавку внизу. – Что ты хочешь сказать? – прошептал я, дрожа как осиновый лист от осознания того, во что я ввязался. – Нам предстоит получить деньги у этого ювелира? – Ну, не совсем. – Что же тогда? – Их эквивалент из его магазина. Необходимость в дальнейших вопросах отпала. Я понял все, кроме собственной тупости. Он предоставил мне не меньше дюжины намеков, но я не услышал ни одного. И теперь я стоял посреди этой пустой комнаты, растерянно глядя на него. А он стоял передо мной со своим прикрытым фонарем и смеялся надо мной. – Грабитель! – ахнул я. – Ты… ты! – Я сказал, что зарабатываю на жизнь своими мозгами. – Почему ты сразу не сказал мне, что собираешься сделать? Почему ты не захотел мне довериться? Зачем ты лгал? – воскликнул я, вне себя от возмущения, несмотря на охвативший меня ужас. – Я хотел сказать тебе, – ответил он. – Я несколько раз чуть было не сказал тебе. Помнишь, как я проверял тебя насчет преступления, хотя ты, наверное, забыл, что ты сам мне заявил. Я так и подумал, что ты это не всерьез, но все же решил проверить тебя. Теперь я вижу, что не ошибался, и я не виню тебя. Я сам во всем виноват. Выбирайся из этого, мой дорогой мальчик, и как можно скорее. Предоставь все мне. Я знаю, что, как бы ты сейчас ни поступил, ты меня не выдашь! О как же он умен! Как он дьявольски умен! Если бы он решил прибегнуть к угрозам, принуждению, насмешкам, все могло пойти иначе. Но он дал мне полную свободу действий, предлагая оставить его одного в довольно затруднительном положении. Он не собирался меня винить. Он даже не обязывал меня хранить тайну. Он мне доверял. Он знал мои слабости и мои сильные стороны и мастерски играл и на первом, и на втором. – Не так быстро, – ответил я. – Это я навел тебя на эту идею или ты собирался это сделать в любом случае? – Не в любом случае, – ответил Раффлс. – Верно то, что ключ у меня довольно давно, но когда я сегодня выиграл, я хотел было выбросить его. Дело в том, что в одиночку эту работу не сделать. – В таком случае решено. Я с тобой. – Ты серьезно? – Да – на сегодня. – Старина Банни, – прошептал он, на мгновение приблизив фонарь к моему лицу. В следующую секунду он уже описывал свой план, а я кивал, как если бы мы всегда были взломщиками-сообщниками. – Я знаю этот магазин, – шептал он, – потому что я в нем кое-что покупал. Эту верхнюю часть я тоже знаю. Вот уже месяц, как ее пытаются сдать, и я получил разрешение на просмотр. Прежде чем воспользоваться ключом, сделал слепок. Чего я не знаю, так это того, как из верхней части попасть в нижнюю. В настоящий момент прохода не существует. Мы можем попытаться проникнуть в магазин отсюда, хотя мне больше нравится вариант с подвалом. Если ты минуту подождешь, я точно скажу тебе, что мы будем делать. Он поставил фонарь на пол, подкрался к заднему окну и почти бесшумно отворил его. Через секунду он вернулся, качая головой и при этом не забыв столь же тщательно затворить окно за собой. – Это была наша единственная возможность, – пояснил он, – заднее окно над другим задним окном. Но снаружи так темно, что ничего не видно, а подсвечивать себе фонарем снаружи слишком рискованно. Придется спускаться в подвал. Иди за мной и не забывай – хотя вокруг никого нет, действовать нужно бесшумно. Вот… вот… слушай! С улицы доносились все те же мерные шаги, которые мы уже слышали и раньше. Кто-то шел тяжело ступая по каменным плитам за стеной дома. Раффлс закрыл створки фонаря, и мы снова замерли, выжидая, пока шаги удалятся. – Это или полисмен, – прошептал он, – или сторож, которого наняли все эти ювелиры вскладчину. Нам следует опасаться сторожа. Ему платят именно за то, чтобы ловить таких, как мы. Мы осторожно спустились вниз, стараясь не скрипеть ступеньками, забрали в прихожей свои туфли и продолжили спуск по узкой каменной лестнице, у подножия которой Раффлс снова открыл фонарь и обулся, предложив сделать мне то же самое. Здесь он позволял себе говорить гораздо громче, чем наверху. Теперь мы находились значительно ниже уровня улицы, в маленьком помещении, в каждой стене которого было по двери. Три двери были приотворены, и за ними виднелись пустые подвальные помещения. Но четвертая была заперта на задвижку, отодвинув которую мы оказались на дне глубокого колодца, заполненного туманом. На противоположной стороне этого колодца находилась точно такая же дверь, и Раффлс вплотную поднес к ней фонарь, прикрывая его корпусом. Внезапно раздался короткий и резкий треск, заставивший мое сердце замереть. В следующее мгновение дверь распахнулась настежь и Раффлс шагнул внутрь, фомкой маня меня за собой. – Дверь номер один, – прошептал он. – Один бог ведает, сколько их еще будет, но мне известно как минимум о двух. Впрочем, нам не придется особо шуметь, да и риск тут, внизу, гораздо меньше. Мы стояли у подножия в точности такой же узкой каменной лестницы, как та, по которой мы только что спустились. Двор или колодец принадлежал одновременно к жилой части дома и магазину. Впрочем, этот лестничный марш не привел нас в открытое фойе, а уперся в дверь, изготовленную из красного дерева и необыкновенно прочную с виду. – Так я и думал, – пробормотал Раффлс, подавая мне фонарь и извлекая из кармана связку отмычек, которую ему пришлось вернуть на место после нескольких минут безуспешной возни с замком. – На то, чтобы открыть эту дверь, у нас уйдет час! – вздохнул он. – И что, к ней невозможно подобрать ключ? – Нет. Я знаю эти замки. Тратить время на него просто бессмысленно. Его придется вырезать, и это займет час. На замок у нас ушло сорок семь минут. Точнее, это время ушло у Раффлса. Еще никогда в жизни я не видел такой медленной и тщательной работы. Моя задача заключалась в том, что я просто стоял рядом с затемненным фонарем в одной руке и маленьким пузырьком минерального масла в другой. Раффлс извлек из кармана хорошенький вышитый чехол, явно предназначенный для бритв, но вместо этого наполненный инструментами его тайного ремесла, включая минеральное масло. Из этого чехла он извлек буравчик, способный просверлить отверстие диаметром в один дюйм, и вставил его в маленький, но очень прочный стальной зажим. Затем он снял пальто и блейзер, аккуратно расстелил их на верхней ступеньке, встал на колени, закатал манжеты рубашки и начал работать буравчиком рядом со скважиной. Но вначале он смазал буравчик маслом, чтобы свести шум к минимуму, и повторял эту операцию перед тем, как приступить к каждому новому отверстию, а порой и прерывал работу ради дополнительной смазки. Чтобы вырезать замок, потребовалось пробурить тридцать два отверстия. Я обратил внимание на то, что в первое круглое отверстие Раффлс вставил указательный палец. Затем, когда отверстие превратилось во все удлиняющийся овал, он вставил в него все пальцы, кроме большого, и тихо выругался себе под нос. – Это то, чего я опасался! – Что? – Там есть еще одна железная дверь! – Но как же мы сможем открыть ее? – встревожено спросил я. – Отмычкой. Но там может оказаться два замка. В этом случае один будет наверху, а второй внизу. Это означает, что нам придется вырезать еще два отверстия, поскольку дверь открывается внутрь. В этом положении она не откроется ни на дюйм даже без замка. Должен признаться, идея с отмычкой не вызвала у меня оптимизма, поскольку один замок отпираться уже отказался. Если подумать, то собственное разочарование и нетерпение должны были изумить меня. Дело в том, что я взялся за злодейство с таким жаром, даже не отдавая себе в этом отчета. Я был буквально очарован романтикой и опасностью всего происходящего. Мои морально-нравственные убеждения и мой страх оказались парализованы. Я стоял рядом с ним, светил ему и держал свой пузырек с более живым интересом, чем я когда-либо испытывал во время вполне честных занятий. А рядом на коленях стоял А. Дж. Раффлс со всклокоченными черными волосами и уверенной полуулыбкой на сосредоточенном лице, с которой он совершал бросок за броском в матче на первенство графства. Наконец цепочка отверстий была завершена, замок извлечен из двери и великолепная обнаженная рука по самое плечо погрузилась в образовавшееся отверстие и сквозь прутья железной двери. – Итак, – прошептал Раффлс, – если тут только один замок, он будет находиться посередине. Радуйся! Вот он! Его всего лишь необходимо открыть отмычкой – и путь наконец-то свободен. Он извлек руку из двери, выбрал одну из отмычек на своей связке, после чего его рука снова погрузилась в дверь. Прислушиваясь к позвякиванию отмычки, я затаил дыхание, ощущая, как бешено колотится сердце, как тикают в кармане мои часы. Затем – наконец-то! – раздался единственный явственный щелчок. В следующую минуту настежь распахнутая дверь из красного дерева и железная калитка уже зияли позади нас, а Раффлс сидел на конторском столе, вытирая лицо. Мы находились в пустом просторном вестибюле, расположенном позади магазина, но отделенном от него металлической шторой, один вид которой исполнил меня отчаяния. Впрочем, Раффлса ее наличие, похоже, нисколько не смутило. Повесив пальто и шляпу на какой-то крючок на стене вестибюля, он принялся изучать штору в свете фонаря. – Это ерунда, – после минутного осмотра сообщил он. – Она нас даже не задержит. Но с другой стороны есть дверь, и вот с ней могут возникнуть затруднения. – Еще одна дверь! – простонал я. – Но как ты собираешься открыть эту штуковину? – Просто приложиться к ней фомкой. Слабое место этих железных штор – уязвимость перед рычагом, которым их можно приподнять. Но они поднимаются вверх с шумом, и вот тут, Банни, ты мне и пригодишься. Это то, что я никак не мог бы сделать без тебя. Ты должен будешь находиться наверху и стуком извещать меня, когда на улице никого не будет. Я поднимусь с тобой и все объясню. Вы, вероятно, можете представить себе, как мало меня привлекала перспектива этого одинокого дежурства. Тем не менее меня вдохновляла сопряженная с ним жизненно важная ответственность. До сих пор я был пассивным зрителем. Теперь мне предстояло вступить в игру. Волнение сделало меня еще более бесчувственным к соображениям совести и безопасности, которые к этому моменту у меня окончательно умерли. Поэтому я беспрекословно занял свой пост в комнате над магазином. К счастью, окна были оснащены жалюзи, которые к тому же были опущены. Не было ничего проще этой задачи – стоять, всматриваясь в темноту сквозь щели между рейками, и топать ногой два раза, когда кто-то приближался к дому, и один раз, когда все снова затихало. Звуки, доносившиеся до меня снизу, за исключением металлического треска в самом начале, были и в самом деле едва слышными, но они стихали совсем, стоило мне постучать ногой. За тот добрый час, что я провел у окна, передо мной не менее полудюжины раз прошел полисмен, а человек, судя по всему являвшийся сторожем ювелиров, появлялся и того чаще. Как-то сердце едва не выпрыгнуло у меня из груди. Но это случилось лишь единожды. Это произошло, когда сторож наклонился и сквозь глазок заглянул в освещенный магазин. Я ожидал услышать его свист. Я приготовился к виселице или тюрьме! Но человек внизу неукоснительно следовал моим сигналам, и сторож зашагал дальше в блаженном неведении. Наконец я и сам услышал условленный сигнал и, чиркая спичками, спустился вначале по широкой лестнице, затем по узкой, пересек двор-колодец и поднялся в вестибюль, где меня ожидал Раффлс, при моем появлении протянувший мне руку. – Отличная работа, мой мальчик! – заявил он. – На тебя по-прежнему можно положиться в трудную минуту, и ты получишь свою награду. Я разжился тысячей фунтов, и все они вот тут, в этом кармане. А вот кое-что еще, что я обнаружил в этом шкафчике, – очень приличный портвейн и сигары, предназначавшиеся для деловых партнеров бедняги Дэнби. Сделай глоток, а затем ты сможешь и закурить. Я также обнаружил туалет, где мы сможем почистить перышки, прежде чем выйти на улицу, потому что я чернее твоих ботинок. Железная штора уже снова была опущена, но он настоял на том, чтобы ее поднять и показать мне стеклянную дверь по другую ее сторону и результаты своей работы в магазине за ней. Две электрические лампочки горели в нем всю ночь, и в их холодном белом свете я поначалу не мог разглядеть ничего необычного. Передо мной был чистый проход, пустая стеклянная витрина слева и застекленные шкафы с серебром справа. В конце прохода виднелась дверь, в которой тускло чернело отверстие глазка, озарявшего ночную улицу подобно яркой театральной луне. Витрину опустошил не Раффлс. Ее содержимое находилось в сейфе «Чабб», одного взгляда на который ему хватило, чтобы отказаться от попытки его вскрыть. Не стал он брать и серебро, не считая одного портсигара, который он прихватил для меня. Вместо этого он полностью сосредоточился на оконной витрине. Она представляла собой три разных отделения, закрытых на ночь панелями, запертыми на три разных замка. Раффлс снял эти панели на несколько часов раньше, чем это сделал бы владелец лавки, и электрическая лампочка озаряла лист гофрированного железа, голый, как ребра скелета. Все ценности исчезли из этого единственного, невидимого сквозь крошечное окошко в двери места. Все остальное оставалось в точности таким же, каким оставил его вечером ювелир. Не считая нескольких взломанных дверей позади металлической шторы, бутылки вина и коробки сигар, которыми мы позволили себе угоститься, довольно грязного полотенца в туалете, разбросанных горелых спичек и отпечатков пальцев на пыльных перилах, мы не оставили никаких следов своего пребывания. – Ты спрашивал, давно ли я это задумал? – произнес Раффлс, когда мы уже брели по улице навстречу рассвету, в глазах всего мира представляя парочку приятелей, возвращающихся домой с гулянки. – Нет, Банни, мне это и в голову не приходило, пока где-то с месяц назад я не увидел этот пустующий верхний этаж и не купил несколько безделиц в магазине – просто чтобы присмотреться, что к чему. Кстати, я так за них и не заплатил. Богом клянусь, завтра я это обязательно сделаю. Не правда ли, в этом есть определенная поэтическая справедливость? Одного визита мне хватило, чтобы оценить возможности этого места, но, придя во второй раз, я убедился в том, что без помощника мне не справиться. Поэтому я практически выбросил эту идею из головы, но тут вдруг явился ты, в очень подходящую ночь и в очень подходящем для подобного мероприятия состоянии! Но вот мы и в Олбани, и я надеюсь, что камин еще неокончательно потух, потому что не знаю насчет тебя, Банни, но я продрог, как та сова из стихотворения Китса. Он был способен думать о Китсе, возвращаясь с ограбления! Он мечтал о тепле камина, как обычный гражданин! Внутри меня распахнулись какие-то шлюзы, и меня окатило ледяным душем осознания того, чем на самом деле являлось наше приключение. Раффлс был грабителем. Я помог ему совершить ограбление, следовательно, я тоже теперь был грабителем. Все же я был способен стоять и греться у его камина, наблюдая за тем, как он опустошает свои карманы. Все это было так прозаично, как будто мы не сделали ничего чудесного или ужасного! У меня кровь застыла в жилах. Меня затошнило, а голова пошла кругом от мысли о том, что этот злодей был мне глубоко симпатичен. Более того, я им восхищался. Теперь моя симпатия и восхищение превратятся в презрение и отвращение. Я ожидал этой перемены внутри себя. Я жаждал ощутить ее в своем сердце. Но я жаждал и ждал напрасно! Когда он полностью опустошил карманы, стол засверкал нашей добычей. Десятки колец, браслеты, подвески, эгретки, ожерелья, жемчуг, рубины, аметисты, сапфиры и, конечно же, бриллианты, бриллианты во всех украшениях, переливающиеся вспышками света, дразнящие меня… слепящие меня… Я не верил своим глазам и знал, что запомню этот момент навсегда. Последним из кармана показался не драгоценный камень, но мой собственный револьвер. И это задело меня за живое. Кажется, я что-то сказал и невольно протянул к нему руку. Я как будто воочию вижу сейчас Раффлса – его высоко поднятые брови над ясными голубыми глазами. Я вижу, как он с едва заметной циничной улыбкой вынимает патроны, прежде чем вернуть мне револьвер. – Ты не поверишь, Банни, – произнес он, – но я впервые взял с собой заряженный пистолет. В целом я считаю, что он добавляет уверенности. Все же, если что-то пойдет не так, может возникнуть очень неприятная ситуация. Можно невольно пустить его в ход, а это уже не игрушки. Хотя я часто задумывался над тем, что чувствует убийца, только что лишивший жизни человека. Наверное, это потрясающие ощущения, разумеется, пока ему не угрожает поимка. Да не смотри на меня с таким убитым видом, дружище. Мне ничего подобного испытывать не приходилось и вряд ли придется. – Но все это ты уже делал и прежде? – хрипло спросил я. – Прежде? Мой дорогой Банни, ты меня оскорбляешь! Это что, было похоже на первую попытку? Конечно, я делал это прежде. – Часто?