– Да, именно для этого и приехал детектив. И я слышала, как лорд Амерстет говорил папа́, что их видели сегодня во второй половине дня на перекрестке Уорбек! Именно там мы с Раффлсом попали под дождь! Причина нашего побега из трактира была ясна; с другой стороны, теперь моему компаньону нечем будет меня удивить, что бы он мне ни сказал. Посмотрев мисс Мелуиш в лицо, я натянуто улыбнулся. – Это и правда довольно захватывающе, мисс Мелуиш, – сказал я. – Могу я спросить, откуда вы так много знаете об этом? – Это все папа́, – послышался уверенный ответ. – Лорд Амерстет проинформировал его, а он проинформировал меня. Но, ради всего святого, не растрезвоньте это! Даже не знаю, ЧТО заставило меня вам об этом рассказать! – Можете на меня положиться, мисс Мелуиш. Но разве вы не испуганы? Мисс Мелуиш хихикнула. – Ничуть. Они вряд ли явятся в дом приходского священника. У нас нет ничего, что могло бы их заинтересовать. Зато взгляните на тех, кто сидит с нами за столом. Взгляните на бриллианты. Да хотя бы на одно только ожерелье леди Мелроуз! Вдовствующая маркиза Мелроуз была одной из тех немногих, кого мне не нужно было специально представлять. Она сидела по правую руку от лорда Амерстета, водя своим слуховым рожком и опустошая бокалы шампанского один за другим, – самая рассеянная и добродушная дама, которую только знал мир. С каждым вдохом и выдохом на ее широкой шее поднималось и опускалось алмазно-сапфировое ожерелье. – Говорят, оно стоит не меньше пяти тысяч фунтов, – продолжала моя собеседница. – Мне об этом сказала утром леди Маргарет (ах да, леди Маргарет сидит справа от вашего мистера Раффлса). Милая старушка надевает эти камни каждый вечер. Вот это была бы добыча, не правда ли? Так что нет, в доме приходского священника нам опасаться особо нечего. Когда леди встали из-за стола, мисс Мелуиш вновь взяла с меня обет держать сказанное ею в секрете. Затем она удалилась, как я полагаю, с чувством сожаления о своем неблагоразумии, которое, однако, должно было затмить удовлетворение от того, какую важность сказанное могло придать ей в моих глазах. Вероятно, она кажется вам тщеславной, однако в действительности сама суть беседы лежит в общечеловеческом стремлении взволновать слушателя. Особенностью мисс Мелуиш было лишь то, что она хотела сделать это любой ценой. И взволновать меня у нее однозначно получилось. Не буду описывать мои чувства в последующие два часа. Я изо всех сил пытался поговорить с Раффлсом, но мне это никак не удавалось. В обеденном зале он и Кроули зажгли сигареты от одной спички и не отходили друг от друга ни на минуту. В гостиной мне пришлось смиренно слушать, как он без остановки нес какую-то околесицу в слуховой рожок леди Мелроуз, своей городской знакомой. Наконец, в бильярдной он долго и с удовольствием играл в пул, пока я, пытаясь скрыть свою взволнованность под маской равнодушия, сидел в компании какого-то очень серьезного шотландца, который прибыл к обеду с опозданием и не говорил ни о чем, кроме последних достижений в области мгновенной фотографии. Он (по его собственным словам) прибыл не в качестве игрока, а для того, чтобы по просьбе лорда Амерстета сделать такую серию фотографий крикета, которую никто не делал прежде. Понять, был ли он любителем или же профессиональным фотографом, я так и не смог. Помню лишь, что я пытался отвлечься, время от времени делая попытки решительно сконцентрироваться на том, что говорил этот зануда. Наконец мое долгое и суровое испытание завершилось; бокалы были опустошены, гости пожелали друг другу доброй ночи, и я последовал за Раффлсом в его комнату. – Все пропало! – выдохнул я, закрыв дверь после того, как он включил газ. – За нами следят. По нашим следам шли от самого города. Неподалеку дежурит детектив! – А ТЫ-то откуда знаешь? – спросил Раффлс, довольно резко обернувшись ко мне, однако без тени страха на лице. Я рассказал ему. – Разумеется, – добавил я, – это был тот парень, которого мы видели в трактире после полудня. – Детектив? – спросил Раффлс. – Хочешь сказать, что ты не сумеешь распознать детектива, когда увидишь его, Банни? – Если не тот парень, то кто? Раффлс покачал головой. – Подумать только, ты проговорил с ним весь последний час в бильярдной и так и не сумел понять, что это был он! – Шотландец-фотограф! Я замолчал, не в силах произнести ни слова от охватившего меня ужаса. – Он точно шотландец, – сказал Раффлс, – и, возможно, фотограф. А еще он – инспектор Маккензи из Скотленд-Ярда, тот самый человек, которому я отправил записку той ночью в прошлом апреле. И ты за целый час не сумел понять, кто он! Ох, Банни, Банни, ты точно не прирожденный преступник! – Но, – сказал я, – если это был Маккензи, то кем же был тот парень, от которого ты дернул у Уорбека? – Человеком, за которым он следит. – Но он же следит за нами! Раффлс сочувственно посмотрел на меня и вновь покачал головой, прежде чем передать мне свой открытый портсигар. – Не знаю, запрещено ли курить в спальне, но тебе лучше взять сигарету. И крепись, потому что сейчас я скажу тебе кое-что обидное. Я выдавил из себя смешок. – Говори все, что хочешь, друг мой, если этот Маккензи и правда явился не по нашу с тобой душу. – Что ж, не по нашу. Это было бы просто невозможно, и лишь тот, кого называют Банни[11], мог подумать иначе! Ты что, всерьез считаешь, что он сидел бы здесь и просто смотрел бы на то, как его цель играет в пул у него под носом? Что ж, может, и так. Он весьма хладнокровен, этот Маккензи, вот только дело в том, что Я не настолько хладнокровен, чтобы выигрывать в пул в подобной ситуации. Во всяком случае, я полагаю, что не смог бы, хотя проверить было бы интересно. Впрочем, ситуация действительно была несколько неловкой, пусть я и знал, что нас он не подозревает. Понимаешь, Кроули рассказал мне обо всем за ужином, а ранее я еще и сам увидел одного из этой парочки. Ты подумал, что я дал деру из трактира из-за детектива. Не знаю, почему я не сказал тебе об этом еще тогда, но все было совсем наоборот. Та шумная красномордая скотина – один из самых ловких воров Лондона, и однажды мне довелось пить с ним и нашим общим скупщиком краденого. Тогда я, конечно, разговаривал и выглядел как житель Ист-Энда, но, думаю, ты поймешь, что я не хотел подвергать себя ненужному риску быть узнанным каким-то хамьем. – Я слышал, он не один. – Ни в коем случае, с ним как минимум один подельник. И у них, предположительно, есть сообщник в доме. – Тебе это рассказал лорд Кроули? – Кроули и выпитое им шампанское. По секрету, разумеется, как и твоя новая подруга. Однако даже по секрету он не упомянул Маккензи. Сказал лишь, что неподалеку ошивается детектив, но не более того. То, что они пригласили его якобы в качестве гостя, очевидно, держится в большой тайне ото всех остальных гостей, поскольку это могло бы их оскорбить. Но в первую очередь это тайна от слуг, за которыми он и наблюдает. Так я понимаю сложившуюся ситуацию и надеюсь, что ты согласишься, что все поворачивается гораздо интереснее, чем мы могли бы вообразить. – Но и гораздо, гораздо сложнее для нас с тобой, – сказал я со вздохом малодушного облегчения. – Наши руки будут связаны всю неделю и на всех мероприятиях. – Необязательно, мой дорогой Банни, хоть я и признаю, что шансы не в нашу пользу. Правда, и в этом я не уверен. Треугольник, одной из вершин которого оказались мы с тобой, предоставляет множество возможностей. Если A будет следить за B, у него не останется времени наблюдать за C. Это вполне очевидная теория, и Маккензи обозначен в ней здоровенной буквой A. Не хотел бы я иметь при себе краденого, пока этот тип в доме. И все же чудесно было бы обобрать дом, пока A и B заняты друг другом, оставив с носом их обоих! Это дельце стоило бы риска, Банни, стоило бы рискнуть просто ради того, чтобы обставить такого старого лиса, как B, в его же собственной игре! Не правда ли, Банни? Это был бы самый настоящий матч. Во имя Юпитера, это же «Джентльмены» и «Игроки» у одной калитки! Его глаза давно так не сверкали. Они сияли извращенным энтузиазмом, который вспыхивал в нем только тогда, когда он замышлял какую-то новую дерзость. Он сбросил туфли и стал расхаживать по комнате с бесшумной быстротой. Я не припомню, чтобы Раффлс вел себя столь взволнованно в моем присутствии со времен обеда в честь Рубена Розенталя в старом Богемском клубе. В тот момент я совершенно не сожалел, что мне пришлось вспомнить о фиаско, прелюдией к которому стал этот банкет. – Мой дорогой Эй Джей[12], – сказал я, подражая его собственной манере, – ты слишком увлечен опасными играми. В конце концов твоей погибелью станет не что иное, как дух соревнования. Пускай же наш последний побег послужит тебе уроком. Не летай так высоко, если ты хоть чуть-чуть дорожишь нашими шкурами. Изучай дом столько, сколько тебе заблагорассудится, но не суй голову прямо в пасть Маккензи! Моя цветистая метафора заставила его замереть с сигаретой, зажатой между пальцами, и улыбкой, озаренной сиянием глаз. – Ты совершенно прав, Банни. Я не буду. Правда не буду. И все же ты видел ожерелье старой леди Мелроуз? Я годами мечтал о том, чтобы заполучить его! Но я не поступлю как дурак, клянусь честью, что не поступлю. И все же, во имя Юпитера, обставить и профессоров, и Маккензи! Это была бы великая игра, Банни, воистину великая! – Ты не должен играть в нее на этой неделе. – Нет, нет, не буду. Но мне интересно, как профессионалы планируют это провернуть. Любому было бы интересно. Правда ли, что у них есть сообщник в доме? О, как бы я хотел узнать, в какую игру они играют! Но не волнуйся, Банни, тебе не стоит опасаться. Все будет так, как ты захотел. Получив эти заверения, я отправился к себе в комнату и лег спать с чрезвычайно легким сердцем. Я все еще был достаточно честным человеком для того, чтобы радоваться отсрочке наших преступлений, бояться их совершения и проклинать необходимость, заставлявшую нас идти на них. Впрочем, все это лишь способ другими словами выразить тот очевидный факт, что я был несравнимо более слабым человеком, чем Раффлс, но при этом столь же гнусным. Однако у меня была одна действительно сильная сторона. Я обладал даром полностью изгонять из своей головы неприятные мысли, не связанные непосредственно с тем, что происходило здесь и сейчас. Благодаря этой способности я мог позволить себе продолжать жить фривольной жизнью городского повесы со все тем же постыдным удовольствием, что и за год до этого, и точно так же здесь, в Милчестере, я прекрасно проводил время на протяжении всей крикетной недели, которой до этого так боялся. Хотя, по правде говоря, были и другие факторы, сыгравшие роль в этом приятном разочаровании. Во-первых, mirabile dictu[13], на крикетном поле аббатства оказалась пара еще более неуклюжих игроков, чем я сам. И действительно, в самом начале недели, в тот момент, когда я больше всего в этом нуждался, мне удалось заработать себе весьма недурственную репутацию благодаря тому, что я удачно поймал мяч. Я едва услышал его свист, однако он каким-то чудом оказался крепко сжат в моей руке, вследствие чего сам лорд Амерстет рассыпался в публичных поздравлениях. Этому счастливому стечению обстоятельств не могла противостоять даже моя собственная неопытность, и, поскольку успех тянется к успеху, а постоянные подбадривания со стороны одного из присутствующих на поле великих игроков сами по себе являлись огромным стимулом, я заработал пару очков на следующих же подачах. Тем вечером на большом балу в честь совершеннолетия виконта Кроули мисс Мелуиш просто рассыпалась в комплиментах в мой адрес. Она также уверяла меня, что именно этой ночью воры пойдут на дело, и без остановки дрожала, пока мы сидели в саду, хотя вся территория аббатства была освещена до самого утра. Тем временем молчаливый шотландец, сделав днем бесчисленное количество фотографий, всю ночь проявлял их в темной комнате, по чудесному стечению обстоятельств располагавшейся на той стороне дома, на которой жили слуги, и я был твердо убежден, что лишь двое других гостей знали, что мистер Клефейн из Данди – это на самом деле инспектор Маккензи из Скотленд-Ярда. Неделя должна была завершиться показательным матчем в субботу, с которого двое или трое из нас планировали уехать пораньше, чтобы вернуться в город до наступления ночи. Впрочем, матчу не суждено было состояться. Ранним субботним утром в Милчестерском аббатстве разыгралась трагедия. Позвольте мне изложить все так, как я это видел и слышал. Окна моей комнаты выходили в центральную галерею. Эта комната даже не была расположена на том же этаже, на котором жил Раффлс и, как я полагаю, все остальные мужчины. Фактически я жил в гардеробной одного из больших номеров, и моими ближайшими соседями были леди Мелроуз и хозяева. К пятнице основные торжества подошли к концу, и в первый раз за всю неделю я смог нормально заснуть около полуночи. Внезапно что-то словно подбросило меня. Я сел в кровати, и у меня перехватило дыхание. Что-то тяжело ударило в мою дверь, и теперь я слышал глухое топанье ног в мягкой обуви. – Попался, – пробормотал голос. – Нет смысла бороться. Это был шотландский детектив, и я вновь похолодел от ужаса. Ответа не было, однако тяжелое дыхание становилось все тяжелее, а топанье ног в мягкой обуви ускорялось. В приступе паники я вскочил с кровати и распахнул дверь. Коридор был освещен слабо, и в полутьме я сумел разглядеть Маккензи, сцепившегося в молчаливой борьбе с кем-то очень сильным. – Держи его! – воскликнул он, завидев меня. – Держи мерзавца! Но я стоял как дурак до тех пор, пока они не двинулись в мою сторону. Лишь тогда я сумел разглядеть лицо таинственного противника и, глубоко выдохнув, бросился на него. Это был один из лакеев, дежуривших у стола. Детектив не отпускал лакея до тех пор, пока я не повалил его на пол. – Держи его! – крикнул он. – Внизу есть еще! И он прыжками сбежал по лестнице. Открылись двери двух других комнат, и на пороге одновременно появились одетые в пижамы лорд Амерстет и его сын. При виде их мой пленник перестал бороться, но я продолжал держать его, пока Кроули не прибавил света в лампе. – Что за чертовщина? – спросил лорд Амерстет, моргая. – Кто это пронесся по лестнице? – Мак… Клефейн! – ответил я торопливо. – Ага! – сказал он, поворачиваясь к лакею. – Значит, это ты тот негодяй, не так ли? Отлично! Просто отлично! Где его поймали? Я понятия не имел. – Дверь леди Мелроуз открыта, – сказал Кроули. – Леди Мелроуз! Леди Мелроуз! – Ты забыл, что она глухая, – сказал лорд Амерстет. – А! Должно быть, это ее служанка. Внутренняя дверь открылась; через мгновение послышался короткий вскрик, а на пороге появилась жестикулирующая белая фигура. – Où donc est l’écrin de Madame la Marquise? La fenêtre est ouverte. Il a disparu![14] – Окно открыто, а шкатулка исчезла, во имя Юпитера! – воскликнул лорд Амерстет. – Mais comment est Madame la Marquise? Est elle bien?[15] – Oui, milord. Elle dort[16]. – Даже не проснулась, – сказал милорд. – Одна из всех! – Что заставило Маккензи… Клефейна рвануть вниз? – спросил меня молодой Кроули. – Сказал, что внизу есть еще. – Так какого же дьявола ты не сказал нам об этом раньше?! – вскричал он и тоже бросился вниз по лестнице. За ним последовали практически все игроки в крикет, которые в полном составе высыпали в коридор только затем, чтобы немедленно покинуть его, присоединившись к погоне. Раффлс был среди них, и я тоже с радостью влился бы в их ряды, если бы лакей не воспользовался этим моментом для того, чтобы сбросить меня и рвануть в противоположном толпе направлении. Лорд Амерстет настиг его в мгновение ока, но парень дрался отчаянно, и нам обоим пришлось тащить его вниз по лестнице в сопровождении хора перепуганных голосов, доносившихся из-за приоткрытых дверей. В конце концов мы передали его двум другим лакеям, появившимся в заправленных в брюки ночных рубашках, после чего хозяин любезно похвалил меня. Я последовал за ним, и мы вышли из дома. – По-моему, я слышал выстрел, – добавил он. – А вы? – По-моему, их было три.