Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 1 из 42 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
© Анита Феверс, текст, 2021 © ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2023 Пролог Все должно было случиться на той самой Поляне. Поляна была знатная: с высокой травой, в которой вспыхивали огоньки маков и золотились крупные ромашки; со своими холмами и равнинами, где жили князь-суслик и крылатый народ жуков-оленей. Даже остров имелся – поваленный давным-давно и успевший позеленеть так, что и не разглядишь, ствол дуба. Детвора помладше с утра убегала на Поляну и резвилась там до самого захода солнца. По вечерам их сменяла молодежь. Жгли костры, тайком пили хмельной мед на травах, прыгали через огонь, держась за руки, пели и плясали. Поляне имя было ни к чему, она так и звалась – Поляной. И все знали, о чем речь. Толкнешь плечом подружку, наклонишься заговорщицки к подсвеченному солнцем ушку и шепнешь: «Айда вечером на Поляну?» Подруга подмигнет и сожмет легонько твои пальцы – и без слов станет понятно, что да, конечно, кто же откажется от посиделок на поваленном дубе? Но сегодня с Поляны разогнали всех – и детвору, и молодежь, и косарей, которым вдруг понадобилось скосить сухую, ломкую от жары траву, бессильно устилавшую потрескавшуюся землю. Смех один. Бабка Марьяна, горбатая, сморщенная, как кора вяза, но все еще звонкая, словно колокольцы в зимней упряжке, отходила взрослых мужиков полотенцем по спинам. Причитала она при этом, что таких дурней свет еще не видывал – надо же, вы б еще ковер перед лаумой[1] расстелили, как в княжеском тереме делают! Косари, ворча, будто сонные медведи, разошлись, но косы свои далеко убирать не стали. А ну как все же надо подготовить поле для чаровницы? Не приведи Сауле[2], еще разозлится и откажется помогать – что тогда делать? Марьяна качала головой, повторяя присказку про дурней. В иное время вышеупомянутые незаметно вернулись бы обратно, тихонько окружили старушку и стали прислушиваться к ее трескучему ворчанию в надежде уловить хоть обрывок одной из многочисленных сказок. Не счесть, сколько чудесных историй помнила баба Маря. Но засуха выжгла любопытство из сердец людей. Поэтому Марьяна только щурила по-прежнему яркие синие глаза и ворчала. Солнце медленно карабкалось к горизонту. Подростки, восседавшие на заборе, вдруг ссыпались с него спелым горохом и покатились-побежали по вымощенным досками улицам, а голоса летели впереди них, распахивая ставни и отворяя двери: – Идет! – Как идет? Пешком, что ли? – недоверчиво спрашивали деревенские друг у друга. – Чаровница – и пешком? – Да нет, едет она, дядя Авдотий! На рыжем коне! Лохматом! – один из мальчишек остановился, бурно дыша и больше жестами, чем словами объясняя гончару его ошибку. Гончар, тоже рыжий и кудрявый, расправил плечи и крякнул, оглаживая широкую бороду. – На лошадке иное дело. Лошадкам отдых нужен, а там, глядишь, и задержится, успеем почет и уважение выказать… Детские голоса уже звенели дальше по улице. Марьяна выступала впереди нарядно одетых селян, по праву старшей встречая гостью. Они перешептывались и приподнимались на цыпочки, стараясь первыми углядеть чаровницу, и Марьяна усмехнулась: перед лицом чуда все люди ровно дети малые. Ворота чуть скрипнули, приветствуя лауму, и Марьяна поклонилась, досадуя на не к месту прихваченную спину. – Лучом золотым тебе дорога, светлая лаума. Благодарю, что откликнулась на зов и пришла. – Как же иначе, бабушка, – отозвался Марьяне звонкий девичий голосок, и худые жилистые руки помогли ей разогнуться. Горячие ладони погладили старую женщину по спине, и она тихо охнула от щекотки, что прокатилась по жилам, вымывая боль и привычную, уже не замечаемую скованность движений. Марьяна осторожно выпрямилась и заморгала. Солнце… Просто солнце слишком яркое. Не следует лужицей растекаться на глазах у всей деревни, а то почувствуют волю и распустятся совсем… Лаума – молоденькая, с двумя тонкими косичками цвета молока и васильково-голубыми глазами – хитро улыбнулась Марьяне, сморщив конопатый нос, но тут же посерьезнела и отстранилась. Прокашлялась, оправила простое платье из небеленого полотна и обвела взглядом взволнованных людей. Чем больше лиц она видела, тем синее становились ее глаза и строже лицо. Когда она закончила осмотр, Марьяна поняла, что ошиблась – перед ней стояла не девочка, но взрослая женщина, немало успевшая повидать за жизнь. – Совсем плохо дело? – быстро спросила лаума. Люди, приготовившиеся к долгим рассказам, поначалу не поняли, переглянулись испуганно. Постепенно, один за другим они стали выкрикивать кто слово, кто два. Марьяна не мешала. Лаума слушала – всех разом и каждого по отдельности. Ветерок трепал подол ее платья, украшенный зеленой обережной вышивкой, и Марьяне показалось, что вместе с ветром синеглазую стал окружать туман. Повеяло прохладой. Коснувшись щеки, старая женщина растерла между пальцев мелкие капли, осевшие на коричневой от загара коже. Вздохнула тяжело, нервно дернув сухим горлом, а лаума уже выпустила ее руку и пошла в сторону Поляны, продолжая слушать деревенских. – Земля потрескалась, аж звенит под ногами… – Урожай-то, урожай! Чем зимой кормиться будем? – Я на продажу репу ращу, с чего мне траты покрывать? – А у нас вся Поляна высохла! Синеглазая водяница присела на корточки перед выкрикнувшим последнюю фразу малышом и опустила руки ему на плечи: – Не бойся. Вы сделали все возможное, юные храбрые защитники. И я пришла, чтобы помочь спасти вашу страну. Ты ведь мне веришь? Малыш, который еще минуту назад обиженно выпячивал губу и размазывал липкую надоедливую пыль по щекам, просиял улыбкой и закивал. Лаума выпрямилась и огляделась: перед ней расстилалась Поляна. Только теперь она была жалкая, бурая, выжженная злым солнцем и беззвучно плачущая о дожде. Князь-суслик давно убрался в новые земли. От жуков-оленей остались только хрупкие панцири, рассыпанные возле гнезда. Где-то позади молодой ведьмы обреченно склонили голову посевы, молящие богов хотя бы о капельке воды. Такой засухи в этих краях еще не бывало. Лаума опустилась на колени и уперлась ладонями в растрескавшуюся землю. Ее глаза были закрыты, губы шептали что-то беззвучно. Глинистая сушь вздрогнула, словно живое существо, пробужденное от спячки. Люди, переглядываясь, откатились от чаровницы, вернулись под защиту знакомых заборов и уже оттуда, с безопасного расстояния, продолжили наблюдать. Лаума говорила, и в ответ на ее слова сгущался туман. Он поднимался вокруг женщины клубами, похожими на дым, уплывал в небо, но не таял, а будто наслаивался, и молочный покров становился все плотнее. Под ногами вздрогнуло раз, другой. Те, кто оказался похрабрее и ушел недалеко, охнули, когда пальцы чаровницы провалились в дерн, а из ямок под ними брызнула вода. Сначала несмело, крошечными нитками потекла она во все стороны. Потом сильнее и быстрее, пока целые ручьи не побежали по трещинам и выбоинам, делая круг и собираясь в одном месте – долине, где встретили свою смерть жуки-олени. Вода заполняла низинку, и хоть та была неглубока, но потоки ручьев безостановочно стекались к ней, как будто дна у нее вовсе не было. Озерцо наполнилось до краев, и на поверхности закачались желтые полосы высохшей осоки.
Лаума медленно вытянула руки из земли и вскинула их к небесам. Испачканные глиной и песком, они казались одетыми в красные перчатки, и кто-то передернулся, разглядев в их цвете кровь. Глаза лаумы по-прежнему были закрыты, но голос звучал ровно, в полную силу. Тем, кто рискнул вслушаться в слова, пришло видение: сизые отроги гор, пронзающих вершинами облака, и десятки хрустальных рек, сбегающих по их крутым склонам. Они несли свои воды в долины, чтобы напитать всю сеть водяных жил, исчертивших Беловодье серебром. Над прозрачными потоками в воздухе искрились сотни радуг и сливались в одну – огромное Радужное колесо. Запахло грозой. Вдалеке, пока только примериваясь, заворочался и вздохнул сердито гром. Робкие струи дождя огладили запрокинутые к небу лица прохладными руками. Дождь набирал силу, поил собой землю, от которой пошел белесый пар. Ребятня с визгом носилась по лужам, да и взрослые, скинувши кто лапти, кто сапоги, не сильно от них отставали. Марьяна стояла рядом с лаумой и успела подхватить покачнувшуюся женщину под руку. Та улыбнулась: глаза ее снова стали васильковыми, а не грозовыми. – Все у вас будет хорошо. * * * Марьяна осторожно опустилась на лавочку возле своего дома, все еще не веря, что боль ушла. Лаум было мало, и их дара не хватало на всех. Какой доброй ни оказалась синеглазая, она не пришла бы просто вылечить спину старухе. Но помощь понадобилась большому поселению, и водяница откликнулась на мольбу. Впрочем, Марьяна чуяла: эта сразу не уедет. Скажет, что надо восстановить силы, и ненароком спросит, не надо ли кого подлечить по мелочи. После ее отъезда еще долго никто не будет маяться хворями. И уж точно все детки родятся здоровыми и крепкими. Тот самый малыш, с которым говорила лаума, вскарабкался на лавку и потянул Марьяну за юбку: – Баба! А хорошо, что лаумы вернулись? – Хорошо, малой, а то как же, – важно кивнула старушка. – Баба! А ты знаешь, как они дорогу-то обратно нашли? – не унимался малец. Марьяна знала наперед все, что он скажет и о чем попросит, чай, не впервой они в эту игру играли. Но старой женщине было в радость рассказывать одну и ту же сказку. Быть может, потому, что она сама когда-то в этой сказке побывала. – Да, баб Маря, расскажи, как лаумы в мир вернулись? – поддержал малыша Авдотий. Марьяна, заплутавшая в своих мыслях, подняла голову и усмехнулась: вокруг собирались сельчане, рассаживаясь кто на траве, кто на принесенных лавках. В основном молодежь, но были и люди в возрасте, как рыжий гончар. Взглянув на буйный пламень его волос, Марьяна вспомнила другого рыжего мужчину. А еще – девушку с серебряными прядями в волосах и колдуна с глазами цвета смарагдов. Старушка пошамкала губами, ловя ниточку рассказа, и заговорила красивым звонким голосом, напоминавшим, что когда-то и она была молода и прекрасна. – Ясмена ее звали. Она пришла к нам в Приречье вместе с осенним дождем… Глава 1 Бойся своих желаний Я проснулась от собственного крика. Рывком села и невидящим взглядом уставилась в окно. В груди глухо клокотало, как будто тело заново училось дышать. На улице царила ночь, и луна была единственным свидетелем моего очередного кошмара. Я зашептала, как молитву, давно выученные назубок слова: – Меня зовут Ясмена. Я человек. Я родом из Волыни. Я слизнула солоноватые капли, пробежавшие по губам, откинула одеяло и встала с лавки. – Меня зовут Ясмена… К навьим тварям такие сны. Высплюсь в следующей жизни. – И я – человек. На мои вопли никто не прибежал: дом был пуст, и кроме меня, прикорнувшей в комнате под самой крышей, в нем можно было встретить разве что мышей. Я поплескала в лицо ледяной водой из глиняного кувшина, стоявшего возле лавки, натянула штаны и рубаху из домотканого полотна и повязала на пояс любимый фартук – мягкий, как пух, из-за частых стирок. Как была, босиком спустилась в жилую часть дома и, не задерживаясь, скользнула на первый этаж. Вид знакомых склянок, подсвеченных любопытной желтоватой луной, заставил собраться, глубоко вздохнуть и сосредоточиться на деле. Лучшим средством от ночных кошмаров была работа, вот я и взялась посреди ночи растирать и смешивать травы. Привычное дело быстро захватило все внимание, позволяя не думать об образах, приходивших во сне. Я не знала, сколько прошло времени, когда пальцы стало сводить судорогой, а в глаза словно насыпали песка. Усталость медленно, но настойчиво оплетала меня, как будто она прорастала из рассохшегося пола, а я случайно наступила прямо в ее сердцевину. Ног я почти не чуяла, колени сгибались порой против моей воли. Руки дрожали, но я упрямо продолжала нарезать, толочь, смешивать, а после – рассыпать по тканым мешочкам и разливать по бутылкам темного стекла снадобья всех мастей. Хочешь настойку от головной боли? Пожалуйста. Маешься животом? И от этого найдется. Понесла нежеланного? А вот тут нетушки, иди к знахарю, пускай наперво осмотрит и скажет, можно ли прерывать и не опасно ли для девицы это будет. Выверенными движениями я создавала лекарства и далеко не все из них собиралась завтра отдать хозяину дома. Тонкий поникший фитилек плавал в плошке с маслом, давая света едва-едва – как раз столько, чтобы не спутать ингредиенты. И все же его было недостаточно: я то и дело щурилась и не ленилась лишний раз перепроверить, те ли травы положила в ступку. По правде, от луны, заглядывающей в окно, толку было и то больше, чем от дрожащего огонька. Увы, тяжелый стол из темного дуба – он смотрелся чуждо в полупустой скудно обставленной комнате – подвинуть к окну я не могла. Если только надорваться при попытке и возле этого стола и помереть, к чему, понятное дело, я не стремилась. Поэтому оставалось только наклоняться как можно ниже, почти утыкаясь носом в рассыпанные по столу травки, поминать навий[3] и утешаться мечтой об увесистых монетках, которые я получу за свои снадобья. Уже завтра старик Игнотий, знахарь из Полесья – того самого городка, куда завела меня судьба, – наконец отдаст оговоренную плату за месяц и я смогу пройтись по ярмарке не только чтобы поглазеть. Впрочем, дедуля немного отведет душу. Сложит серебрушки горсткой перед собой, глянет из-под густых седых бровей, а потом нарочито медленно выудит два кругляша из невысокой стопки. Обязательно отполирует их об рукав и положит на стол. Скажет: – Надеюсь, ты не забыла, что я тебя не задаром жить пустил?
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!