Значит, вот она какая – смерть? Боли я не чувствовала. Ужас, которым был объят Совий, показался чудным – и чего он так всполошился? Вот же я, все еще жива-живехонька, только кровь стекает по плечу, толчками вырываясь из раны. Я медленно вытянула костяной клинок и уронила его в мгновенно налипшую серую пыль. Как будто она была голодным зверем, а моя кровь – пищей… Горячая влага медленно, словно нехотя, стекала по запястью и капала с пальцев. Я подняла руку к глазам, поворачивая ее так и этак, словно никак не могла взять в толк, что это с ней. Земля под ногами заходила ходуном. Здесь и там с треском протянулись нити трещин. Хлопнуло так, что стало больно ушам, и вой сражения вдруг приблизился. Лаум вокруг не осталось – видно, все они кинулись на защиту Убежища, да только совладать с врагом все же не сумели. Я увидела, как медленно-медленно – или мне так показалось с перепугу – с жутким треском врезалось в землю изломанное тело. Серая кровь залила короткие косички. Бессильно откинулась рука, намертво сжимавшая топорик. Сверкала сталь, стрелы выли рассерженными шмелями, с чавканьем впиваясь в кору, покрывающую покореженные тела. Мелькнула грива Яросветы. Нечисть рвала лаум на клочья, а они не давали ей приблизиться ко мне. Вместе с кровью из тела толчками хлынула сила, выплескиваясь прозрачными водяными жгутами. Навьи твари взревели так, что земля снова вздрогнула, а трещины расширились. Там, внизу, билось и кипело огромное озеро, и языки волн облизывали поломанную корку, оставляя вокруг трещин темные пятна. Запахло тленом и тиной, багник подкрался совсем близко и уже собирался вцепиться в меня жадно оскаленными клыками, но его сшиб на землю Марий и ударил в грудь охваченной черным пламенем рукой. Тварь, даже умирая, все равно тянулась ко мне, желая то ли отведать моей плоти, то ли первой пройти на открывающуюся Дорогу. Но ей не суждено было воплотить свое желание: из теней появился Одуванчик и одним движением мощных челюстей отхватил багнику голову. Мотнув мордой, лесной гость отбросил кусок мертвечины и зарычал – гулко, грозно, с отзвуком шума листвы. Совий, где-то раздобывший лук, пускал стрелы одну за другой так быстро, что они догоняли друг друга на лету. Сначала я решила, что мне показалось, но присмотрелась и поняла: оголовье стрел взаправду светилось темно-красным огнем, похожим на цвет раскаленного металла в кузнице названого отца Буревестника. Каждая новая стрела горела ярче прежней, и вскоре Марий тоже это заметил. Присвистнул уважительно и, улучив момент, кивнул Совию: – Сломал-таки блок. Лис только глянул на чернокафтанника, ничего не ответив, но в его глазах уже пылало пламя искры Перкунаса. Я снова, как тогда, на площади Приречья, где меня судили без суда, почувствовала запах кострища и железа. Только теперь он шел от Совия. Между тем вокруг меня уже скопилось маленькое озерцо, вопреки ожиданиям, кристально чистое и не замутненное даже каплей крови, словно та на лету становилась водой. Озерцо смешивалось с подземным источником и все ширилось. По его поверхности побежали искры, похожие на болотные огоньки. В прозрачной толще скрылся костяной кинжал и исчез из виду, точно растворился. Я опустилась на колени, и штаны тут же пропитались влагой. – Помоги мне, светлая Сауле, – привычно шепнула я и погрузила ладони в воду. Я принялась замешивать ее, медленно, три круга посолонь, три – противосолонь, нашептывая простенький заговор, который выводил меня из любой чащобы, куда б ни довелось забрести. Вода двигалась неохотно, в навьем лесу она, как и воздух, была гуще, тяжелее, но движение, которое я в нее вкладывала, не останавливалось. Рядом упала, разбрызгивая серую кровь, обезглавленная лаума. Нечисть наступала, тесня выживших водяниц ко мне. Стрелы Совия пылали уже так ярко, что больно было смотреть. Марий был весь объят грозовым огнем, сквозь который едва угадывался его силуэт, – но и этого не хватало. Я закружила воду быстрее, чувствуя, что еще немного – и она пробьет дорогу, потечет, сначала по капле, потом ручейком, а затем безудержным потоком, размывая не по праву поставленные границы, удерживающие лаум в Навьем мире. Миг, когда это произошло, я ощутила как вспышку. Я ослепла, и оглохла, и закричала. Так кричит новорожденный, приветствуя новый мир во всю мощь легких, наполняя их воздухом и захлебываясь тем, какой этот мир, оказывается, огромный. Ярость и жажда свободы подземных вод, сила моих пращуров-лаум, воплотившаяся во мне, отчаянное желание все исправить – все это смешалось и хлынуло ревущим потоком, вытаскивая из меня самое нутро, и на миг мне показалось, что я не выдержу. Растворюсь без остатка, изойду вся и не смогу закончить начатое и выполнить обещание, данное богине зари. И тут на мои плечи легли широкие мужские ладони: одна холеная, с мраморной кожей, испещренная свежими ожогами, а другая – загорелая, загрубевшая, сияющая изнутри алым пламенем. Обжигающий огонь Небесного Кузнеца потек в меня и сквозь меня, смешиваясь с моей водой и превращая ее в жидкий огонь, а мое озерцо – в пылающее море. Оно растеклось по всей Чаще, жадно поглощая визжащую нечисть, поднялось выше макушек деревьев и застыло, грозя обрушиться на всех, кто волей судьбы оказался заперт под сенью искореженных деревьев. Но остановилось, усмиренное хрупкой девой в белом платье. Глава 27 Возвращение Сауле воздела руки над головой, и огненная волна замерла. Все звуки вокруг стихли, хотя нечисть все так же корчилась, погибая в жидком пламени. Я скрипнула зубами и невольно подалась вперед – хотя чем я могла помочь богине? Но ее тонкий силуэт в окружении облака золотых волос выглядел слишком слабым по сравнению с могучей стихией, разбуженной моей кровью и силой огненосцев. Огненная волна не была слепа: лаум она огибала, неохотно, то и дело облизывая их серую кожу, но не испепеляя, как испуганных беспокойников. И сейчас эта огромная волна слушала то, что пела ей Дева зари. Я покачнулась, чувствуя, что еще немного – и от меня не останется даже горячей золы. Кожу начало жечь там, где ее касались дейвасы. Губы пересохли, тяжелая мокрая одежда тянула к земле, хотя земли больше не было – только грязь и пепел, забивающий рот и нос. Пахло смертью. Краем глаза я видела, как Совий переглянулся с Марием: их лица стремительно бледнели, и дейвасы выглядели так, словно провели в Чаще не одну сотню зим. – Сауле… – выдохнула я, вложив в ее имя просьбу и отчаяние. Богиня не оглянулась. Она выкрикнула что-то, и ее речь ударила по слуху, как лопнувшая тетива. Огонь обрушился на Деву. Я вскрикнула и тут же зажала рот ладонью: пламя огибало ее так же, как иных лаум, и только золотистые волосы на кончиках обуглились и почернели. Стихия стремилась мимо богини, пробивая себе дорогу через корчащиеся в огне деревья. Жидкое пламя, успевшее расползтись по Чаще, собиралось обратно, рисуя широкую полосу алых и рыжих сполохов. Я не сразу поняла, что происходит и какой вид обретает эта сила. – У реки Смородины[23], кажется, появилась младшая сестрица, – тихо проговорил Марий, и я поняла, почему не могу отвести завороженного взора от плавного течения. Это и правда была река. И стремилась она в сторону Черницы, словно хотела соединиться с ее тьмой. Сауле меж тем погладила алую волну и медленно пошла к нам. Чем ближе подходила богиня, тем более явно я видела жалость на ее лице. Я чуяла, что не все еще сказано, но, когда богиня вдруг оказалась рядом и взяла мое лицо в прохладные ладони, все равно стало больно. Мир вокруг нас подернулся серой дымкой, а двое дейвасов замерли соляными столбами. Этот разговор был не для их ушей. Дыхание богини пахло водяными лилиями, когда она прошептала: – Без Стража граница не выстоит. Я снова не вправе просить тебя – и снова прошу. Примешь ли ты этот долг? Будешь ли той, кто хранит мудрость Яви и Нави? – Приму, – шевельнулись мои губы беззвучно, но богиня услышала и приняла обещание, она кивнула: да будет так. – В благодарность я выполню одну твою просьбу. Не проси вернуть мертвых или привязать к себе живых, в остальном – что пожелаешь. Моя история подходила к концу. Но я все равно улыбнулась, когда заговорила, – и Сауле улыбнулась в ответ. – Да будет так. И… благодарю. За ее спиной выжившие лаумы вдруг стали окутываться слепящим белым светом и исчезать. – Они возвращаются в Явь, – предугадала Сауле мой вопрос. – Теперь Дорога открыта и мне достает силы, чтобы провести их по ней. Сауле молчала, и я чувствовала, что она хочет сказать мне что-то еще. Вдруг за ее спиной ударила молния, но не погасла, а осталась зримой. Словно сам мир раскололся, открывая проход в иные миры, туда, куда уходят в одной рубашке, пошитой Пряхами из нити судьбы. Из разлома вышел высокий мужчина в блестящей, точно жидкое золото, кольчуге. Сауле встретила его появление с высоко поднятой головой, но меня загородила, словно боялась, что пришелец может, не разобравшись, причинить мне вред. Я беззвучно шептала молитву – из тех, что звучат в белоголовых храмах, носящих имя верховного бога. Количество божественного вокруг явно начинало угрожать рассудку. – Ты снова желаешь решать все сама, упрямая женщина, – загрохотал Перкунас, прожигая супругу взглядом. Поприветствовать ее он не удосужился. – В кои-то веки я оказалась права, супруг мой, – звонко ответила она и отодвинулась. Перкунас увидел меня, и лицо его потемнело, сделавшись похожим на грозовую тучу. Я едва удержалась, чтобы не пригнуться, – так ощутим был его гнев. На мгновение показалось, что бог сейчас взмахнет рукой – и от меня останется только мокрое место. Но Перкунас перевел взгляд на Сауле и рявкнул так, что мои волосы встали дыбом от целого ряда маленьких молний, вонзившихся в землю между нами и богом. – Ты хоть понимаешь, что без привязки твоя девчонка превратится в тень, не успеешь ты и глазом моргнуть? Согласилась она… Ты здесь богиня, а не она, это ты знаешь, как должно существовать бытию. Почему не объяснила? Почему защиту не поставила и оберег не назначила? Перкунас рычал и кидался молниями, впрочем, гаснущими в воздухе без какого-либо вреда. А Сауле выглядела все более пристыженной и избегала встречаться со мной взглядом. Может, я чего-то не понимаю в божественной жизни, вот только выглядела их склока совсем по-человечески. И о каком таком обереге вещает Небесный Кузнец? – Вот теперь объясняй ей сама, во что ее втравила! – Но у нее есть из кого сделать якорь, – слабо попыталась защититься Сауле. Перкунас поперхнулся и взмахнул рукой, отчего мы с богиней переместились в сторону на пару шагов, открывая неподвижных Совия и Мария. Бог внимательно осмотрел их обоих, недовольно скривился и поджал губы. – Повезло тебе, – буркнул он жене. – Но объясниться все равно придется! Сауле неохотно повернулась ко мне. Мне даже показалось, что ее волосы потускнели – уж не знак ли это, что богиня чего-то стыдится? Можно подумать, мне мало было всего, что в жизни приключилось, чтобы теперь еще и богиня допустила со мной какую-то ошибку, и судя по гневу Перкунаса – смертельно опасную… – Супруг мой прав, – выдавила она. – Я так обрадовалась твоему согласию, что совсем забыла об условии. Ты можешь жить в двух мирах одновременно, только если сохранишь свою человеческую половину вместе с той, что станет принадлежать Нави. А для этого тебе нужно связать себя с тем, кто носит в себе огонь. Настоящий, сильный огонь, на свет которого ты сможешь идти, если заблудишься в Неявном. Я задумалась. – Это что же, мне нужно связать себя… с дейвасом? Сауле кивнула и закусила губу, сделавшись похожей на девчонку. – Их огонь горит ярче всего. Дейвас, связанный с тобой, будет ходить по земле столько, же, сколько и ты. Когда-то давно мы с супругом создали лаум и дейвасов, чтобы они были едины. Лаумы – хранили жизнь, дейвасы – защищали ее. Но внутренние распри и человеческая натура взяли верх, и о единстве забыли. Я задумалась о том самом выборе, на который без тени смущения – интересно, боги вообще знают это слово? – указал Перкунас. В моем распоряжении действительно оказались сразу два огне-носца. Вот только выбрать из них было невозможно. Сауле и Перкунас отошли от меня и яростно зашептались о чем-то, пока я кусала губы и переводила растерянный взгляд с одного дейваса на другого. Да не хочу я! Не хочу – так. Какие бы чувства они ни будили во мне, но против воли, не спросив мнения, – не хочу. Но и без них я не смогу стать Стражем, нарушу обещание и подведу всех… Перкунас грозно воззрился на меня сверху вниз, когда я робко подошла чуть ближе. За его спиной гудел и рассыпал искры белый зигзаг молнии. Густая пшеничная борода закрывала половину лица бога, но глаза его не были равнодушными. Я глубоко вздохнула и прошептала имя. Бесконечно долгое мгновение Небесный Кузнец смотрел на меня, и под тяжестью его взгляда я чувствовала, как медленно погружаюсь в землю. Мне хотелось втянуть голову в плечи, пасть ниц и с мольбой просить забыть глупые слова, но… Я не из тех, кто отступает на последнем шаге, пройдя огромный путь. И взгляд Перкунаса изменился, потеплел и наполнился человечностью. Ощущение давящей тяжести ушло. Бог усмехнулся в светлую бороду, отчего вокруг его глаз собралась сетка мелких морщин. Готова поклясться, что еще секунду назад он выглядел куда моложе – сейчас Перкунас, скорее, напоминал этакого почтенного отца семейства. Ну а я оказалась главной шкодницей. – Не побоишься своего решения? – спросил-прогрохотал бог. Я только помотала головой. Другого выбора я сделать просто не могла. А этот – устроил бы всех. – Ну что ж, – Перкунас обернулся и грозно глянул на жену. – Вижу, не ошиблась ты с выбором Стражницы. Головастая девка и упрямая. То, что надо, чтобы не выпускать одних и не впускать других. Пусть так оно и будет – отныне и пока три царства не разрушатся, не оставив после себя даже пыльной памяти! Молния за спиной Перкунаса затрещала злее, начала шириться и расти. В ее сиянии скрылись сначала боги, а потом полоса белого света дошла до меня. Я ослепла, оглохла и совершенно потеряла представление, где нахожусь и, главное, сколько времени я в этом месте провела. Но когда я снова открыла глаза, надо мной был знакомый потолок с подвешенными пучками сушеных трав. С трудом встав с пола, я на негнущихся ногах доковыляла до окна и хмыкнула довольно, увидев за окном серые деревья с ветками-клювами. * * * Я вышла на крыльцо с любимой чашкой, расписанной мухоморами. Отпила травяного настоя, пахнущего летним лугом, закусила сахарным сухариком. Не спеша принялась жевать лакомство, прихлебывая чаёк и скользя взглядом по молчаливым серым стволам с наростами капов. Они больше не казались мне пугающими или опасными. Где-то там, в глубине Рощи, текла огненная река, стремясь к Чернице. Но на полпути, всегда неуловимо для глаза, пламя сменялось чистейшей водой, такой прозрачной, что только по ряби на поверхности можно было понять, что русло не пустое. Водица та была мертвой: ничего в ней не водилось, ни одной даже самой захудалой рыбешки. И берега у той реки были черные, будто выжженные. В обе стороны все было видать, не спрятаться, не укрыться. Водой из этой реки можно было лечить навьих тварей. Те, что позлобней, сами выползали на берег испить целебной влаги, а иные – которые и в Яви не стремятся человека порвать – приходили за помощью ко мне. Оказалось, что сила лаум не только людей может исцелять, но и навий. Не тех, древних, живущих одной только ненавистью, вроде пущевиков, а тех, что привыкли бок о бок с людьми жить, как русалки и лешие. От деревьев отделился темный силуэт и стал приближаться широкими скачками. Его черты все время немного изменялись, и, когда существо попало в полосу света, холодный белый луч высветил спутанный клубок шевелящихся корней, составлявших его тело. В сплетении, образующем морду, тускло блеснули зеленые огоньки глаз. Каждый шаг существа сопровождался потрескиванием, похожим на то, как трутся друг о друга змеиные чешуйки. Я улыбнулась и тихо свистнула, подзывая лесного гостя. Он потрусил быстрее, перешел на тяжелый неуклюжий бег и одним махом преодолел оставшееся расстояние, прыгнув прямо на меня. Я едва успела отставить кружку и подхватить пушистую тушку, с радостным мявом упавшую мне в руки. Одуванчик громко мурлыкал, рассказывая, как хорошо он сегодня поохотился, а я благосклонно кивала и в нужных местах хмурилась, подумывая, не запретить ли питомцу шляться где ни попадя. Потом вспоминала, как он выглядит на самом деле, успокаивалась и слушала дальше. Из двери за моей спиной донесся перезвон ветряных колокольчиков. Здесь прятаться мне было не от кого: даже безымянные твари с черепом вместо лица старались обходить мою избушку стороной, предпочитая не трогать ту, на ком лежала печать сразу двух светлых богов. Я со вздохом ссадила кота на ступеньки. – Пора мне, дружище. Очередной добрый молодец рвется в Навь за чьей-то душой. Ох и устроили же проходной двор, пора как-нибудь понадежнее их отваживать. Посылать туда, не знаю куда, за тем, не знаю чем, например. Как думаешь, долго проходят?