– Просто споткнулась. Охранница еще раз осмотрела меня, окинула взглядом жилище и вышла, чеканя шаг. Пусть лучше решат, что я неуклюжая, чем поймут, что мгновение назад меня тут и вовсе не было. Или это все же был сон? В ноздри проник знакомый аромат, и, оглянувшись, я увидела на полу что-то белое. Я подобрала лепесток лилии и размяла в пальцах, вдыхая нежный запах. Значит, все было на самом деле. И встреча с богиней, и правда о лаумах и дейвасах, и мое непочтительное поведение… И мольба, ради которой Сауле устроила эту встречу. Я не должна проливать кровь дейвасов, но только кровь проложит путь между мирами. Значит, ею поделится кто-то другой. И я, кажется, знаю, кто именно. * * * Три дня пролетели, словно в забытьи. Я пыталась пробраться к Совию, но мне удалось лишь посмотреть на него издалека: Яросвета больше не хотела рисковать и поставила охрану возле клетки. Лис выглядел изможденным, но ран на нем я не увидала. Марий несколько раз пытался со мной поговорить, но я сбегала, не дослушав даже колкое приветствие огненосца. Он снова начал бы зубоскалить или напоминать, что я сама хотела найти лаум, а мне слышать это было так же больно, как если бы он вгонял кинжал в мое сердце. Лаумы смотрели на меня, где бы я ни появилась. Их шепот напоминал шорох листьев. Он преследовал неотступно, даже в беспокойных снах, которыми мне с трудом удавалось забыться. Близился день Купалы, и я поняла, что имела в виду Яросвета, говоря, что границы истончаются. В Серой Чаще появился ветер. Он трепал закостеневшие кроны и сек лицо, не оставляя ран, которые можно было бы излечить. Иногда его дуновения приносили запах тлена. Но порой… порой в нем чувствовался сладкий аромат луговых трав и нагретых солнцем камней. Этот ветер прилетал из Яви, и лаумы с тоской поворачивали к нему лица. Я присматривалась к ним издалека, сидя на пороге своей землянки или возле потухшего костра, рядом с которым они танцевали в ту ночь, когда притащили нас в Убежище. С тех пор я не видела танцев и не слышала, чтобы хоть одна беловолосая дева пела. Зато лязг точила об острые клинки звучал с утра и до темноты, падающей на Чащу голодным зверем. Стоило мне опустить руку на серый песок, как он начинал вздрагивать из-за бьющихся в оковах источников, спрятанных под толщей земли. С каждым днем вода ярилась все сильнее, и ее биение напоминало сердечную дрожь. Казалось, будто под Чащей мерно стучит огромное сердце, ритм которого все убыстряется, грозя проломить сковавшую его клетку. В день Купалы я проснулась от сжимавшей грудь тревоги. Выглянув из землянки, я впервые не обнаружила своих стражниц. Не успела я порадоваться долгожданной свободе, как из теней выскользнул лесной гость и ткнулся широколобой головой в мой живот. Я охнула, но успела ухватиться за корни на его спине и потому устояла. – Эй, дружище, что-то неладно? – спросила я зверя, хотя и сама чувствовала: все не так. Одуванчик осторожно ухватил зеленоватыми зубами край моей рубахи и потянул за собой. Зверь привел меня к окраине Убежища. Я с недоумением оглядела выстроившихся вдоль полосы выжженной земли лаум – в полном боевом облачении, натянутых как струна. Все они не отрываясь смотрели на Чащу, будто ждали чего-то. Меня заметила Яросвета и, пройдя сквозь ряды своих воительниц, остановилась напротив, с недовольством глядя на то, как моя рука лежит на боку лесного гостя. Корни медленно извивались, щекоча ладонь, а не мертвенно затихали, как это было с той, другой лаумой. – Зачем пришла? – отрывисто спросила Старшая. – Еще не время. – Он меня привел, – кивнула я на Одуванчика. – Должно быть, хотел показать что-то важное. Лаума поджала губы. – Эта тварь всегда была слишком своевольной. Я создала его, только чтобы проводить рагану, которой достанет смелости проложить Дорогу, и указать ей верный путь. А он взялся оберегать тебя, словно глупая псина, готовая на все ради хозяина. Я погладила застывшие корни, успокаивая их своим теплом. Яросвета не обратила внимания на короткую заминку и повернулась к границе, махнув рукой: мол, смотри уж, раз пришла. Мы двинулись следом. Сладкий ветер Яви привлек не только лаум. Яросвета говорила, что Убежище способно выдержать любой набег навьих тварей, только если те не навалятся всем скопом. Похоже, сегодня настал тот самый день. Деревья недовольно скрипели, жалуясь, что их потревожили. Между стволов стелился низкий плотный туман, и в нем, по колено окутанные белым маревом, шли навьи твари. Катились клубки злыдней. Ползли, выбрасывая перед собой отростки и подтягивая на них неряшливые темные туши, багники. Хохотали мавки, то появляясь на виду, то скрываясь за деревьями и сверкая оттуда холодными злыми глазами. Ковыляли кикиморы, скаля зубы и высекая на стволах глубокие борозды крючковатыми когтями. Промеж нечисти поменьше виднелись очертания иных чудовищ, безымянных и будто выбравшихся из чьего-то дурного сна. Изломанные тела с человеческими руками и рогатым черепом вместо лица. Закутанные в обрывки савана высокие девы без губ и носа… Я оцепенело разглядывала чудовищные порождения темного колдовства, чувствуя, как все внутри заливает холодом. Земля вздрогнула, и руки лаум сжались на оружии. Кое-кто прикусил губу, иные протяжно вздохнули, но больше ничем не выказали страха. В глубине Чащи мелькнули огромные тени. Их глаза горели желтым светом, чудовищные лапы волочились по земле, оставляя в ней рваные раны отростками, похожими на корни. Тела, выглядевшие как старые прогнившие пни, заросли белесым мхом. Твари медленно и слепо двигались вперед, выламывая и отбрасывая в сторону мешавшие им деревья, словно те были тонкими прутиками. Запах гнили ударил в нос, и я закашлялась, утирая слезящиеся глаза. – Еще и пущевики[22] пожаловали, – сплюнула стоявшая рядом со мной лаума. Она была вооружена двумя топориками, в отличие от большинства ее сестер, предпочитавших лук. Короткие белые волосы были заплетены в множество косиц. На вид водяница казалась моей ровесницей, но я помнила, что в Чаще время течет иначе. Дева погладила оголовья своих топориков и нехорошо усмехнулась. – Что ж, значит, пришла пора заготовить дровишек. – Но их слишком… много, – прокашляла я. Одуванчик повернул голову и дохнул в нашу сторону запахом свежескошенной травы, слегка перебившим вонь гнили. Лаума посмотрела на меня, точно только заметила, и растянула губы в улыбке, больше похожей на оскал. – Мы тебе дадим времени сколь потребуется. Но и ты не оплошай, сестрица. Уж больно хочется по травке погулять да синее небо увидать. А то я о нем только от старших сестер и слыхала. На мое плечо опустилась чья-то рука, и, подняв взгляд, я увидела Яросвету. Она кивком приветствовала соратницу и обратилась ко мне: – Пойдем. Все готово для обряда, не хватает только тебя. Я кивнула и повернулась к молодой лауме. Говорить ободряющие слова я никогда толком не умела, вот и сейчас прикусила губу, чувствуя, как от одного взгляда, случайно брошенного на воинство Нави, на глазах выступают слезы. Но все же выдавила: – Пожалуйста… продержитесь. Лаума вместо ответа опустила руку на топорик и отвернулась к Чаще. * * * Поначалу мне показалось, что Убежище выстроено одной линией, словно вытянуто по струнке, но потом выяснилось, что это не так. Землянки лаум расходились волнами, словно круги по воде, от небольшого каменного алтаря. Он не был ничем украшен, но отполированный камень сверху донизу покрывала вязь значков. Присмотревшись, я несказанно удивилась: десятки черных кругов сцеплялись длинными огненными лучами, образуя единый узор. Знак дейвасов… Вокруг алтаря уже стояли лаумы. Их было немного – ведь большая часть сейчас зорко следила за подступающей нечистью, но на их лицах одинаково горела надежда и нетерпение. Порыв теплого ветра раздул мою рубаху и встрепал косу, щенком закрутился возле ног и унесся прочь. Не было ни громких слов, ни призывов, ни наставлений. Яросвета просто вложила в мою руку кинжал, сделанный из кости. Я сомкнула пальцы осторожно, едва удерживаясь, чтобы не отбросить прочь иззубренное потемневшее лезвие. На нем застыли потеки чего-то бурого, и я, привыкшая, что в Чаще кровь у всех серая, не сразу поняла, что это такое. Старшая положила руки мне на плечи. – Прости меня, если я была слишком резка с тобой, дитя. Дейвасы отняли у нас всё, даже чувства. Но сегодня мы с твоей помощью вернем утраченное. Открой Дорогу, девочка. Позволь нам снова жить. Я подняла взгляд от сжатого в руке кинжала и уставилась в алые глаза. – Почему Совий сказал, что вы хотели свергнуть князя? Яросвета чуть сильнее сжала пальцы. – Князь желал, чтобы лаумы стали его прислужницами. Холопками. Чтобы только он мог решать, кому дарить исцеление. Люди князя похищали юных лаум и пытались заставить их силой прислуживать повелителю Беловодья. А когда правитель понял всю тщетность своих чаяний, измыслил страшное – захватить разум всех водяниц с помощью одной из сестер. Довольно тебе такого ответа? Я кивнула и сделала шаг назад, к алтарю, освобождаясь от ее цепких пальцев. Яросвета сказала правду – такую, какой она ее видит. Сауле не смогла явиться лаумам и поведать им правду, пока я не пришла в Навь. И даже тогда она встретилась со мной, а не со Старшей или кем-то из колдуний. Не совершу ли я ошибки, воплотив задуманное?.. Костяной клинок в руке ощущался чем-то успокаивающим и весомым, вещью, что не изменит своей сути, какие бы грозы ни бушевали. Вставшие кольцом вокруг нас лаумы молчали, но я чувствовала, как они провожают любой мой жест и вздох голодными глазами. Каждая из них с радостью заняла бы мое место и вспорола Совия от горла до паха, а потом с наслаждением искупалась в его крови. Но в них не было главного – той тонкой, но на диво крепкой ниточки, на конце которой осталась вся моя жизнь – там, на другом берегу Черницы. Все, что они получили бы от убийства, – лишь возможность потешить душу местью. Потому им оставалось только смотреть. Нетерпеливо подрагивали пальцы. Языки облизывали сухие губы быстрыми змеиными движениями. То и дело раздавалось недовольное шипение из-за моей нерешительности, которое приходилось затыкать Старшей, отошедшей от меня к другим водяницам. Она держала себя в руках лучше остальных, но и по ней было заметно, как нестерпимо ей хочется заставить меня поскорей начать. Вдруг от границы деревни раздались вой и крики. Они были яростными, но боли в них не звучало. Завыло и загрохотало, сверкнула молния, и следом сразу упала густая тишина. – Началось… – прошептал кто-то, или мне только почудилось. Я вздохнула и кивнула ждущим моего знака лаумам, среди которых были Ртуть и Сера. Ветер закружил серую пыль возле алтаря. Руки Совия были опутаны веревкой, но шел он сам. Увидев меня, Лис улыбнулся, словно подбодрить хотел, но улыбка быстро сбежала с его лица: я смотрела на него слишком неотрывно, добела сжимая клинок. – Эй, – тихонько окликнул он меня. – Соберись, ведьмочка. Сбывается то, чего ты так хотела. Твоя семья вернется в Явь, и ты вместе с ними. – Но это неправильно, – упрямо выдохнула я и подошла к нему. Совий выглядел спокойным, как будто уже все для себя решил. Я же цеплялась взглядом за его лицо, пытаясь впечатать его в память: теплые ореховые глаза, морщинки усталости, едва заметный шрам на подбородке, прядь рыжих волос, губы, подарившие мне огненный поцелуй… – Ведь добро не творится через смерть. – Все они, – дейвас кивнул в сторону лаум, – не добра от тебя ждут, а открытия границ. Возвращения утраченного. Ради такого дела они с радостью зарежут кого угодно – тебя, меня, Мария или любую из стоящих бок о бок с ними подружек. Я нерешительно подняла руку – не ту, в которой был кинжал. Шум, исходящий от Чащи, становился все сильнее. Одна за другой лаумы покидали кольцо и отправлялись на границу, чтобы помочь защитницам. Молнии били с неба беспрерывно – похоже, Марий присоединился к водяницам. Оставшиеся заворчали недоуменно и угрожающе, но Старшая быстро их осадила. – Не тяни время, дитя! – бросила она мне. – Кровь предателя должна пролиться на землю Чащи. Я не слушала – зачем, если и так все уже сказано? Я впервые за все время позволила себе сделать то, что так давно хотелось. Провела пальцами по резким скулам дейваса. Обвела и шрам, и морщинки, и удивленно взметнувшиеся брови. Поколебалась всего мгновение, но все же коснулась губ – таких же обжигающих, как мне запомнилось. Дыхание Совия сбилось, а я продолжала трогать его, невозможного, ненавистного, прекрасного, настоящего, живого. Такого, каким там, в мире Яви, он для меня так и не стал. Приподнявшись на цыпочки, я прижалась к его губам своими. – Что ты задумала? – выдохнул он, когда я отступила. Я улыбнулась, любуясь огнем, пляшущим вокруг его радужек. Тронула кончиками пальцев холодный камень алтаря, проверяя, чтобы он был рядом. Подняла руку с кинжалом – лаумы подались вперед, ощерившись, словно дикие звери… Герда, старуха, что приютила меня когда-то в стае бродяжек, учила меня убивать быстро и тихо, ведь я была всего лишь слабой девчонкой. Она показывала, как справиться с крепкими сильными мужчинами, объясняла, куда бить. Но один из ее уроков мог пригодиться только раз в жизни. В сказках, которые я так любила, отважные герои иногда жертвовали собой, вонзая кинжал в собственное сердце. На самом деле был способ надежнее. Хотя для сказок он вряд ли годился. Костяное лезвие с легкостью вошло в шею, перерезая важные жилы. – Нет! Ясмена!! – Совий рванулся ко мне, выкручивая руки из веревок. Из толпы расплывчатой тенью вылетел Марий и встал рядом, закрывая нас с Лисом собой и рунным мечом. С клинка на землю капало что-то зеленоватое. Совий сбросил перерезанные Болотником веревки и подхватил меня, покачнувшуюся от внезапно нахлынувшей слабости. Вокруг стремительно темнело, и я начала мерзнуть. Хотелось свернуться клубочком и закрыть глаза. Последним, что я увидела, было не лицо любимого, склонившегося надо мной. А Старшая, остановившаяся позади него. Она выглядела так, словно вдруг поняла что-то – и это знание сгорбило ее плечи, сломало водяницу, которую не смогла одолеть вся Навь. Я разомкнула губы, чтобы спросить ее, но закашлялась, захлебываясь кровью и забрызгивая рубашку Совия.