Я упала на шкуры, злясь на саму себя. Все это было ужасно неправильно, и Старшая зря так легко согласилась с Марием и нацепила ошейник на Совия. Вдруг Болотник всех обманул? Быть может, на самом деле именно ему судьба дала больше силы? Я тут же устыдилась своих мыслей – ведь почти подумала о том, что лучше бы Марий оказался на месте Лиса. Но разве это выход, ведь для меня нет разницы, чью жизнь забирать… Я смотрела в потолок сухими глазами. Дым от сложенного из камней очага медленно поднимался наверх и растекался мягкими белесыми завитками. Я наблюдала за тем, как они плавно свивают и расплетают кольца, чувствуя, как тяжелеют веки. Поглубже вдохнув, я удивилась: показалось, что в запах обычного древесного дыма добавилась нотка речной прохлады. Дым стал плотнее, начал опускаться, ложась на мои плечи пушистым пледом. Я с удовольствием закуталась в него, чувствуя, как оседают на коже влажные капельки. Пахнущий костром и водой туман мягко подтолкнул в спину, побуждая встать. Я хихикнула: похоже, он приглашает меня поиграть. Почему бы и нет? Мне было уютно и спокойно в объятиях туманного покрывала, и я доверилась ему без остатка. Выглянув из землянки, я скорчила рожу застывшим охранницам. Они безучастно смотрели перед собой, не замечая меня. А я выплыла из дома и побежала прочь, не удивляясь тому, что следов в песке не остается. В мире, который я видела сквозь туман, все было иначе. Мне не нравилось увиденное. От встреченных лаум веяло потусторонней жутью. Домишки скривились и оплыли, как свечные огарки или сбежавшая из кастрюли квашня. Промеж водяниц сновали тени, и я отвернулась, испугавшись того, что могу увидеть, если всмотрюсь в них внимательней. Туман вел меня к границе Убежища. Я остановилась прямо на ней, не осмеливаясь пересечь невидимую, но ощутимую черту. Нерешительно взглянула на молчаливую Рощу. Как ни странно, новым зрением она виделась такой же: похоже, Навий лес не стеснялся своей сути. Собственные чувства вызывали у меня удивление, но да – я ощутила уважение. Мой страх перед потусторонним миром чуточку уменьшился, как будто уважение стало холодной водой, разбавившей обжигающий кипяток. Поколебавшись, я все же ступила на сизый мох, скравший звук моих шагов. Я невольно улыбнулась при мысли о том, что снова сбегаю из лагеря, хоть и обещала Марию больше не делать этого. Туман становился все гуще, в нем терялись очертания деревьев, порой казалось, что между стволов мелькает нечисть, но я не обращала на нее внимания, и она убиралась восвояси, сверкнув зелеными глазами напоследок. Постепенно не осталось ничего, кроме тумана и мягкого мха. Я потеряла счет времени и забеспокоилась, не пропущу ли обряд. А потом рассмеялась собственной глупости: ведь без меня и обряда не случится. Впереди почудилось сияние, и я ускорила шаг, почти побежала. Плащ из тумана соскользнул с плеч в тот же миг, как я выбежала на поляну, покрытую изумрудной травой высотой по щиколотку. Посередине поляны возвышалась стела. Она вся заросла вьюном, раскрывшим зонтики белоснежных цветов с ладонь размером. Между гибких стеблей виднелся позеленевший от времени камень. Разобрать, какого цвета он был когда-то, не представлялось возможным. Возле камня спиной ко мне стояла женщина. На ней было простое белое платье без каких-либо узоров. Тонкую талию охватывал золотой пояс. По спине незнакомки стекали волны жидкого пламени – так мне показалось. Но, присмотревшись, я поняла, что это были ее волосы, которые светились и переливались всеми оттенками утренней зари. Женщина обернулась, и я невольно залюбовалась ее мягкой, нежной красотой. Словно под ее кожей светило солнце, подсвечивая ее изнутри золотистым сиянием. Лицо незнакомки было молодым, но глаза цвета янтаря хранили мудрость, недоступную смертным. – Здравствуй, – улыбнулась она. Я молча поклонилась, чувствуя, как сердце в груди бьется пойманной птицей. Она выглядела иначе – более теплой, более земной, – нежели на картинках и фресках святилищ. Но не узнать Сауле, богиню утренней зари, было невозможно. – Не нужно церемоний. Лишь с твоей помощью я наконец смогла проникнуть в этот мир-в-мире. Благодарю, что стала тем золотым лучом, который указал мне дорогу. – Да не за что… вроде, – хрипло отозвалась я. Богиня снова отвернулась и протянула руку, коснувшись одного из белых цветов. Над поляной поплыл густой запах водяных лилий. – Белых лилий цветы серебристые вырастают с глубокого дна, где не светят лучи золотистые, где вода холодна и темна[21], – нараспев произнесла Сауле. – Давным-давно, когда один слишком ответственный огненный колдун еще не пожертвовал собой, здесь был мой храм. Когда мир вывернулся наизнанку, поглотив человеческие земли, храм остался – я слишком любила в нем бывать, и он пропитался моей энергией. Но смотреть за ним больше было некому. Я не могла попасть в тюрьму, сотворенную силой души и огня, и помочь своим дочерям. Как жаль… Мне больно видеть, во что превратились те, кого я создавала, чтобы защищать жизнь. Теперь все, чего они хотят, – отнимать ее ради мести. Сауле наклонила голову, и по ее щеке скатилась золотая слеза. Я не знала, что сказать. Всю жизнь я просила ее лишить меня сновидений, в которых я либо видела, как умирает мама, либо бежала на голос, но так ни разу и не сумела увидеть зовущего. Но ни одной ночи не прошло в благословенной темноте. Признаться, себя мне было жальче, чем златоволосую Деву. – Я чувствую твою злость, – прозвенел ее голос, и мои щеки опалило жаром стыда. – И не буду отрицать своей вины. Не в моих силах избавить тебя от кошмаров. Ты сама должна пройти этот путь и увидеть, что ждет тебя в его конце. Знаю, ты представляла нашу встречу по-другому, но это мне придется просить тебя о помощи. В душе нарастала та самая злость, выжигая стыд и сомнения. Всем что-то от меня надо. Марию я нужна, чтобы зачать одаренного наследника. Совию – чтобы вернуться в Школу и получить грамоту ведьмака. Лаумам – чтобы провести обряд и открыть дорогу в мир живых. Богине – чтобы вызволить лаум. Даже деревенским я нужна была, чтобы лечить их хвори, и никому не было дела до того, чего хочу я. Впрочем, нет. Откровенно говоря, стоит признать, что с жителями Приречья у нас был справедливый уговор. Они мне – дом и зимовку, я им – лечение. Самая честная сделка из тех, что я волей или неволей заключила в последнее время. Я не заметила, как Сауле возникла рядом со мной, но то, что она это расстояние не пешком преодолела, – точно. Богиня оказалась ниже меня почти на голову. Волосы текли с ее белых плеч живым огнем, в который хотелось запустить обе руки и позволить выжечь себя дотла. Порыв ветра растрепал мои собственные волосы, и прикосновение жестких прядей к лицу странным образом успокоило и прояснило разум. – Вы хотите, чтобы я выпустила лаум, верно? – Нет, – ее голос звякнул грустью. Я опешила и даже, кажется, рот открыла от удивления. – Тебе придется самой выбирать, как поступить, но прежде чем ты примешь решение, позволь, я расскажу тебе одну историю. Она произошла много весен назад, и все, что будет сказано, – истина… Глава 26 Огонь и вода Сауле медленно крутила лилию, поглаживая тонко пахнущие лепестки. Я ждала, пока богиня соберется с мыслями, исподтишка оглядывая поляну со стелой. В густой короткой траве, такой яркой, что глазам, привыкшим к серости Чащи, становилось больно, взаправду виднелись остатки домов. Заросший козырек крыши. Две палки от забора, лежащие бок о бок, точно пара влюбленных, не пожелавших расставаться и после смерти. Черепки кувшина. Кости… Они выступали из-под травяного ковра едва заметно, если бы я не вглядывалась, то не обратила бы внимания на отблеск чего-то белого. Но я заметила – и уже не могла отвести глаз от вылизанных временем осколков. Все, что осталось от живых людей. Густой как мед голос Девы пробился сквозь бешеный стук сердца в ушах. Она говорила нараспев, точно рассказывала сказку, и я невольно поддалась чарам ее речи. – Когда-то, на заре мира, мертвые не уходили от живых. Они бродили промеж тех, кого не могли коснуться, и тосковали – о жизни, которая им больше не принадлежала, о поступках, которые не успели совершить, о возлюбленных, с которыми оказались разлучены. Их скорбь и ярость были так сильны, что дали им силы причинять вред живым. Люди обратились к богам с мольбой о защите. Ведь мертвые не чувствовали боли или сожаления, им не нужен был отдых – зависть и ненависть поддерживали их, кормили и согревали. Род людской слабел, а беспокойников становилось все больше. Тогда я собрала своих верных жриц из всех святилищ и дала каждой испить свет утренней зари. Вместе с ним девы обрели умение лечить любые болезни и увечья, даже те, что наносили мертвецы. А еще те из них, кто сумел овладеть своим даром в совершенстве, научились управлять водой. Ведь вода свободно течет между Жизнью и Смертью, из воды когда-то зародился весь наш мир. Тех дев стали называть лаумами. Супруг мой, Перкунас, зачерпнул огня из Небесной Кузницы, разбил его на сотни искр и одарил этими искрами своих жрецов. Так появились дейвасы – огненный щит живого мира и опора лаум. После Перкунас разделил мир на три царства – Навь, Явь и Правь – и запечатал границы, отделив живых от мертвых, а богов от людей. Мертвые остались в Нави. Живые поселились в Яви. Домом богов стала Правь. Лаумы и дейвасы тоже остались в Яви, чтобы защищать людей от тех навьих тварей, что укрылись от взора Перкунаса. На века воцарился мир. Сауле помолчала, будто собираясь с силами, чтобы продолжить рассказ. Я слушала едва дыша. Что-то говорило мне, что ни в одной книжке я не прочитаю правды, которую сейчас с грустью рассказывала златовласая богиня, и я боялась пропустить хоть слово. – Лаумы всегда приходили на помощь, откуда бы ни прилетал Зов. Они отдавали свои силы до последней капли, порой жертвуя собственной жизнью. Я не делала их такими – они сотворили себя сами, возведя жертвенность во главу угла, – Сауле горестно покачала головой. – И сами же обожглись об этот пламень. Многие водяницы, особенно те, кто успел воспитать учениц, с болью наблюдали, как девушки, ставшие им родными, не выдерживают и ломаются на пути к овладению даром. Их губила та самая жертвенность, непонимание, что порой можно и нужно отступить, чтобы вернуться с новыми силами и выиграть бой со Смертью. Некоторые из лаум пытались оставлять девочек при себе, но свет зари, пылающий в их крови, не позволял юным водяницам жить спокойно. Порой борьба сводила их с ума. Тогда одна из старших лаум обратилась за помощью к дейвасу. Она попросила освободить ее ученицу от света – от моего дара. Ей казалось, что девочка будет счастлива прожить обычную жизнь, в которой не понадобится рисковать своим телом и разумом день за днем, до последнего вздоха… Я вижу тоску и понимание в твоих глазах. Ты бы тоже хотела, чтобы я забрала свой дар обратно? Я смотрела на богиню, пытаясь облечь в слова дикую свистопляску, творящуюся в душе. Молчать было невозможно, но и сказать никак не получалось. Мысли путались и обжигали рот, едва я начинала думать, что нашла нужный ответ. Она стояла передо мной – вечно юная, невыразимо прекрасная, одетая лишь в тонкую белую ткань, украшенную туманной вышивкой, и я должна была сказать ей… Должна… – Да, – в горле будто проклюнулись колючки, и я сухо сглотнула, прежде чем повторить уже более уверенно: – Да, хотела. Я мечтала об этом с детства. С той первой деревни, которую нам с мамой пришлось оставить по приказу головы, не желающего «терпеть ведьм у себя под боком». Со дня, когда лучшая подруга, узнав, кто я, бежала прочь с белым от страха лицом. С горсти чешуек, полученных мамой за лечение, – брошенных в пыль и придавленных каблуком расписного сапога. Потому что «только на коленях рага-нам должно принимать плату от честных людей». Я говорила, выталкивая из себя всю накопившуюся злость. Говорила, сжимая кулаки и не замечая, как тускнеет ореол света вокруг Сауле, как ее прекрасные волосы становятся безжизненными и лишь на концах едва заметно мерцают последние искры. Как опускается взгляд богини, а розовые губы кривятся в болезненной ухмылке. Я выплескивала гнилую черноту и ненависть, наконец найдя источник моей боли и боли множества других беловолосых девушек, живших до меня. И когда я почувствовала, что освободилась, на месте боли родилось что-то новое. – Но не будь я раганой, я не обрела бы Марьяну и никогда не узнала бы что такое настоящая дружба. Теперь мой голос звучал ровно, набирая силу. Сауле вскинула голову, цепляясь за меня взглядом. Она снова наполнялась цветом и сиянием, а я ясно видела на ее месте рассвет – нежный и сливочный, с прожилками сусального золота, купающийся в пухе утреннего тумана. Вот солнце высунуло первый любопытный луч… – Не будь я раганой, множество людей уже обратились бы в пепел на погребальном костре. Не владей я силой, и навьих тварей стало бы куда как больше, а значит, и смертей бы прибавилось. Вот показался теплый край… – Без твоего дара я бы никогда не попала в Приречье и не встретила тех, кто отнесся ко мне по-доброму. Не узнала того, кто тронул мою душу. Между мной и Сауле оставался всего лишь шаг. И я легко преодолела его – для того чтобы заключить богиню в объятия, погладить ее по голове, как маленькую девочку, и долго шептать «ш-ш-ш» в золотистую макушку, чувствуя, как вздрагивают в рыданиях мягкие округлые плечи. – Прости меня, – плакала она. – Я не желала, чтобы все так обернулось… Я снова провела ладонью по теплым волосам. – Мне нужно было не бежать от своей силы, а развивать ее. Возможно, тогда я нашла бы другой способ помочь лаумам. Не пытаться убить свет, но принять его и обратить во спасение. Ведь ты создала наш дар именно ради него. И вот огромный желтый круг с белой каймой выплыл на нежнорозовый небосвод, прогоняя ночных тварей и вычерчивая мир лучами-дорогами. Богиня утерла слезы и отстранилась. Завтра я проснусь и либо сойду с ума, осознав, что дерзнула коснуться божества, либо пойму, что это был лишь сон. Но пока я все еще спала. А во сне – известное дело – нет границ между тремя мирами: явным, тайным и божественным. – Ты догадалась, верно? – Сауле принялась теребить край золотого пояска. – Дейвас попытался, но у него ничего не получилось. Юная лаума сошла с ума. А через нее безумие проникло и в остальных. В каждую водяницу, хоть однажды задумавшуюся о том, что она хотела бы стать обычным человеком. Когда огненосец понял, что натворил, то попытался исправить содеянное. Заманил всех, кого коснулось проклятие, в непроходимую чащу и высвободил искру. Никто до него не делал ничего подобного. Мы с мужем и не подозревали, до каких невероятных высот он сумел развить свой дар. Ах какой из него мог бы получиться исследователь! Сауле мечтательно улыбнулась, но улыбка тут же погасла под тяжестью воспоминаний. – Он думал, что сумеет побороть собственное колдовство, но вместо этого вывернул мир наизнанку. Лаумы оказались в когтях навьих тварей, и никто не сумел им помочь. Даже мы, боги, оказались бессильны. Дейвасов же тогдашний князь объявил спасителями и поставил по правую руку от себя. В тот день мы потеряли слишком многое. Среди дейвасов нашлись те, кто жаждал большего, чем быть щитом при лаумах. Они быстро поняли, что остались единственными защитниками мира живых, и не спешили на помощь водяницам. Прошло совсем немного времени, и огненосцы стали силой, с которой невозможно не считаться. Князь был далеко, в высоком тереме у подножия Белых гор, а дейвасы – повсюду. Простой люд стал бояться огненных колдунов, а где страх – там и власть. Вот только дейвасов становится все меньше, хоть они и берегут эту тайну пуще собственных жизней. – Потому что одаренные дети рождаются только в браке дей-васа и лаумы, – вспомнила я. Сауле кивнула. – Чтобы восстановить щит из огня и льда, нужно вернуть лаум в Явь. Но я не могу позволить им забрать с собой те ярость и ненависть, что годами копились в их душах. Мне придется превратить их в чистый лист, а кому-то – заново обучить водяниц жить и чувствовать. Иначе все может закончиться еще страшнее, чем в прошлый раз. – Что же мне делать, Дева? – подняла я на богиню сухие воспаленные глаза. Кожу продрало морозом, и я обхватила себя руками за плечи, пытаясь согреться. – Ты единственная, кто вхож в оба мира, – взгляд Сауле проникал до самых темных уголков моей души, безжалостно высвечивая все, что в них скопилось. – Думаю, ты уже знаешь, как поступить. Слова опадали белыми лепестками с запахом лилии. Я изумленно смотрела на богиню, она же виновато улыбнулась мне от стелы. Как она туда попала, я снова не заметила. – Я не вправе просить тебя об этом, дитя, но мне придется. Задуманное Яросветой не должно воплотиться. Твоя рука не должна пролить кровь дейвасов. Иначе круг замкнется и все вернется к началу. Границы исчезнут, и в мир живых явятся мертвые, а лаумы будут идти впереди них. Стань хранительницей границ. Сбереги равновесие. Туман взвихрился с земли, размывая фигуру Сауле. Ее голос все еще звучал, когда озаренный солнечным светом силуэт растворился в мареве, как капля меда в горячем молоке. Белым-бело было повсюду, вокруг меня, во мне, в моих мыслях, я сама стала туманом и понеслась так быстро, как только могла, наслаждаясь небывалой легкостью и свободой. И вскрикнула, больно ударившись о землю, словно упала с большой высоты. Вокруг меня снова серели знакомые стены. В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, внутрь заглянула Ртуть. – Все в порядке? – поинтересовалась лаума, шаря взглядом по землянке. Я, стараясь не кривиться, поднялась с пола и поспешила ее успокоить: