– Они отказались от своего ребенка? Перед ее мысленным взором возник призрачный образ паренька с фотографии. Некоторое время Никюлаус хранил молчание, а потом, не глядя в глаза Исрун, произнес: – Ну что ж, почему бы мне вам этого и не сказать? Давно это было, но тот человек, может, еще в живых. Откуда мне знать? – Он снова замолчал, и Исрун понимала, что лучше не прерывать ход его мыслей. – Со смертью Йоурюнн это никак не связано. – У них родился ребенок? – спросила Исрун мягко. – Да. Йоурюнн едва двадцать исполнилось, и Мариус был не намного старше. Никакой возможности воспитывать ребенка они не имели и почти сразу решили отдать его на усыновление. Я… я и сам их к этому подталкивал. Я знал Мариуса лучше кого-либо другого и понимал, что это для него непосильная ноша – по крайней мере, тогда. Постоянной работы у него не было, да и не созрел он еще для отцовства. – Никюлаус вздохнул и потер глаза – может, чтобы спрятать слезы, а может, просто от усталости. Исрун не собиралась заставлять его говорить слишком долго, да и времени у нее было в обрез, но эту историю ей хотелось дослушать до конца. – Для Йоурюнн это оказалось трудным решением, – продолжил пожилой мужчина, – но менять его она не стала, посчитав, что так будет лучше для малыша. Нарушив секундную паузу, Исрун нетерпеливо спросила: – И что же стало с ребенком? – Ну… его – этого мальчика – усыновили, как я и говорил. Но мне неизвестно, в какую семью он попал. И родители тоже не хотели этого знать. Йоурюнн настояла на том, чтобы младенца усыновили чужие люди, какие-нибудь достойные сельчане, – так, я помню, она говорила. Ей хотелось избежать риска столкнуться с собственным сыном где-нибудь на улицах Рейкьявика. – Никюлаус снова умолк – по его глазам было видно, что он силится воскресить в памяти события давно минувших дней. – Она говорила, что непременно узнает сына, когда бы и где бы они ни встретились. – И связей с ним… с мальчиком они никогда не поддерживали? – Насколько мне известно, нет. Его усыновили официально, все было по закону. Думаю, они так больше никогда его и не видели, – проговорил Никюлаус почти шепотом. Исрун бросила взгляд на часы. – К сожалению, мне пора идти, а то опоздаю на планерку, – после короткой паузы сообщила она, поднимаясь со стула. – Принести вам еще кофе, пока я здесь? – Нет, не нужно, – ответил Никюлаус. – Благодарю вас за заботу. – Я могла бы к вам еще раз обратиться, если потребуется? – спросила Исрун. – Разумеется, но вам придется снова сюда прийти. Разговаривать со мной по телефону – только время терять. Ничего не слышу, – улыбнулся Никюлаус. – Кое-кому – а тут есть люди и постарше меня – даже… – он сдвинул брови, – Интернет в комнату провели. Они сообщения со своих компьютеров посылают. Вот ведь как! Но я со всей этой техникой не в ладу. Так что и писать мне смысла нет, разве что обычное письмо отправить, которое почтальон приносит. Улыбнувшись, Исрун снова поблагодарила его за беседу. Теперь все ее мысли занимал молодой человек с фотографии – большеглазый подросток с младенцем на руках. Никюлаус рассказал, что Йоурюнн родила сына в двадцатилетнем возрасте, а по информации Ари, снимок был сделан, когда ей было лет двадцать пять. Значит, таинственный подросток никак не мог быть ее сыном. Исрун села в машину и завела мотор. По дороге в редакцию в ее голове крутился вопрос без ответа: кто же этот парень на фотографии? А кроме того, ее мысли занимало и другое: что стало с сыном Йоурюнн и Мариуса? 16 Опоздав на утреннюю планерку, Исрун попыталась потихоньку пробраться в комнату для совещаний, но, усаживаясь, умудрилась опрокинуть чашку с кофе своего коллеги, чем привлекла к себе всеобщее внимание. Все, кто сидел рядом, подхватили лежавшие перед ними бумаги и блокноты, чтобы спасти их от растекавшейся по столу лужи кофе, вытереть которую, однако, никто не пытался. Извинившись, Исрун сходила за бумажным полотенцем, и пока она удаляла со стола последствия своей оплошности, в комнате висела неловкая тишина, которую в конце концов нарушил Ивар, выполнявший в тот день (как, впрочем, почти всегда) функции выпускающего редактора: – Рады видеть тебя, Исрун. Заняв свое место, она ответила: – Взаимно. Простите за опоздание – я проверяла новую информацию по делу о Снорри. Стыдно за свою ложь ей не было – Ивар того заслуживал. – И что же это за информация? – поинтересовался Ивар, сдвинув брови и недовольно сощурив глаза. – Я обещала пока этого не разглашать, – заявила Исрун с дружелюбной улыбкой. – Но надеюсь, что скоро смогу кое-что сообщить Марии… и тебе. – Сделав паузу, она продолжила: – Посмотрю, как пройдет сегодня брифинг в правительстве, если ты не против, и попробую получить комментарий у Мартейнна по поводу его друга Снорри. – Ивар явно собирался возразить, но Исрун не давала ему и слова вставить. – Также я буду следить за развитием событий в Сиглуфьордюре. Возможно, и там что-то интересное получится. Ивар что-то промямлил с кислым выражением лица – Исрун все-таки удалось оставить последнее слово за собой. В конце планерки Ивар из мести поручил ей поехать в центр города на Лойгавегюр, чтобы выяснить у прохожих их мнение о растущих ценах на бензин. Им обоим было хорошо известно, насколько это утомительно и затратно по времени упрашивать людей, которые спешат по своим делам, отвечать на вопросы – да еще и на камеру. Исрун лишь улыбнулась Ивару – она знала, что эти его маленькие победы никак не влияют на общую картину. Недалеки те времена, когда ее станут узнавать лучше, чем Ивара, и у нее появится реальная перспектива повышения, ну или ей начнут поступать заманчивые предложения от компаний-конкурентов. А потом Исрун снова вспомнила о своей болезни. Вообще-то, она о ней никогда и не забывала, но в повседневной суете болезнь иногда отступала на второй план. Эти мысли приходили в самый неподходящий момент, и Исрун начинала опасаться, что все ее профессиональные амбиции так и не реализуются. А что, если она доживет до своего повышения или до того, как конкурирующие СМИ соизволят пригласить ее на работу, посулив высокий оклад? В такие минуты Исрун старалась не думать о плохом и сосредоточиться на чем-то другом. Как правило, это помогало решать вопросы, которые ставила перед ней профессия. Для начала она решила узнать, не появилось ли у ее осведомителя в полиции каких-либо новых подробностей. После нескольких неудачных попыток она наконец до него дозвонилась, и результат ее не разочаровал. – В день своей смерти Снорри отправил сообщение сестре. Проверь, что там, – сообщил осведомитель, но деталей раскрывать не стал. У него была страсть к недомолвкам – он и помочь Исрун хотел, и осторожничал, чтобы не сболтнуть лишнего. Исрун не сомневалась, что таким образом он внушал себе, будто не нарушает требований конфиденциальности. Но жаловаться ей было не с руки – это все-таки лучше, чем ничего. Исрун посчитала, что беспокоить сестру Снорри в такой день не стоит, лучше перенести это на завтра. А вообще, можно и подождать. Ей ведь предстояло выходить на смену всю неделю, так что было бы неплохо запастись материалом для работы. Главный риск состоял в том, что какой-нибудь другой репортер возьмет интервью у сестры Снорри первым. Выполнение редакционного задания на Лойгавегюр оказалось, как и опасалась Исрун, нудным и утомительным, хуже того: когда она прибыла на место в половине одиннадцатого, зарядил дождь. Улица была почти пуста, а те немногие, к которым Исрун обращалась со своим вопросом, были в основном туристами, полными решимости с пользой провести время в столице, несмотря на непогоду. Узнавать их мнение по поводу повышения цен на бензин в Исландии было лишено какого-либо смысла, хотя и в их странах наверняка была та же проблема. Парочка местных жителей, которых Исрун все же удалось остановить, буквально преградив им путь, не располагали временем, чтобы отвечать на вопросы телерепортера под проливным дождем. Исрун мысленно проклинала Ивара. В конце концов ей надоело мокнуть на улице и она выбрала себе несколько невинных жертв в книжном магазине и на почте. Все ответы, разумеется, были в одном ключе. Ну кого может порадовать повышение цен на бензин? Исрун старалась выжать из интервьюируемых более подробные ответы посредством уточнений. Пользуетесь ли вы автомобилем реже, чем раньше? Как лучше всего решать эту проблему? Однако Исрун прекрасно понимала, что подобная тактика никоим образом не пробудит в людях большой интерес к теме. Когда это мучение наконец завершилось, смысла ехать в отдел новостей уже не было: приближалось время брифинга в правительстве. Исрун с оператором укрылись от ветра и дождя в машине, которая стояла возле здания кабинета министров, перед которым выстроились в ряд сверкающие автомобили высокопоставленных чиновников. Исрун решила воспользоваться возможностью, чтобы сделать телефонный звонок. После небольшого ожидания ее соединили со специалистом по вопросам усыновления в одной из госструктур. Специалист оказался любезным и, судя по голосу, молодым человеком. – Добрый день, – начала Исрун, не представляясь. – Мне требуется информация об одном усыновлении, которое произошло много лет назад. – Да, я понимаю. – Исрун расслышала в голосе на другом конце провода нотки подозрительности. – Это усыновление имеет отношение к вам лично? – Ну… я так не сказала бы. Но дело это давнее – относится примерно к пятидесятому году. У одной супружеской пары – моих знакомых, которых уже нет на свете, – родился ребенок, и они отдали его на усыновление. Больше они его так и не видели. Мне нужна информация о его дальнейшей судьбе. Не могли бы вы мне как-то с этим помочь? – Вы серьезно? – со смешком спросил молодой человек. Неформальность его ответа несколько удивила Исрун. Смутившись, она все-таки решила представиться и сообщила, что работает над репортажем, связанным с тем усыновлением, но тут же осознала, что это лишь все усложнит. Реакция молодого человека, однако, отошла на второй план, поскольку в тот момент оператор Рурик слегка подтолкнул Исрун локтем, указывая на членов кабинета, которые после брифинга начали один за другим выходить на улицу. Между тем из телефона продолжал доноситься голос специалиста по вопросам усыновления, который несколько оскорбленным тоном советовал ей подать официальный запрос, а также заметил, что ответ на него почти наверняка будет отрицательным. Наскоро с ним попрощавшись, Исрун второпях вышла из машины. За ней по пятам следовал Рурик. Он работал в отделе новостей не один десяток лет, и при этом ничто не могло вывести его из равновесия; казалось, он ничуть не сочувствует репортерам, которые, пребывая в состоянии перенапряжения, вели себя так, словно каждый день был для них последним. С Исрун он отлично сработался, и она давно перестала его подстегивать и подгонять: Рурик работал в своем темпе, всегда бывал в нужное время в нужном месте и выдавал замечательные видеоматериалы. Обычно он снимал на месте происшествия несколько дополнительных кадров, которые Исрун и в голову не пришло бы включить в репортаж, но которые оказывались как нельзя кстати, когда дело доходило до монтажа и требовалось заполнить две минуты экранного времени качественной картинкой. Поскольку никаких животрепещущих политических вопросов на повестке не стояло и брифинг, судя по всему, прошел без эксцессов, репортеров перед зданием кабинета министров собралось не много. Премьер-министр Мартейнн уже вышел наружу и теперь отвечал на вопросы девушки-корреспондента одной из ежедневных газет. Исрун держалась на почтительном расстоянии, ожидая удобного случая, – ей хотелось переговорить с Мартейнном без того, чтобы их слышали другие журналисты. Мартейнн излучал самоуверенность, без которой в политике вряд ли можно состояться. Его коротко стриженные волосы были слегка тронуты сединой, хотя он перешагнул сорокалетний рубеж не так давно. Он был красив лицом и подтянут. Роста, правда, был не очень высокого, что удивило Исрун, когда она впервые увидела его воочию, хотя кому как не ей было знать, что телевизионная картинка может быть обманчивой. Кивнув Исрун, он решительным шагом направился к ней с улыбкой на губах. Она улыбнулась в ответ: – Здравствуйте, не могли бы вы уделить мне несколько минут? – Разумеется, Исрун. Для нее не осталось незамеченным, что он делает особый акцент на том, чтобы называть ее по имени при каждой встрече; и хотя она осознавала, что это лишь профессиональный прием, противостоять шарму Мартейнна было непросто – ничего удивительного в том, что его партия получила на выборах абсолютное большинство голосов. Исрун перевела взгляд на Рурика, чтобы дать ему знак начинать съемку, но тот, как всегда, оказался на шаг впереди. Тогда она снова повернулась к Мартейнну и задала свой вопрос: – Я хотела бы узнать, как вы отреагировали на гибель Снорри Этлертссона. Мартейнн стоял не двигаясь, и от Исрун не укрылось, что вопрос застал его врасплох, но он явно старался сохранить невозмутимость перед телекамерой. Исрун заметила и то, что он собирается с ответом непривычно долго; как правило, даже на самые неожиданные вопросы Мартейнн отвечал быстро и уверенно. Теперь же пауза затянулась, и это явилось достаточным доказательством того, что Исрун своим вопросом выбила его из равновесия. – Сейчас семья Снорри переживает тяжелый момент, – заговорил наконец Мартейнн. – И я лично выразил глубокое соболезнование Этлерту и Кларе. Он умолк, сохраняя на лице траурное выражение. Было очевидно, что он ожидает, пока Рурик выключит камеру. Исрун, однако, сдаваться не хотела и предприняла новую попытку вывести Мартейнна на откровенность: – Полиция считает, что его, возможно, убили. С вами велись какие-либо разговоры о повышении мер безопасности в свете того, что это происшествие может иметь политическую подоплеку? – Я не хотел бы обсуждать эту тему, – ответил Мартейнн и, судя по всему, тут же понял, что проговорился. – Благодарю вас, – сказала Исрун и, повернувшись к Рурику, добавила: – Снято. Потом она снова обратилась к Мартейнну. – Я совсем не хотела ставить вас в неловкое положение этими вопросами, – на голубом глазу солгала она, дружелюбно улыбаясь. – Ничего страшного. – Мартейнн тоже излучал дружелюбие, на лице у него играла его самая очаровательная улыбка, предназначенная для избирателей. – Вы ведь дружили со Снорри? – спросила Исрун. Мартейнн не терял бдительности: пусть камера и выключена, но он все еще беседует с репортером. – Раньше мы хорошо знали друг друга, но потом наши пути разошлись. В последние годы никакой связи с ним я не поддерживал, но его смерть все же оказалась тяжелым ударом для меня. Судя по всему, ему не потребовалось много времени, чтобы дистанцироваться от своего бывшего друга. Мартейнн взглянул на часы: