– Нам, однако, пока не удалось связаться с отцом мальчика, – добавил он. Потом Сюнна с Робертом снова остались в допросной одни. Сюнна немного успокоилась и теперь молча смотрела в пустоту. Роберт тоже не говорил ни слова, опять и опять стараясь убедить себя, что это именно Бреки забрал мальчика, чтобы не позволить Сюнне стать единственным опекуном. Но ведь похищать ребенка все равно непозволительно, какими бы мрачными ни были перспективы Бреки в этой тяжбе! Роберт опасался, что тот уже предпринял меры, чтобы вывезти Кьяртана из страны. Видимо, он все заранее продумал, а не просто выхватил ребенка из коляски и как ни в чем не бывало отправился с ним домой. Чтобы хоть немного успокоиться, Роберт попытался переключиться на что-нибудь другое. Он закрыл глаза и представил себе, будто в полном одиночестве сидит в лодке где-то у берегов Вестфирдира и наслаждается тишиной. Зеркальную гладь моря не тревожило ни малейшее дуновение ветра, и Роберт почти физически ощущал запах воды. Однако слух обмануть было не так легко; услышав, как всхлипывает Сюнна, Роберт открыл глаза, но в ее сторону старался не смотреть. А она между тем окончательно ушла в себя – только молчала и плакала. Когда инспектор в очередной раз вошел в допросную, на его лице была написана тревога. Роберту стало совсем не по себе; вытирая со лба капли пота, он с трепетом ждал, что тот скажет. – Мы выяснили местонахождение Бреки: он на севере. Сейчас с ним беседует полиция Акюрейри. – После короткой паузы инспектор продолжил: – Он отправился туда рано утром, чтобы устроиться на какую-то временную работу, насколько я понял. Авиакомпания подтвердила, что он зарегистрировался на тот самый утренний рейс, так что, судя по всему, когда мальчик пропал, Бреки находился далеко от Рейкьявика. Поэтому сейчас мы рассматриваем некоторые другие версии. – Голос инспектора звучал озабоченно, и свои следующие слова он адресовал Сюнне: – Сейчас мы с вами пройдем к нашему психологу – он поможет вам легче перенести ожидание, пока мы разыскиваем ребенка. Ваш сын обязательно найдется – в этом нет никаких сомнений. Сюнна лишь кивнула и вышла из допросной вслед за инспектором. Последний же почти сразу вернулся и, закрыв за собой дверь, пристально посмотрел в глаза Роберту? – А мы пока побеседуем с вами наедине. – По его тону было понятно, что разговор будет не из приятных. Роберта снова бросило в жар. Неужели с годами он превратился в хлюпика, который дрожит как осиновый лист в присутствии полицейских? Или все дело в его болезненном состоянии? – Полагаю, что мы вышли на след, – проговорил инспектор, садясь. – Вам известен человек по имени Эмиль Тейтссон? Вопрос прозвучал буднично, и Роберт надеялся, что жалкое «нет», которое ему удалось из себя выдавить, было достаточно убедительным. По сути, он сказал правду – он не был знаком с тем человеком, хотя совершенно точно знал, кто он такой. Роберт отлично помнил прочитанное им интервью, а изображение Эмиля навсегда отпечаталось в его памяти. Ему впервые стало по-настоящему страшно. – Ну что ж, позвольте тогда поделиться с вами версией, которая у меня возникла, – сказал инспектор. Сидя в коридоре, Роберт дожидался Сюнну. Разговор с инспектором, а вернее, монолог последнего поверг его в крайнее волнение. Роберт почувствовал, как обрывочные воспоминания и темные кошмары прошлого снова овладевают его сознанием. Вскоре в коридоре появилась Сюнна. – Идем домой, дорогая? – спросил Роберт. – Да, конечно. – После беседы с психологом она выглядела уже не такой взвинченной, хотя можно было не сомневаться, что в душе ее полный хаос. Был поздний вечер, и за окном царила кромешная тьма. Они в молчании сидели на диване. Их квартира внезапно превратилась в холодное, неприветливое место. Прислушиваясь к шуму дождя, Роберт прижимал к себе Сюнну. Он старался не смотреть на часы, чтобы не думать о том, сколько времени прошло с момента исчезновения Кьяртана. Сколько времени… Слишком много. Целый день Роберт провел в состоянии жуткого стресса – особенно после беседы с инспектором полиции – и почти ничего не ел. Сюнна тоже наверняка за весь день ни разу не прикоснулась к пище. И вот теперь, когда наконец появилось время перекусить, Роберт понял, что у него совершенно нет аппетита. Казалось, мир раскололся и рушится у него на глазах. А ведь он только-только начал новую жизнь – познакомился с прекрасной женщиной и уже строил с ней семью, взяв на себя ответственность за ее ребенка. Роберт предпринял очередную попытку унестись мыслями в Вестфирдир. Теперь, однако, море, которое представилось его внутреннему взору, штормило, а его лодку швыряло на волнах, как щепку, еще чуть-чуть – и она медленно, но верно пойдет ко дну. 26 Самым ужасным был тот момент, когда последний уголек надежды потух и Эмиль осознал, что больше никогда не обнимет свою любимую, что его мечтам об их совместном будущем не суждено сбыться и жизнь навсегда повернулась к нему самой скверной своей стороной. Он старался не возвращаться мыслями к тому, что было известно лишь немногим: она носила под сердцем ребенка, и с начала беременности прошло всего несколько месяцев. Несмотря на все попытки Эмиля забыться, в его груди с новой силой поднималась ярость. И непреодолимое желание отомстить. С тех пор как случилась трагедия, он делал все, чтобы не терять надежды, хотя врачи никаких оптимистичных прогнозов не давали и намекали на то, что ему придется смириться с реальностью. Но об этом не могло быть и речи – сдаваться Эмиль не намерен. С самого начала он не отходил от Бильгьи ни днем ни ночью и не выпускал ее руку из своей ладони. Надежда и гнев держали его на плаву, не оставляя места для скорби. Эмиль бесконечно корил себя за то, что в тот роковой вечер работал допоздна. Каждый вопрос, что он ставил перед собой, начинался с одних и тех же слов: «А что, если бы…» Конечно, ему не дано было знать, смог бы он защитить Бильгью или нет. Возможно, они оба оказались бы в больничной палате без сознания и умерли бы вместе. Вероятно, так было бы даже лучше. Эмиль не представлял, как будет жить дальше без нее. И все же его не отпускала мысль – иногда даже во сне, – что, окажись он тогда рядом, все могло бы пойти иначе. Он отлично понимал, что до богатыря, способного кому-либо внушить страх, ему далеко, но, загнанный в угол, он мог оказать достойное сопротивление, а совладать с ними двоими было бы и того сложнее. Почему же человек не может себя чувствовать в безопасности в собственном доме? Ведь они с Бильгьей никому не делали зла… И вот промозглым зимним вечером случилось непоправимое. Около шести они легко поужинали – спагетти болоньезе. За едой говорили о будущем ребенке и о том, какие изменения он привнесет в их жизнь. Бильгья была непоколебима в своем намерении не снижать в ближайшие месяцы рабочую нагрузку и твердо решила продолжить учебу осенью. – Я полна энергии, – говорила она. – Вот когда токсикоз начнется, тогда и возьму отпуск. Эмиль поднялся из-за стола и сказал, что ему надо вернуться на работу, чтобы завершить одно срочное дело. Он спросил, не хочет ли Бильгья присоединиться к нему? Или он ей этого не предлагал? Может, и нет. Скорее всего, он хотел, чтобы она осталась дома и отдыхала. Вообще говоря, воспоминания о том вечере были обрывочными. Бильгья сказала, что подождет Эмиля дома и скоротает время за чтением. Он не помнил, что конкретно сказал ей перед уходом, но, как оказалось, это стало их прощанием. Когда Эмиль вернулся домой, первое, что он заметил, была кровь в прихожей. Наверняка и Бильгью он сразу увидел, но ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что это зрелище не злая шутка его воображения. Девушка лежала на спине тут же, в прихожей, в той самой пижаме, которую надевала, когда садилась за учебу. Бильгья не шевелилась, и лужа крови вокруг ее головы повергла Эмиля в такой ужас, что он оцепенел. Он и сам не знал, сколько времени он так простоял, пока наконец не вышел из ступора и не позвонил в полицию, выхватив из кармана мобильник. Бильгья не умерла, и в этом заключалась хорошая новость. Единственная хорошая новость. Ее ввели в искусственную кому, и силы вытекали из нее по капле. И точно так же по капле Эмиль утрачивал волю к жизни, словно у них с Бильгьей было одно сердце на двоих и оно билось все слабее. Сначала он еще держался – даже давал интервью, чтобы с помощью прессы добиться хоть какой-то справедливости, и призывал тех, кто мог бы поделиться любой информацией, откликнуться. Дело расследовалось, и были кое-какие предположения относительно того, кто мог нести ответственность за это преступление, но, чтобы выдвинуть обвинение, доказательств оказалось недостаточно. Поэтому Эмилю не оставалось ничего иного, кроме как наблюдать за угасанием Бильгьи, даже не надеясь на то, что свершится правосудие. Когда же она спустя два года скончалась, обретя наконец заслуженный покой, ярость стала единственным чувством, которое не позволяло Эмилю погрузиться в полную апатию. Эта ярость заполнила его сердце, не оставив там места ни для любви, ни для сострадания. Эмиль понимал, что гнев – плохой советчик тому, кто не справился с горем, но ему было уже все равно. Эмилю так и не дали подробных разъяснений насчет того, что на самом деле произошло, хотя у полиции имелась версия, выстроенная на основе показаний криминальных осведомителей. Против человека, имя которого называли осведомители, не было никаких улик, и теория полиции состояла в том, что нападение на Бильгью было совершено по ошибке. По ошибке. Именно так и выразился полицейский. Получалось, что Эмиль потерял свою любимую женщину по простому стечению обстоятельств, она лишилась жизни из-за банальной превратности судьбы. На одной с ними улице, в доме со схожим номером, обитал какой-то наркоман-неудачник. Он, должно быть, наделал долгов на почве своего пристрастия, и, видимо, именно ему предполагалось в тот вечер нанести визит, чтобы выбить из него деньги. Эмиль невольно представлял себе, как все происходило. Бильгья наверняка пыталась объяснить, что это не тот адрес, и, зная, что она никому не позволяла вытирать о себя ноги, Эмиль допускал, что она даже повысила голос. А потом последовал удар – всего один удар по голове, которого оказалось достаточно. Орудием послужила, вероятно, бейсбольная бита. Желание отомстить ни на мгновение не покидало Эмиля, только осознал он это не сразу, а после смерти Бильгьи, когда неожиданный телефонный звонок навел его на след. К тому моменту он больше не мог мыслить логически, в чем и сам отдавал себе отчет. Родители, конечно, сильно переживали за Эмиля и старались ему помочь, но такая забота была ему в тягость. Он даже нашел потайное место – бесхозный дом в центре города, – где у него была возможность высыпаться без чрезмерного родительского сочувствия и причитаний. Их с Бильгьей квартира пустовала – Эмиль не представлял, как сможет снова туда войти. Когда он думал об их жилище, перед его мысленным взором не возникало ничего, кроме крови. Эмиль решил действовать по ситуации, и пока все шло, как он планировал. В последнее время он почти не пил и старался не совершать необдуманных действий – ради Бильгьи. Эмиль не знал, что будет с ним дальше, – возможно, он выдаст себя, а возможно, утопится в море. Ему было все равно. Некоторое время он наблюдал за домом Роберта, следил за его сожительницей и ее ребенком. Око за око, зуб за зуб? Эмилю казалось, что заставить Роберта пережить потерю самых близких ему людей будет торжеством справедливости. И вот теперь Эмиль сидел с плачущим ребенком на руках. Мальчик надрывался от крика и никак не хотел засыпать в этом холодном, неуютном, продуваемом доме, который когда-то наверняка был наполнен радостью и теплом, а сейчас от всего этого почти ничего не оставалось – как и от самого Эмиля. Ситуация была, прямо сказать, непростая, и Эмиль ломал голову над тем, что делать дальше. Ему доставляло удовольствие ходить по пятам за женщиной, с которой жил Роберт; воспользовавшись случаем, он украл у нее ключи и однажды вечером проник к ним в квартиру. Сначала, правда, заглянул в окно и, убедившись, что они настолько заняты друг другом, что не видят ничего вокруг, проскользнул в дом и через приоткрытую дверь спальни понаблюдал за их любовными играми. Они его так и не заметили, поэтому Эмиль позаботился о том, чтобы оставить в доме следы своего пребывания, а когда выходил, не захлопнул заднюю дверь. С тех пор он продолжал заглядывать к ним в окна и отслеживать каждый их шаг – он был полон решимости как следует напугать Роберта, прежде чем переходить к более активным действиям. В то утро он снова следил за женщиной, когда она вышла на прогулку, везя перед собой коляску с ребенком. Перед тем как войти в кафе на Лойгавегюр, она оставила коляску на улице вместе с посапывающим в ней малышом, тем самым предоставив Эмилю отличную возможность, которую он не мог упустить… Стояла темная ночь. Мальчик не переставая плакал и звал маму. Эмиль не имел ни малейшего понятия, что ему делать дальше, но мысль о том, какой ужас сейчас, должно быть, испытывает Роберт, согревала ему сердце. 27 Когда Исрун пришла утром на работу, выяснилось, что ее ожидает посетительница. Исрун работала уже пять дней кряду, четыре из которых – в дневную смену. Кроме того, ей предложили выйти и в субботу на замену семейному коллеге, которому понадобился выходной, чтобы присутствовать на детском дне рождения. Исрун согласилась, решив, что сможет отдохнуть и потом. На данный момент главным в списке ее дел была подготовка сюжетов о расследовании убийства Снорри Этлертссона и похищения ребенка. Ожидавшая ее в приемной девушка буквально вскочила на ноги, едва Исрун переступила порог. – Здравствуйте, – улыбнулась она. – Я пыталась до вас вчера дозвониться. Ее рыжие волосы ниспадали на плечи, глаза поблескивали из-под длинной челки, а на щеках выступил румянец. У девушки была привычка во время беседы смотреть не прямо на собеседника, а немного поверх его головы, из-за чего создавалось впечатление, что она пребывает в глубокой задумчивости. Исрун уже не раз с ней встречалась, поэтому ее это не смущало. – Доброе утро, Лаура, – ответила она. Лаура работала помощницей Мартейнна с тех самых пор, как тот занял кресло премьер-министра, а до этого была активисткой молодежного крыла партии. Ходили упорные слухи, что их с Мартейнном связывают любовные отношения, которые возникли еще до того, как он вступил в должность, но продолжались и поныне. Подтверждения этим слухам не было, но расставание Мартейнна с женой подогрело их с новой силой. На тот момент он был главой кабинета министров уже полгода и заявил, что его жесткий рабочий график привел к тому, что они с женой решили пойти каждый своим путем. Лаура стала героиней очередных сплетен, и многие считали ее разлучницей – рыжеволосой соблазнительницей, которая разрушила семью премьер-министра, – а у него, между прочим, было двое детей. – Простите, забыла вам перезвонить – много дел. Мне нужно бежать на планерку, поэтому я смогу уделить вам всего несколько минут. Присядем? Лаура снова опустилась на стоявший в приемной диван, а Исрун устроилась на стуле напротив. Она догадывалась о том, что привело Лауру в отдел новостей, но решила дать ей самой озвучить причину своего визита. – Я здесь неофициально, – сказала та. – Мартейнн не просил меня к вам приходить. Не веря ни единому слову, Исрун улыбнулась. Лаура продолжила: – Мы ведь можем пообщаться неформально, верно?