ГЛАВА 4 Я склоняюсь над своим рисунком, рука — правая рука — неистово порхает над листком, рисуя листья, ветки. Новый учитель рисования, которого, наконец, нашла школа, не внушает ни опасности, ни вдохновения. Никакой. И в подметки не годится Джинелли, которого заменяет. Но пока я могу рисовать что угодно, пусть даже просто деревья, как велено, мне наплевать, что он скучный и пресный. Ходит по классу, время от времени делая вежливые замечания, потом останавливается за моим плечом, изрекает «хмм... хмм... интересно» и идет дальше. Я смотрю на свой листок. Целый лес злобных деревьев, и в тени под ними какая-то темная фигура с глазами. Как бы воспринял это Джинелли? Он сказал бы: притормози, прояви больше старания, и был бы прав. Но такая необузданность ему бы тоже понравилась. Начинаю заново, умиротворенная скрипом угля по бумаге. Деревья уже не такие злобные, и теперь уже сам Джинелли смотрит из их тени. Никто, кроме меня, не узнал бы его тут: мне известно, что бывает, когда рисуешь пропавших, вроде него. Нет, я рисую его таким, каким, мне кажется, он мог быть — молодым человеком, скрывающимся в наброске. Не стариком, которого утащили лордеры. Час спустя сканирую свою карточку у дверей в класс для самоподготовки и вхожу. Направляюсь к заднему ряду... — Кайла? Я останавливаюсь. Этот голос... здесь? В нерешительности оборачиваюсь. Нико стоит, прислонившись к учительскому столу. Улыбается медленной, ленивой улыбкой. — Надеюсь, тебе сегодня лучше. — Да, спасибо, сэр, — отвечаю я, поворачиваюсь и умудряюсь дойти до задней парты, не споткнувшись. Его присутствие в качестве скучающего дежурного учителя, который следит, чтобы мы занимались молча, не должно было удивить. Они все время меняются, так что рано или поздно должна была настать и очередь Нико. Тем не менее я не ожидала столкнуться с ним так скоро и теперь сижу несколько минут, держа руки на коленях, пока они не перестают дрожать. Открываю домашнее задание по алгебре — его я делаю обычно без труда, так что и притворяться особенно не приходится. Сижу, смотрю на страницу, не забыв взять ручку в правую руку. На столе перед Нико стопка тетрадей на проверку, однако я вижу, что он притворяется так же, как и я, а сам то и дело поглядывает в мою сторону. Разумеется, я бы не знала этого, если бы сама не наблюдала за ним. Я вздыхаю и пытаюсь решить уравнение с переменными, но цифры расплываются, не слушаются, а мысли скачут туда и сюда. Рассеянно вожу ручкой по краям листа, потом рисую цветочные узоры вокруг даты, которую, как обычно, проставила вверху. Вдруг взгляд мой отчетливо фокусируется на цифрах: 3.11. Третье ноября. И в следующий миг очередной кусочек пазла с почти слышным щелчком становится на место: сегодня мой день рождения. Я родилась в этот день семнадцать лет назад, но я единственная, кто это знает. По рукам пробегают мурашки. Мне известна дата моего настоящего дня рождения, а не та, которую назначили в больнице, когда изменили мою личность, украли мое прошлое. Мой день рождения? Я мысленно прощупываю эту фразу со всех сторон, но не нахожу больше ничего. Ни тортов, ни вечеринок, ни подарков. Одна только дата. Воспоминаний, которые должны были бы ей сопутствовать, нет. И все же я чувствую, что в глубинах моего мозга таится еще много всего такого, что я могла бы узнать, если бы копнула поглубже. Некоторые из вернувшихся воспоминаний — просто голые факты, словно я прочла досье на себя и какие-то куски вспомнила, а какие-то нет. Все это не вызывает у меня никаких эмоций. Из веб-сайта о пропавших детях известно, что меня звали Люси и что я исчезла в возрасте десяти лет, но из той жизни я не помню ничего. Потом я вновь появляюсь — подростком, уже с Нико, и только из того периода ко мне прокрадываются воспоминания. О том же, что было раньше, — ничего. Нико... Вот у кого могут быть ответы. Все, что мне нужно, это сказать, что я его помню. Но действительно ли я хочу все это знать? Когда звенит звонок, я медлю, несмотря на то что все инстинкты во мне кричат, требуют скорее бежать и избавить себя от этого выбора — говорить с ним или нет — до тех пор, пока я не разберусь, что все это значит. Я медленно иду к двери, у которой стоит Нико. Все остальные ученики уже ушли. Мы одни. «Ну, иди же», — приказываю я себе и намереваюсь пройти мимо. — С днем рождения, Рейн, — говорит он, понизив голос. Я оборачиваюсь. Наши глаза встречаются. — Рейн? — шепчу я. Примеряю имя к себе, пробую его на вкус. Рейн[1]. Еще одно воспоминание всплывает, яркое и отчетливое. Я выбрала это имя сама три года назад, когда мне исполнилось четырнадцать. Я помню! Это мое имя. Не Люси, имя, которое мне дали родители при рождении. Не Кайла, как назвала меня какая-то равнодушная медсестра, заполнявшая больничный бланк после того, как мне стерли память. Рейн — вот мое настоящее имя. И, словно произнесенное вслух, оно наконец рушит последнюю преграду в моей душе. Его глаза расширяются и вспыхивают. Он знает меня. Более того, он знает, что я знаю его. Кровь вскипает в жилах, энергия бьет ключом: пан или пропал. Но в следующее мгновение он стирает с лица всякое выражение и отступает назад. — Постарайся не забыть про домашнее задание по биологии на завтра, Кайла, — говорит он, и взгляд его скользит поверх моего плеча. Я оборачиваюсь и вижу миссис Али. В душе вспыхивает ненависть, потом страх. Но это страх Кайлы. Я не боюсь ее. Рейн ничего не боится! — Постарайся не забыть, — повторяет Нико, на этот раз опуская бессмысленное упоминание о домашнем задании, предназначенное для ушей миссис Али, и выскальзывает в коридор. Постарайся не забыть... — Мне нужно с тобой поговорить, — говорит миссис Али и улыбается. Она наиболее опасна именно тогда, когда улыбается. Что ж, посмотрим, кто кого. Я тоже улыбаюсь. — Конечно, — отвечаю я, стараясь ничем не выдать своего ликования. Мое имя! Я — Рейн! — Я больше не буду сопровождать тебя на переменах, — сообщает она. — Ты уже вполне освоилась в школе. — О, спасибо вам большое за вашу помощь, — как можно любезнее отзываюсь я. Глаза ее подозрительно сужаются. — Я слышала, ты в последнее время хандрила, ходила с несчастным видом и была невнимательна на уроках. Однако сейчас кажешься вполне счастливой. — Мне очень жаль. Я уже чувствую себя намного лучше. — И, Кайла, ты же знаешь, если тебя что-то беспокоит, ты всегда можешь поговорить со мной. — Она снова улыбается, и меня пробирает озноб. Будь осторожна. Пусть официально ее должность — помощник преподавателя, но этим ее обязанности явно не ограничиваются. Она все время наблюдает за мной в поисках какого-либо признака, симптома отклонения от строгого, предсказуемого поведения Зачищенной. Малейший намек на возвращение моих преступных наклонностей, и меня могут вернуть лордерам. Уничтожить физически. — Все отлично. Правда. — Что ж, надеюсь, так будет и дальше. Ты должна прилагать максимум усилий и в школе, и дома, и в обществе, чтобы... — ...выполнить свой договор. Использовать свой второй шанс. Да, я знаю! Но спасибо, что напомнили. Буду очень стараться. — Я широко улыбаюсь, такая счастливая, что готова поделиться улыбкой даже со шпионкой л ордеров. То, что миссис Али больше не будет ходить за мной по пятам — неожиданный бонус. На лице ее отражается борьба между замешательством и раздражением. Миссис Али определенно больше нравится, когда я робею в ее присутствии. — Да уж постарайся, — ледяным голосом и без намека на улыбку роняет она. Какая жалость, что Рейн не из робкого десятка. Красный, золотой, оранжевый. Дуб, растущий у нас во дворе перед домом, укрыл траву толстым, пестрым ковром, и я несу из сарая грабли. У меня есть имя. Я атакую граблями листья, сгребаю их в кучи, потом расшвыриваю ногами и начинаю заново. У меня есть имя! То, которое выбрала я сама, когда была тем, кем хотела быть. Лордеры попытались отнять его у меня, но почему-то им это не удалось. Через дорогу останавливается машина, которой я никогда раньше не видела. Из нее выходит парень примерно моего возраста или, возможно, чуть постарше. На нем мешковатые джинсы и футболка, такая помятая, будто он вел машину или спал в ней несколько часов кряду (нужно надеяться, не в одно и то же время). И все же этот вид, словно говорящий: «плевать мне, во что я одет», ему идет. Он открывает багажник. Вынимает коробку и несет ее в дом. Снова выходит, замечает, что я смотрю, и машет рукой. Я машу в ответ. Кайла не стала бы. Она, вероятно, смутилась бы и покраснела, но Рейн — девушка смелая. Он достает еще одну коробку, по другую сторону машины изображает, будто спускается по воображаемому эскалатору, и оглядывается, — смотрю ли я. Я закатываю глаза. Он продолжает проделывать разные другие фокусы, а я запихиваю листья в мешок, везу на тележке на задний двор и захожу в дом. — Спасибо, что убрала листья, — говорит мама. — А то уже замусорили весь двор. — Не за что. Мне хотелось что-нибудь поделать. — Чем-то заняться? Я киваю, потом напоминаю себе немного сбавить обороты, не то слишком частая смена настроений вынудит ее отвезти меня в больницу на проверку. Эта мысль не на шутку тревожит меня, и улыбка сползает с лица. Мама кладет руку мне на плечо, легонько стискивает. — Будем обедать, как только... Дверь открывается. — Я дома! — вопит Эми. Минут через пять мы уже сидим за столом и слушаем подробный отчет о ее первом дне в качестве помощницы врача в хирургическом отделении. И, как выясняется, работа там — поразительный источник местных сплетен. Вскоре мы узнаём, кто ждет ребенка, кто свалился с лестницы, перебрав виски, что нового парня через дорогу зовут Кэмерон, что он приехал с севера и по неизвестным пока причинам будет жить со своими дядей и тетей.