Император кивнул, ничего не сказав. – А вот в той части Рудлога, что так же холодна, как и Блакория, и расположена ближе к покрытым снегами горам, рядом с городом Лесовина, армия пока не продвинулась вперед, мой император. Проход открылся четыре дня назад, но среди солдат ходят слухи о полубогах, которые сражаются на стороне противника. Генерал Виса-асх говорит, что это необыкновенно мощные маги. Но наши люди суеверны, великий, и уже есть случаи дезертирства. Мы смогли закрепиться вокруг врат, захватив несколько деревень, но продвинуться в сторону Лесовины нам не дают и наших солдат уничтожают. Император нахмурился. По залу пробежал холодок, тха-нор остался стоять, склонившись. – Распускающим слухи – плетей, дезертиров казнить безжалостно. Отправлю туда еще одну армию, – проговорил Итхир-Кас. – Пусть Виса-асх держится, сколько может, я не гневаюсь на него. Скажи ему, я посоветуюсь с богами. Если будет их воля, дадут нам еще помощников, прикажут – приду сам ему на помощь. Можешь идти, Арвехши. Ты хорошо служишь мне. Молодой тха-нор трижды поклонился и ушел – ему предстояло еще лететь обратно на раньяре, чтобы передать приказы, а утром вернуться со следующими новостями. На смену ему перед императором ступил могучий Венши – тха-нор твердыни Аллипа, сын Ранши, убитого проклятым крылатым колдуном. Он наследовал твердыню после смерти отца, и именно он получил приказ возглавить поиски беловолосой жертвы для богов – пока безуспешные. – Порадуешь ли ты меня, тха Венши? – небрежно спросил старик император, выпрямляясь в кресле. Вся его расслабленность слетела в один миг, и розовый зрачок сверлил склонившегося кнеса до боли в висках. – Нет, великий, – мрачно проговорил тха-нор. – Девка не найдена, хоть раньяры с воздуха и наемники по земле просматривают леса в обе стороны от места, где были обнаружены убитыми наши люди. Видели мы следы в крови на берегу, женские и мужские, – значит, верно мы думаем, и появился у нее помощник. Навстречу наемникам из Аллипы давно отправлены мои люди на охонгах. Если кто-то живой есть в тех лесах, они его почуют. Но пока порадовать тебя не могу. Велишь казнить – с радостью приму смерть, ибо тяжело мне печалить тебя. Тха-нор-арх слушал его, высокомерно и гневно морща лоб. Глаза его полыхнули, но он с усилием остановил себя. – У тебя есть еще время, – сказал он, – пока не открыты все переходы. Поторопись. Найди ее и приведи мне. Алтарь в храме ждет этой жертвы. Нельзя допустить, чтобы врата были закрыты. Алина – Богуславская! Я сказал бить локтем в солнечное сплетение, а не между моей рукой и боком! Поднимайтесь. Еще раз. – Я… так устала, лорд Тротт. – И что мне прикажете делать? Пожалеть вас? По голове погладить? Алина потрясла головой, вздохнула и поднялась, потирая исцарапанные ладони. Она успела тысячу раз пожалеть о просьбе научить ее защищаться. И о своей ночной истерике – потому что на следующее утро от Тротта веяло холодком, и ей снова начало казаться, что она его дико раздражает. – Вы правы, – сказал он, когда они закончили завтракать сухарями и вчерашним холодным мясом. – Нужно повысить ваши шансы на выживание, Богуславская. С сегодняшнего дня двигаемся быстрее, а вечерами будем заниматься. – Спасибо, – сказала она тогда со всем жаром. И с тех пор вечерами глотала слезы и мечтала, чтобы профессор нечаянно свернул ей шею и больше не мучил. Тем же вечером, когда она на ногах не держалась от дневного перехода и хотела только есть и спать, профессор отправил ее набрать воды к ручью, а сам быстро, словно и не устал совсем, развел костер, распотрошил пару подстреленных зайцев, подвесил запекаться. Алинка стояла по щиколотки в воде, понимая, что не в состоянии двигаться. Ноющие ноги пощипывало холодком, и принцесса периодически наклонялась, пила и умывала лицо. И продолжала бессильно стоять. – Мясо будет запекаться около получаса, – раздался за ее спиной голос Тротта. Она нехотя обернулась – профессор снял куртку, сорочку, наклонился над водой, попил и начал обмываться: лицо, плечи, полил пригоршнями на затылок. Потер бороду, поднялся. Лицо его осунулось, вокруг глаз виднелись тени, и она осознала, что и ему переход дается нелегко. – Набрали флягу? – Да, – Алина медленно потрясла полным сосудом. – Выходите. Будем заниматься. – А может, завтра, лорд Тротт? – жалобно попросила она, уже шлепая навстречу по воде, и инляндец неодобрительно поджал губы. – Сегодня, Богуславская. Сегодня. Чем раньше начнете, тем быстрее окрепнете и натренируете навык. Хотя вы все равно не сможете противостоять взрослому мужчине, тем более наемнику. Ваша задача – вырваться и выиграть время, чтобы убежать. Тротт почти слово в слово повторял слова сержанта Ларионова, который занимался с ней во дворце. Только профессор был не добрым грубоватым сержантом, относящимся к ней как к дочери. Голубушкой и воробышком ее не называл и беречь не собирался. Сначала Тротт без стеснения показал на себе болевые места и даже похвалил за знание анатомии. Затем объяснил, как нужно ставить руки-ноги при ударе, чтобы не навредить себе, не сломать запястье или ступню. А потом начал учить. Алина ненавидела его каждый вечер – потому что синяки после занятий оставались самые настоящие, и захваты у него были жесткие, и швырял он ее больно, серьезно. Нет, не бил чрезмерно и специально, но и не жалел. И она уже готова была идти круглые сутки, только бы избежать вечернего «Богуславская, заниматься». – Вас, как стеклянную, обнимать никто не будет, – объяснял инляндец, кривясь, когда она баюкала вывернутую в первый раз руку и смотрела на него полными слез глазами. – Вы же помните, как они хватают – чтобы сразу придушить и подавить сопротивление. Мне нужно, чтобы вы умели реагировать в реальной ситуации, Алина. Поднимайтесь. «Поднимайтесь». «Еще раз. Бейте. Не надо меня жалеть, я же вас не жалею». «Это еще не больно. Больно будет, когда вам ноги сломают, чтобы вы не сбежали. Поднимайтесь». Иногда она готова была разрыдаться и умолять больше не трогать ее. Вот как сейчас: исцарапанные ладони саднило, коленки щипало, а ребра, сдавленные только что ее спасителем-мучителем, ныли так, что она свободно вздохнуть не могла. – Вы помните, что я вам говорил? – осведомился Тротт раздраженно, когда Алина наконец встала. – У вас есть преимущество – крылья. Это полноценная конечность, мышечно развитая, удар ее не слабее, чем удар кулака. Если ударите рукой, затем крылом, вы противника дезориентируете. Почему вы их не используете? Алина устало пошевелила этими самыми крыльями. Спутник щурился, стоя напротив нее в сумерках, – он снял обувь, сорочку, но даже не запыхался, в отличие от нее самой. На теле его играли отблески от костра. На полянке вкусно пахло запекающимся мясом. – Мне еще трудно управлять ими, лорд Тротт. – Принцесса едва удержалась, чтобы не облизнуться. Но слюну сглотнула и покосилась в сторону костра. – Хотя бы пробуйте, Алина. – Иногда тон его смягчался, и тогда ей хотелось улыбаться. Но от улыбок он снова суровел, это пятая Рудлог уже заметила. – Давайте еще раз. Пока вы не наберетесь уверенности, я вам в руки оружия не дам, а нож все-таки повышает шансы на выживание. Помните последовательность? – Помню, – буркнула она, пытаясь не зажмуриться, когда профессор снова бросился к ней, вцепился жесткими пальцами в плечо, обхватил второй рукой за ноющие ребра, прижимая к себе спиной и фиксируя. Раз – поджать ноги, повиснув на руках противника всем весом. Заставить его склониться, чуть ослабить захват, чтобы перехватить ее поудобнее. Два – коснуться ногами земли и ударить локтем назад, в солнечное сплетение, не забыв чуть поджать крыло. Три – если попала, ударить по лицу крылом и бежать… бежать! Принцессу перехватили за локоть, развернули – и снова она полетела лицом вниз, на мох и ветки, застонала от вывернутой назад руки, от упирающегося в поясницу колена. Кажется, что-то хрустнуло в позвоночнике… и ее вдруг отпустили. И аккуратно, горячими пальцами поправили задравшуюся сорочку, скользнув по бедру. – Хватит, – сказал Тротт. Алинка, заливаясь краской, села, попыталась подняться – и профессор протянул ладонь, помог встать. Нахмурившись, помял ей плечо, локоть. От него резко пахло по́том, но принцессе это не казалось противным. Увы, она и сама не цветами благоухала. – Где болит? – Везде, – пробормотала она, дуясь. Пошевелилась, ойкнула: спину прострелила боль, и Алина согнулась в левую сторону, хватая ртом воздух. Несчастными глазами посмотрела на Тротта и чуть не забыла о боли – так изумило ее выражение его лица: были там и жалость, и сожаление, и вина. Однако он моргнул – и снова поджал губы. – Не дергайтесь, Алина. Будет немного больнее. Инляндец зашел сзади, прощупал спину – и, когда коснулся сведенной мышцы, принцесса дернулась. Взял одной рукой за плечо, другую положил на бок – и так выкрутил ей спину, что Алинка забила крыльями и взвизгнула. Но боль ушла, оставив ее, опустившую голову, вытирать слезы и вздыхать. И не жаловаться. Она уже уяснила, что жаловаться бесполезно. – Я понимаю, что слишком суров с вами, – тихо проговорил Тротт из-за ее спины. Пальцы его легко коснулись пострадавших ребер – там закололо, и снова появилась возможность дышать во всю грудь. – Но это необходимо. Идите ополоснитесь, Алина, и я залечу ваши царапины. На это сил у меня здесь хватает. Такие минуты после занятий наполняли ее настоящим блаженством. Чаще всего после них удавалось помыться, выстирать сорочку – всего раз или два в конце дневного перехода они не находили к привалу ручья или речушки. А потом можно было усесться на мох или на поваленный ствол, укрывшись поверх мокрой одежды курткой Тротта, и наблюдать, как профессор сосредоточенно и по-медицински бесстрастно касается ее, Алининых, ладоней и колен, излечивая. И жевать мясо, запивая водой, и поглядывать в темноту, в сторону ручья, куда лорд Макс уходил ополаскиваться: все-таки ночное зрение – крайне полезное свойство. Профессор мылся не меньше принцессы. Она давно заметила, что он очень чистоплотен. От усталости кружилась голова, над головой меж листьев огромных папоротников пробивался свет двух лун, вдалеке шумело море, и было на диво мирно и уютно. Только тоска по дому накатывала иногда – тяжелая, давящая. А вдруг не получится вернуться? А вдруг она все-таки умрет тут? Или ее поймают и принесут в жертву, и никто не сможет ее спасти? Вот и сейчас накатили бессилие и страх, до боли в сердце, до холодеющих рук и учащенного панического дыхания. Алина выдохнула, постаралась отвлечься. От ручья как раз возвращался Тротт – в одних мокрых серых штанах, держа в руках свою сорочку. Повесил ее на ствол папоротника, встряхнул крыльями – во все стороны полетели брызги, – потряс головой, недовольно пощупал бороду. Он выглядел очень уставшим. Сел у костра, поддев себе ножом кусок мяса с дотлевающих углей, достал сухарь… Они обычно молчали вечерами – слишком выматывались оба. И сейчас Алина решила молчать. Все-таки она немного стеснялась. Но, видимо, так тяжело вздыхала, и усиленно таращилась на красноватые угольки костра, над которыми мрак казался еще темнее, и упорно шевелила их палочкой, отчего дотлевающее дерево изредка выстреливало пламенем, что даже такому бесчувственному человеку, как лорд Макс, стало понятно: ей не по себе. Собственно, для этого она и вздыхала. – Да говорите уже, Богуславская, – не выдержал он минут через десять, когда она, совсем пригорюнившись, чуть ли не слезы роняла в костер. – Пантомиму я оценил. – Я вам надоела, да? – грустно сказала Алина. – Все время жалуюсь и плачу. – Нет, – сухо ответил Тротт. – Вы ведете себя как нормальная неподготовленная женщина, попавшая в экстремальную ситуацию. Ваше состояние абсолютно естественно, и вы скоро адаптируетесь. Что у вас стряслось на этот раз? – Скучаю по родным, – призналась она и вздохнула. – Мне нужно отвлечься, лорд Тротт. – Еще позаниматься? – спросил профессор с отчетливой ехидцей. Принцесса в ужасе замотала головой и увидела, как его губы дергаются в улыбке. – Тогда ложитесь спать. – Опять буду ночью плакать, – пригрозила она. – Я уже понял, что мало вас нагружаю, – пробормотал Тротт едко, откусывая кусок мяса. – К чему вы клоните, Алина? – Покажите мне крылья, – застенчиво попросила она, с жадностью рассматривая эти самые крылья. – Вы обещали, помните? Я не могу никак понять, как они сзади крепятся, а пощупать свои у меня рук не хватает. Скоро умру от любопытства. Или руки себе вывихну, пытаясь понять строение мышечной основы. Он некоторое время молча жевал, глядя в костер. Потом покачал головой и посмотрел на нее почти с обреченностью. – Богуславская, – сказал Тротт, – теперь я понимаю, как вы сдали магмодели. Против вашей настырности у меня никогда не было ни единого шанса. – Вы опять меня хвалите, профессор, – наставительно произнесла Алина, отчего-то широко улыбаясь. – Смотрите, это войдет у вас в привычку. – Хвалю? – буркнул Тротт, поднимаясь. – Ну, пусть хвалю. Подойдите. Пятая Рудлог деловито сбросила куртку, поспешно встала – вдруг передумает? – почти бегом приблизилась к спутнику. Тот отхлебнул воды из фляги, подвесил ее на ремень, встал боком. – Смотрите сюда. Вот здесь, – он взял Алинкину руку, коснулся своей прохладной груди, пошевелил ближайшим крылом – и под пальцами задвигалась пластина мышц. – Здесь второй слой, чувствуете? У человека большая грудная мышца одна, идет к плечу. У нас, – он проскользил ее пальцами вверх и за спину, – их две. Вторая спускается по спине к верхнему отделу крыла. Алина еще раз вдавила пальцы ему в грудь, покивала. Коснулась себя. – Второе отличие – это связка с широчайшей мышцей, – инляндец поднял руку, показал пальцами на плоский вал, собравшийся над ребрами. – Такого у людей вы не увидите. Она подходит к крылу с внешней стороны. Попробуйте. Принцесса положила одну ладонь ему под крыло над лопаткой, вторую – под руку. Крыло пошло по кругу, под руками с усилием двигались, сокращались мышцы. – Третье – усиленные мышцы живота. Нужны, чтобы компенсировать вес крыльев. Алинкины пальцы сами легли на живот, прощупали.