Первое, чему научил Кембритча Тандаджи, – верить интуиции и затаиваться, если чувствуешь, что дело на грани провала. Не делать резких движений, не дергаться, вести себя спокойно, расслабленно, убаюкивая тех, кто начал что-то подозревать. И наблюдать, наблюдать и делать выводы. О том, где ошибся, о том, чем грозит ошибка и как все исправить. «Думать, – монотонно говорил ему господин начальник, распекая за очередное рискованное предприятие, – выбей это себе на лбу, Кембритч: сначала думать, потом действовать. Отставить эмоции, включить разум. Иначе я укреплюсь в убеждении, что боги дали тебе великолепные мозги в насмешку. Как красивый автомобиль – дикарю, который не умеет и никогда не научится им пользоваться». Люк раздражался, дергал головой, курил, преодолевая желание послать начальничка матом и уехать, – и учился терпению. Впрочем, стоило только себе дать установку, и многолетняя привычка профессионального гонщика сохранять хладнокровие в любой ситуации перешла и в другие сферы жизни. Сейчас дело было провалено с грохотом и жертвами – и по его вине. Слишком привык полагаться на удачу, проскакивать в игольное ушко. И Люк по привычке затаился, наблюдая и анализируя. И выстраивая приоритеты. Прежде всего – не дать дорогим гостям, спустившимся на праздничный обед, заподозрить неладное. И боги с ними, с ледяными глазами Ангелины Рудлог, которая определенно что-то чуяла, или с мрачным взглядом принца-консорта. Мать и красноволосый дракон – вот кто Кембритча беспокоили по-настоящему. Леди Шарлотта слишком хорошо знала сына, чтобы не понять, насколько он взвинчен и растерян, а Нории, хоть и действовал умиротворяюще, казалось, видел его насквозь. Второе – не допустить, чтобы при всех сорвалась Марина. А она вполне могла дойти до точки кипения, и поэтому Люк контролировал и себя, и ее, вслушивался в ее дыхание – слышал он его куда отчетливей, чем голоса общающихся за столом, – и отвлекал, когда она резко втягивала ноздрями воздух или задерживалась на вдохе, словно готовясь сказать что-то, что будет уже не поправить. Но и Марина старалась, очень старалась. Иногда пелена спокойствия прорывалась, и тогда она впивалась ему в руку ногтями или шептала на ухо слова ненависти – но он был рад и этому. Касается. Приближается. Хочет сделать больно. Значит, не все равно, что бы она ни говорила. Мало ли что женщина может сказать в ярости. Особенно когда он так напортачил. И третье – оставить Марину сегодня в замке Вейн. Рядом. Иначе она много чего надумает в его отсутствие, уверится в своем решении, и переубеждать ее будет в разы труднее. И Люк мучительно соображал, как это сделать изящно, не вызывая подозрений. Лучше всего думалось на балконе, да и от вкуса табака и свежего ветра с легкой моросью, ударяющего в лицо, становилось легче. И даже занывший, словно сдавливаемый холодными руками затылок почти прекратил болеть. В очередной раз из-за стола поднялся и дракон. Остальные мужчины остались за столом. Нории вышел вслед за хозяином замка, прислонился спиной к холодной стене. Просто стоял рядом и молчал, с удовольствием вдыхая свежий воздух. От него волнами шло спокойствие. Взглянул на подозрительно посматривающего на него Люка, усмехнулся. – Там, где все полыхает, не помешает немного умиротворения. – Значит, не показалось, – пробормотал его светлость, затягиваясь. – Спасибо. Как вы это делаете? – Мы сенсуалисты, как и серенитки, – пояснил Нории гулко. – Видим эмоции, можем подправлять их. – И что? – напряженно и невнятно поинтересовался Люк. Но Нории его понял. – Это ваше дело, – спокойно сказал он. – Ты выбрал себе огонь, тебе и укрощать. Произнес он это с таким знанием дела, что Люк невольно улыбнулся. И кое-что вспомнил. – Я ведь должен вам ящик коньяка, Владыка. – Не припомню такого, – веселясь, ответил дракон. Дармоншир махнул рукой. – Это был обет перед самим собой. Пора бы его исполнить. Видите ли, сейчас такой период, когда мне нужно срочно сокращать количество долгов, чтобы не переломиться. – Бывает, – без удивления кивнул Нории. – Мы, дети Воздуха, любим нагружать себя неразрешимыми проблемами. Благо, моему племени Мать-Вода дала больше выдержки и терпения. – Да, – пробурчал Люк, – терпение мне сейчас не помешает. Он затянулся, взглянул на дракона и замер, увидев прохладные переливы его ауры. Такое он видел только однажды, у царицы Иппоталии, и змеиное зрение воспринимало свечение куда отчетливей. Сейчас хватило один раз моргнуть, и все пропало. Люк напряг зрение, сощурившись, – и свечение появилось снова. – Ты зря напрягаешь глаза, герцог, – Владыка склонил голову, наблюдая, как развлекается хозяин замка. – Расслабь и смотри сквозь меня. Люк хмыкнул, отвернулся в сторону парка, снова затянулся. – Вы тоже видите ауру? И мою? – Вижу, – подтвердил дракон. Его светлость поколебался. – В ней нет ничего… необычного? – Есть, – легко согласился Нории. – Твоя суть – это Воздух, но он подавлен. Я такого никогда не видел. Ощущение, что у тебя два отца, герцог. – Час от часу не легче, – невесело засмеялся Дармоншир. – Такая аура вообще не может существовать, – говорил Владыка, всматриваясь в него багровеющими глазами, – ощущение, будто на тебя натянули вторую кожу и присушили намертво. Это издевательство над природой. Ты чем-то сильно искалечен, герцог. Не знаю, какое проклятие так сработало или чье воздействие. Но оно должно было убить тебя. Или по крайней мере свести с ума. – Вполне возможно, что и свело. – Люк передернул плечами – затылок заныл сильнее, и он невольно оглянулся: интуиция просто вопила об опасности. Дракон вдруг поднял голову, принюхался, как животное. – Я тоже чувствую это, – пророкотал он. – Уже полчаса как. В воздухе пахнет бедой. Смотри. Навстречу им, закрывая небо, быстро катился вал черных туч, заворачиваясь циклоническим вихрем где-то далеко за горизонтом в сторону столицы. Потемнело, тучи потекли над головами – и тут же заревел ветер, усиливаясь до такой степени, что трудно стало дышать. – Никогда такого не видел, – сипло проговорил Люк, выбрасывая сигарету – все равно не докурить было, искры сыпались в лицо. – Я тоже, – откликнулся дракон тревожно. – Никогда. Они вернулись в столовую в тот момент, когда торжественно заносили пахнущий сливками и ягодами торт. Ветер бил в окна, и Люк потер заледеневшие руки, сел рядом с Мариной. – Соскучилась? – любезно осведомился он, положив ладонь ей на напрягшиеся пальцы и почти сразу же согреваясь. Слуги аккуратно разливали чай, раскладывали торт по тарелкам. – Смертельно, – улыбнулась принцесса остро. Как укусила. – Превосходный торт! – чутко вмешалась леди Шарлотта. – Правда, Берни? – М-м… да, – недоуменно согласился Бернард, глядя на совершенно целый кусок на тарелке матери. – Постараюсь больше не давать тебе скучать, – галантно проговорил Люк, непринужденно улыбаясь гостям. – В этом ты мастер, – согласилась Марина, отворачиваясь. – Да, – прозвучал ледяной голос Ангелины Рудлог, – крайне интересно узнать, что там внутри. В торте, конечно. Через несколько минут у принца-консорта Байдека зазвонил телефон. Он извинился, достал трубку, посмотрел на нее и, вместо того чтобы отключить, поднялся и вышел под взволнованным взглядом супруги. А когда вернулся, по его посуровевшему лицу сразу стало понятно: что-то случилось. – Боюсь, нам придется завершить торжество, – проговорил он сдержанно в наступившей тишине. – Но мы немного задержимся здесь, с вашего позволения, герцог. Так как мы все уже породнились, утаивать ничего не буду, но прошу не распространяться. Звонил Стрелковский, затем пришлось поговорить с Тандаджи. Чрезвычайное положение. Сейчас проверяют дворец. – Дети? – вскинулась Василина. – Отправили в поместье, – успокаивающе сообщил принц-консорт. – Алину ждут в университете: закончится экзамен – перенесут к нам. Такие меры приняты из-за взрыва, который произошел по нашему сегодняшнему маршруту. Мы ведь из-за обряда отменили поездку на открытие выставки в последние минуты. Но это не все: из поступающих данных стало известно, что полчаса назад в Лаунвайте совершено покушение на короля Луциуса. Леди Шарлотта со звяканьем поставила чашку на блюдце. – И на Маль-Серене тоже какое-то происшествие в центре, – продолжил Мариан. – Но там все оцеплено, нашей агентуре доступа нет. Тандаджи полагает, что возможна серия покушений, поэтому и просит задержаться здесь. – Знать бы, что происходит на самом деле, – тревожно проговорила Василина. – Узнаем, – спокойно сказал Байдек. – Стрелковский и Тандаджи будут докладывать каждые полчаса. А когда дворец проверят, мы сможем вернуться. Глава 3 26 января, четверг, Йеллоувинь К обеду император Хань Ши приступал в превосходном настроении. Спасение от смерти обычно способствует хорошему расположению духа. Члены императорской семьи Ши в большинстве своем доживали до глубокой старости и, если не настигали их яд, нож убийцы или слишком рьяное желание наследника наконец-то надеть корону, легко перешагивали через столетний юбилей, оставаясь в крепком теле и здравом уме. За наследников Хань Ши мог не беспокоиться: сыновей он воспитал достойных, и относились те к отцу со всем почтением, очевидно, желая ему долгих лет и здоровья. Один Вей Ши тревожил его. То ли проявилась во внуке далекая кровь красной прабабки – свойственны ему иногда были вспышки гнева, черствость, жестокость и высокомерие, – то ли недоглядел император, и женщины семьи слишком избаловали долгожданного мальчика, но нынешний ученик Четерии был совершенно не готов принять правление великим Йеллоувинем. Черты характера в нем с возрастом не смягчались, а усугублялись, и вотчина Желтого Ученого вполне могла через несколько десятков лет получить в императоры деспота. И явление Мастера клинков, о котором в Йеллоувине издревле ходили легенды, было воспринято правителем как благословение. Сейчас же мудрейший из тигров империи, кротко возблагодарив первопредка, снова расположился за столом, теперь уже в окружении всей семьи – за исключением Вей Ши, конечно. И опять ему прислуживал мастер чайных дел, Йо Ни, и разум слуги был так же чист и безмятежен, как и с утра. Потому что сегодня он хорошо послужил своему господину. Три часа назад старик пришел к кабинету императора, терпеливо дождался, пока тот отпустит министров, и попросил об аудиенции. Хань Ши, не моргнув и глазом, принял его. Они каждый день четыре раза виделись за трапезами, и дело, по всей видимости, было действительно безотлагательным, раз старый слуга не дождался обеда. Таби Тандаджи – Повелитель, – проговорил он с почтительным поклоном, и голос его от постоянного молчания был слаб и тих, – прошу выслушать меня.