— Какое? У нас много правил и все золотые, есть и в драгоценных камнях, платиновых правил нет, платина металл дорогой, но невзрачный, серый, не блестит. Всех правил не упомнишь, а какие помним — не соблюдаем. Какое правило напомнить хотел? — «Нажитое махом проходит прахом». — Не всегда, в семи из десяти случаев захапанный крупняк продвигал дело, старым «маху» и «праху» пора на покой уйти. Что говорить о марках? Получаемая сумма в рублях в исполнении дамы звучала внушительно, а стало быть, и убедительнее чужих марок. Происходило что-то похожее на сеанс массового гипноза: гипнотизерша действовала без осечек и многие «счастливцы» шли на обменные операции чуждой валюты на родные, привычные «деревянные» рубли, много дерева получалось. Что делать с марками, куда пускать? Марки в Германии «марки», а в отечестве чужие деньги. Курсом валюты никто не интересовался, и обмен походил на «сеанс гипноза», кои устраивают столичные гастролёры в провинциях. Люблю жителей столицы: это не люди, но «двигатели жизни»! — За какие качества пылаешь любовью к обитателям столицы? Не пойдёт. Набивай: «люблю наблюдать столичных жителей, нет их разуму покоя ни днём, ни ночью: и в спящем состоянии выражения лиц не избавляются от внимания и напряжения» — отставать от беса в оценке жития замученных столичных жителей не хотелось: — Обитатели стольного града делятся на: а) тех, кто постоянно и без остановок удачлив во всём и всегда с нижним пределом добычи не ниже ста тысяч зелёных за одну операцию. — Отстаёшь, сведения о расценках устарели лет на десять. — Хорошо, называй новые, опубликую. Понятное дело, старушка Инфляция не дремлет. Удача граждан категории «б» определяется «через раз», и сумма удач в разы меньше, чем у группы «А», в) просто удачливые. Удача сокрыта в службе первым двум категориям. г) полные, законченные неудачники, частично, а кто и полностью не приспособленные к жизни в столичных городах, но живут по причине, кою объяснить не могут. Залётные птицы, не уроженцы стольного града, пребывают под столичным гипнозом, есть такой, мучаются от массы неудобств, но вернуться на историческую родину не могут. Стаж проживания в мегаполисе на удачливость не влияет. В комнате обогащения перемещался высокий, приятный, на границе с красивым, человек лет тридцати, или более, фиксировавший камерой-поляроидом лики счастливцев, пожелавших запечатлеть миг получения компенсации. Получавшие снимки не удивлялись стандартными фразами «как быстро фото получается», но у меня, злыдня, родилось: «зачем фото делать, смысл? Будь снимки с копиями — сойдут как отчёт о проделанной работе перед руководством, а если без дублей — какой смысл тратиться на плёнку»? — Темнота! Смысл выяснился, когда не менее вороватые столичные товарищи из органов вопросили фондовскую братию о растрате восьмидесяти трёх миллионов чужой валюты на неизвестные цели и задачи. — И, как? Получили ответ? — Напрасно спрашивали, всё обошлось тихо и мирно. В начале пути к обогащению задался целью: хотя бы единожды изменить деревянному отечественному рублю с иностранной валютой. Возможности отеческой валюты известны, а что могут марки узнаю… Хотя, что в марках, если на свои менять придётся? Взять из любопытства, полюбоваться, какой расцветкой отличаются от древних оккупационных марок? Да, с коими отец общался, военные марки? Теперь другие марки, мирные, не военные, времена меняются — марки остаются прежними, и владей кто-то из нашей пары поэтическим даром — написали поэму с простым и понятным названием: — «Хер на хер менять — время терять». Вот оно, сбылось, сподобился, дошла очередь подержать иноземную валюту в руках! Не получилось в прошлом за малостью лет — исполнилось в настоящем, и ни древними были те марки, не вражеские оккупационные, но мирные, добрые и почти дружественные. После того, как в потных от волнения руках оказалась первая в жизни иностранная валюта — человек с поляроидом предложил «сделать лицо» и запечатлеться на фото. Вопрос «зачем и к чему» остался не озвученным, секунд пять в лицо человека с поляроидом и увидел на чисто выбритых щеках фотографа шрифтом «Arial 22» слова: — Я привёз вам богатство, цените! Ценность фотографий прошлого, настоящего и будущего: документы не позволяют отвертеться от событий, будь они любой степени ужаса или радости. Коли нет возможности избежать фиксации на фото неправедного жития моего — то, хотя бы, не лезь в задний план, средний и крупный, воздерживайся от попадания в кадр. Ныне, разглядывая исторический момент халявного обогащения валютой, думаю: — Почему фотограф не попросил сменить выражение, сделать другое лицо? — Принял за радостного дурачка, получившего крохи за прошлое, а потому и принял лик твой за обычный. — Разве обогащение халявное? За границей был? Был! Подтверждающие документы о заграничном путешествии в грозном зареве войны представил? Представил. Чего нужно? Мужик с поляроидом думал: «надо так ошалеть от такой малости! И не такие суммы без эмоций улетают, а тут от грошей у человека море радости! Что взять с провинциала, не те масштабы»! А ещё мужик с поляроидом сказал на публику: — Если кто желает написать воспоминания о работе в Германии в годы войны и прислать нам — с удовольствием примем записи! — предложение сварганить мемуары делалось в надежде «авось, пройдёт», но не прошло, а повисло в воздухе помещения выдачи валюты. Знай язык предков — сказал о мужике, наивном не по возрасту: — Зело прост быв муж сей, ибо веровал: ныне кто-то из разбогатевших валютой граждан, вернувшись в убогие хоромы, не разоболочившись от ветхих риз, не справляя большие и малые нужды телесные, кинется с горящим взором к престолу и почнёт красными, правдивыми словесами вести правду о своём и чужом прошлом с ненужными подробностями. Тако не утаит повесть, как в чужой, далёкой и враждебной, «проклятой Германии» когда-то зарабатывал марки у нехороших и враждебных дядек, и как эти марки выдали ему через пятьдесят лет теперь уже «свои» и «хорошие дяди». И, вспоминая прошлое, не задумается: — Если в отечестве не заработал своих марок на безбедное существование до конца дней — помогут чужие? — Молодой человек не обмолвился, кому адресовать записи, буде кто родит таковые, в какое издательство направлять? — Адреса и явки не упоминались, не было и паролей… — Ничего не сказано о паролях. Так и знал! Столица верна себе и всегда одинакова. Что думаешь, что скажешь? — Что сказать? Когда-то по простоте думал, что в границах стольного града проживают достойные люди, особенные, высшего сорта, большие умники, сплошняком таланты, но, оказывается, и в столице дурачков хватает. Человек с поляроидом не вникал в общую обстановку с литературой, на то время мы из читающей страны твёрдой и уверенной поступью переходили в глядящую телевизор. — Теперь осознаёшь, насколько я был прав, когда вторгся в твоё сознание в жаркий день на диване? И потом, когда волновался, какими словами отвечать на шестнадцать вопросов «Карточки претендента» плюс «удастся получить воздаяние получить воздаяние за прошлое, или отцы-командиры придумают массу доводов и объяснений в отказе выплаты? — С естественным желанием ограбить меня? Нет слов! — ответил другу с не меньшей эмоцией. Так закончился первый этап (транш) гашения забытых претензий к правопреемникам бывших работодателей: alles, ничего в прошлом нет, по нулям, кроме памяти, а память валютой не оценивается. Вот бы и её обменять на марки, продать? — Раскатал губы! Осчастливленный валютой возвращался в берлогу, временами щупая зашпиленный булавкой нагрудный карман рубашки: «не исчезло прошлое, на месте»? А если потел? Стал бы нашедший не причитающуюся иноземную искать растрёпу, потерявшего компенсацию за прошлое? Нет, слишком велик подвиг возврата иноземной валюты в «трудный переходной период в стране», а потому манипуляции с ощупыванием нагрудного кармана были излишни. Когда мысль о возможности безвозвратной потери основательно утвердилась — улыбнулся и повторил слова романса: «…я ехала домой, душа была полна»! — выяснение, каким добром «была душа полна» испортило настроение окончательно: перевес в душе был на стороне плохих наполнителей, «численный перевес оставался за ними. Хорошими были марки, а семейные «дыры», кои мечтал заткнуть свалившейся иностранной валютой — виделись громадными, мрачными и отвратными. При любом раскладе в ограничении желаний, чужие марки не могли выполнить возлагаемые задачи: «дыр больше, чем марок, и все — «чёрные». Совсем, как в Космосе…» — Не фантазируй, о «чёрных дырах» Космоса ничего не знал. В сознании другое вертелось, помню: — Эх, ну почему не больше марок!? Только и всего на наши голодные зубы, такая малость!? — расклад марок на количество голодных зубов не добавил приятных мыслей, но убавил звучание тех, кои были до начала подсчёта: на зуб приходилось совсем мало, зубы перевешивали марки, отчего радость от валюты сходила на «нет». — В оккупацию марки в ходу были, вот и опять они, всегда и везде эти вечные немецкие марки! Глава 15. Валютные скандалы Первая порция марок (транш) растаяла до удивления быстро и незаметно. Оно и понятно, иностранецы, опыта слежки за инострнцами не было, это не свои отечественные на то время «деревянные» рубли. Удивительно быстро, быстрее мартовского снега, и оставив лужицы приятных, волнительных и обнадёживающих сообщений в центральной прессе: — Правопреемники прежних работодателей произведут точные расчёты и подбросят валюты! Ждите! — вечное и могучее наше «ждите»! Мы «ожидающая» нация, нам от рождения и до смерти приказано: — «Ждать»! — иного и лучшего, чем располагаем на данный момент, не имеем. Чужое, непонятное «транш» не пугало, быстро прижилось и вселяло надежду, что следующий друг «транш» окажется упитаннее первого. Бодрила строка воинственно-патриотической песни «да, мы умеем воевать…», вселяли веру в приход прекрасного будущего, кое обязательно придёт вслед за валютой. По окончании труда по написанию «Прогулок» не собираюсь складывать руки на животе, или «почивать на лаврах», но предложу компаньону заняться сочинением бодрых песен: на песнях можно заработать больше, чем на писании сочинений сомнительного содержания. Кровь из носа, а первый песенный труд будет жизнеутверждающим, бодрым, в темпе марша с чужими словами нашей правки: «… да, мы умеем ожидать, но не хотим, чтобы опять…» — Валютная тема бедная, низменная и не достойна внимания. Жду от вас такого будущего, которое стоило бы воспеть — заметил соавтор. Время шло своим порядком с нечастыми, но приятными шутками памяти над всем телом: — Это не всё» — обещанная повторная встреча с иностранкой по имени «Валюта» развращала и не давала ясности: «сколько будет встреч до окончательного разрыва? А, что, если совестливые иноземцы собираются компенсировать «житие мое» до финала»!? Ведь есть народ, сосущий немцев шесть десятков лет… Вот бы и мне устроиться на манер «обиженного» народа! Сколько сегодня сосущих Германию? Хватит сосков у старушки на всех? Претендующие на выплату граждане не знали, чего и сколько получат за неудобства, причинённые когда-то иноземцами, а потому не волновались и сочинениям о размерах суммы выплаты не предавались: — Сколько дадут — столько и получим — бывшие совецкие труженики на Рейх как в воду глядели, в чём и убедились позже. Пессимисты, коих компенсации не касались ни в какой части тела — уверяли оптимистов: — Держите карман шире, денег им подавай! Ай, запамятовали, в каком государстве находитесь? Или впервой имеете дело с родным государством? Может не совсем обдерут, какие-то крохи выдадут… — заявления на какое-то время отравляли сознание, но полностью погасить прекрасное «ожидание праздника — лучше самого праздника» — не могли.