- Владимир! – закричала громко, прижимаясь щекой к его груди, услышала, как тихо бьется сердце. От панического страха по спине прошел холод. Что это? Откуда они взялись, черт возьми? Я смотрела на раны и понимала, что Владимиру адски больно. В панике бросилась к двери, но она была закрыта, и я напрасно билась в нее как бабочка. Упала на колени, снова подползла к Владимиру в отчаянии глядя на бледное лицо. Схватила его за запястье, нащупывая пульс. Отсчитывая удары в минуту. Взгляд застыл на порезе под ключицами… Опустила взгляд ниже и прижала руку к губам, чтобы не застонать от удивления, граничащего с шоком. Второй порез под ребрами. Собственное рваное дыхание с хрипом вырывается из груди, заставляя хватать губами воздух. Это какой-то бред. Жуткий, невыносимый бред, которого не может быть на самом деле. Он не мог…Но осознание уже впивалось ржавыми иглами в мозги, заставляя стиснуть виски пальцами и ощутить, как они разрываются от рева пульсирующей крови, как заходится моё сердце в бешеной скачке, то замирая, то содрогаясь от понимания. Его избили…его пытали по приказу маршала. Из-за меня и из-за Майи. Он сделал это для меня? Ответ был очевиден…потому что я прекрасно понимала, что жизнь самой девочки безразлична для Владимира. Ему не безразлична я! Каждую ссадину и порез, вместе с моим ужасом, вместе с собственной дикой болью принимал на себя и всё это время терпел. И тоже ради меня. По щекам градом покатились слёзы, а в горле пересохло. Из груди что-то рвалось наружу, причиняя адскую боль, заставляя прижать к себе дрожащие руки и согнуться возле Владимира пополам, чувствуя, как задыхаюсь. Десять увядших роз…Я словно вижу их перед глазами и понимаю, что это и есть апокалипсис. Внутри всё взорвалось, перевернулось. Я слышала, как разбивается вдребезги моя ненависть, недоверие, сомнения. Как с сердца с лязгом падают стальные оковы, и наружу вырвалась та, которой я не позволяла существовать. Удерживая в себе, подавляя, пытаясь задушить и закопать, забить насмерть. Я в Неё не верила, но Она всё же выжила во мне. А теперь вырвалась, разодрав мне сердце. Голодная, испуганная, измученная и растерзанная. Упала на колени и обливается кровью вместе с ним, у его ног. Это Она плачет и стонет, заламывает руки и прокусывает губы от бессилия, и я больше не властна над Ней. Я больше не смогу загнать Ее за колючую проволоку сомнений и неприятия. Такая огромная, необъятная и сумасшедшая, покрытая шрамами. Пусть я пока не помню почему. Это Она жестоко мучила меня саму все эти годы, пока я даже не подозревала о Её существовании, пульсировала во мне одержимостью. И это Она его узнала с первого слова и взгляда, в отличие от меня. Потому что Её не обманешь, от Неё не спрячешься, не сбежишь. Её можно топтать, убивать, резать на части, но Она бессмертна. Я снова схватила Владимира за руку и сосчитала пульс – он замедлился. - Владимир! – тряхнула его за плечи, - Что мне сделать? Скажи…пожалуйста. Что я могу сделать для тебя? Зачем ты закрыл дверь? Где ключ? Меня обуял ужас, дикий страх, от которого я начала задыхаться, чувствуя, как по щекам катятся слёзы, сжимая его руку, как в тисках. Обхватила бледное лицо ладонями, вглядываясь в заостренные черты. - Зачем ты закрыл её? Чтобы никто не навредил мне? Владимир! – прижалась губами к его губам, таким холодным и пересохшим…Почувствовала на них вкус своих слез и закрыла глаза, - Ты обещал, что не оставишь. Говорил, что всегда слышишь, как я зову тебя. Сейчас ты слышишь меня? Пульс перестал биться вместе с его сердцем. Я пачкалась кровью, прижимала к себе, от отчаяния мне хотелось выть, и я выла, скулила, как раненое животное в бессилии, в бесполезных попытках сделать хоть что-то. С отчаянием смотрела на открытые раны, и мне казалось, что это мое тело искромсано на куски. Больно. Настолько больно, что я сгибаюсь пополам каждый раз, когда смотрю на его порезы. Эту боль не сравнить ни с чем. Внезапно дверь с грохотом распахнулась. Я резко вскочила с колен и увидела маршала. Волна первобытного страха окатила с ног до головы, когда он бросил взгляд на Владимира, и его идеально очерченные губы едва уловимо растянулись в улыбке. Переборов панический страх, я бросилась к этому монстру с ледяными глазами, схватила за рукав рубашки. - Он умирает. Сделайте что-нибудь. Ему нужна помощь, а я не знаю, как помочь. Пожалуйста, - как бесполезно прозвучало это слово, обращенное к бездушному истукану с лицом, высеченным изо льда сумасшедшим скульптором или самим Дьяволом. Маршал смотрел мне в глаза, обжигая жидким азотом, замораживая легкие, а потом вдруг схватил меня за руку и потащил к камину. Глава 17.2 - Не знаешь? – спросил он, удерживая моё запястье, как тисками, и снова эта улыбка, от которой стынет кровь в жилах и шевелятся волосы на затылке, - Я скажу тебе. Это из-за тебя! Понятно? Ты виновата в том, что с ним произошло. Из-за тебя он пострадал. - О боже! Его пытали? - Скажем так… с ним пообщались. Хочешь чтобы к нему пришел врач посмотри на меня и скажи мне правду. Кто ты такая? - Людмила Журавлева. Я… я писательница. Я замужем и живу в городе… Он поморщился, потом схватил меня и прежде чем я успела хотя бы что-то понять, он сунул мою руку в огонь, и я оглушительно закричала от боли. Попыталась одернуть, но маршал удерживал её над языками пламени, и я почувствовала, как меня тошнит, как лопается и потрескивает кожа, покрываясь волдырями. - А теперь повтори кто ты такая! – зарычал он и я закричала. - я Людмила Журавлева! Я писательница! - От…пусти ее…Алексей…сейчас же! – послышался голос Владимира и мою руку тут же избавили от адской боли…но она продолжила болеть. Обливаясь слезами, дрожа всем телом, увидела, как Владимир вдруг судорожно вздохнул, как дрогнули его веки. Я упала на колени, покрываясь холодным потом, всхлипывая от нестерпимой боли, глядя на обожжённую ладонь, покрытую волдырями, а потом на генерала. - Вся его жизнь построена на боли, и чем сильнее страдания тем ярче и полноценнее его жизнь. Ты готова терпеть ради него адские мучения? Ты понимаешь с кем ты связалась? Я медленно подняла глаза на маршала, тот смотрел на меня сверху вниз и всё так же мерзко улыбался. - Как много боли ты готова ему отдать? Решай сама. Свобода выбора бесценный подарок, Мила. Ему не нужен врач. Это так…царапины. Заживет. Польешь перекисью водорода. Врач придет позже. Никто не станет истязать моего племянника до смерти. Так…немного потрепали, чтоб не зарывался. И с этими словами он вышел из комнаты. Дверь снова захлопнулась. Люди боятся страданий и увечий, потому что это предвестники конца. Одни из жутких меток, и каждая из них может мутировать в сам лик смерти. Но сейчас боль для меня олицетворяла жизнь. Не мою, а его. И эти ожоги, от которых останутся шрамы, никогда не станут следами смерти для меня. Владимир жив. И нет ничего важнее и бесценнее его жизни. «Дыши, Мила! Дыши, малыш! Дыши со мной!» Дикая радость, бешеная, неуправляемая. Его мокрые губы на моих губах и ладони, сжимают мое лицо. Я делаю выдох ему в рот, чувствуя, как в ответ он отдает мне свое дыхание, и такой любимый запах заполняет все тело. Обхватить его шею в безумном порыве, прижаться изо всех сил… Какой сладкий бред перед смертью. «Я люблю тебя, Владимир… я люблю тебя…ты слышишь меня?» Легкие продолжают наполняться воздухом вместе со вкусом его поцелуя, вместе с ощущением пальцев в моих волосах. - Слышу! Дыши, девочка!». Я не знаю откуда, эти образы и голоса. Наши голоса. Возможно, из того прошлого, о котором я не помню. Наклоняюсь к его губам, делая выдох в его приоткрытый рот и судорожно вздрагивая в дикой надежде, что он вернет мне вздох. Морщась от боли в обожженной руке, хрипло ему в губы: - Дыши, любимый. Дыши, пожалуйста! Дыши со мной! Еще один выдох, и глаза закрываются в немом ожидании. Вторая рука на его груди, там, где сердце. - Я солгала…Я люблю тебя, Владимир…я люблю тебя…ты слышишь меня? Слабый удар, и первый глоток его дыхания, я вздрагиваю, прижимаясь к его губам сильнее, снова выдыхая свой стон облегчения. Безжалостно по истерзанной руке, и уже не чувствуя боли, улыбаясь сквозь слёзы. - Мне кажется, так было всегда…Я люблю тебя. Еще два удара сердца и вздох. Да! Получилось! - Люблю тебя…люблю. Под пальцами сердце начинает биться быстрее и быстрее. Стучит без перебоев в ладонь. Обессилев, вглядываясь в ослепительно красивые черты лица. Видя, как вздымается его грудь я почувствовала облегчение, устраиваясь рядом с Владимиром, опуская голову на его грудь и с наслаждением закрывая глаза, обняла его за шею, перебирая шелковистые черные пряди у виска, вдыхая его запах, слегка касаясь губами горячей кожи. В голове пульсировала мысль, что, оказалось, я готова пойти ради него на все…и я больше не испугалась собственных эмоций, они обожгли изнутри, и Она сильно забила крыльями внизу живота, возвращаясь обратно в сердце. Наконец-то свободная. Ужасная и прекрасная одновременно. Моя любовь к нему. Спустя неделю… - Убирайся вон. Дальше я сам. Доктор молча склонил голову и вышел, оставив лекарства на кровати. Мои раны уже не беспокоили меня. Я относился к боли как к прирученному зверю. Меня больше беспокоили ее ожоги и я готов был за них оторвать голову своему проклятому дяде. Подошёл к Миле, чувствуя, как сходит на нет ярость, как успокаивается дыхание и перестает носиться в груди сердце. Взял её ладонь в свои руки и стиснул зубы, увидев, во что она превратилась. Из-за меня. Ради меня стерпела эту боль. Разве могло быть большее доказательство её чувств? Большая причина снова улыбаться и жить? Жить, когда знаешь, что твоя жизнь нужна. Просто нужна. не потому, что ты её Хозяин, не потому что её заставили, а потому что тебя любят? Присел на кровать рядом с Милой и, открыв одну из склянок, начал смазывать содержимым её руку, пальцы, кисть. Прикасаясь и вздрагивая от каждого прикосновения.. - Ненавижу, когда к тебе прикасается кто-то другой, малыш, - словно сам себе. Дотрагивался и думал о том, что какие-то несколько дней назад она считала, что я мертв. Алексей вколол мне наркотик, который обездвижил меня, который дал ему возможность истязать безнаказанно. Тварь. За это он будет мне очень много должен. И это ведь даже не проверка. Нет. Он всего лишь наказал меня и показал мне мое место. Проклятый ублюдок так же проверил, что я значу для моего агента, чем оказал услугу и мне. Я тоже понял, что для неё значу. Слышать ее плач, стоны боли, ее лихорадочный шепот, улавливать это бешеное биение сердца и страх. Каким же разным он бывает на вкус, страх. Я всегда считал, что самый изысканный, взрывной и острый – это вкус ужаса, от которого моя собственная кровь закипала в венах. Я ошибался – есть и другой страх, тот, от которого останавливается дыхание, сводит скулы, и каждая молекула тела начинает вибрировать от невыносимого кайфа. Её страх потерять меня. Я впитывал его порами, вдыхал через носоглотку, им пропитались мои волосы и складки на одежде. Она кричала мне, умоляя дышать, а я сделал самый первый вздох, уже когда почувствовал его. Теперь ужас Милы смешивался с ударными волнами от её боли, которые как дефибриллятор заставили мое сердце начать биться в том ритме, который стал слышен и ей. Моей девочке, которая тащила меня с этого холодного сна своими хрупким, обожженными руками. Потом она лежала на мне, а я слушал, как бьется её сердце и понимал, что счастлив. Да, блядь, я наконец-то счастлив за эти десять лет, что она была вдалеке от меня, и за эти бесконечные дни, когда отталкивала, держала гребаную дистанцию, а я чувствовал себя в могиле, где каждое отчуждение между нами, как бросок земли на крышку гроба. Мне казалось, что там, в досках, просветов не осталось и скоро я буду погребен заживо под её равнодушием. Но я снова дышал. Открыл глаза и Мила, словно почувствовала, подняла голову и наши взгляды встретились. Когда она сама прижалась губами к моим губам, я ожил окончательно. *** Распахнулась дверь и я, резко подняв голову, увидела Владимира. Его потемневший взгляд сначала на врача, потом на его пальцы, сжимающие мое запястье. Доли секунд, но они показались тяжелыми, как свинец или каменные глыбы, которые раскачиваются перед тем, как обрушиться камнепадом и забить насмерть. Пока не заметил поднос с лекарствами, и тяжесть пропала. Я почувствовала, как мелко дрожит рука доктора и увидела капельки пота над его верхней губой. Он испугался. Панически. Он ощутил эту тяжесть вместе со мной. Словно по комнате пролетела смерть, отбрасывая невидимые тени. Когда генерал выгнал его, я успела заметить на лице врача облегчение. А потом забыла обо всем, потому что он взял меня за руку, и его взгляд изменился. Я никогда в жизни не видела такой метаморфозы. Словно в грозовой черной туче показался клочок ясного неба, постепенно отнимая все пространство, и я задохнулась от того, что впервые увидела его глаза настолько синими, светлыми, прозрачными. Присел рядом, а я не могу отвести взгляд. Я лечу вверх, в тот самый космос без дна. У меня дух захватывает от этого взгляда. Никто на меня так не смотрел. Никогда. Никто не умеет так смотреть, молча и в то же время разговаривая взглядом настолько откровенно, что мне кажется, я чувствую, как слова скользят по обнаженной коже под одеждой, просачиваясь сквозь нее, чтобы дотронуться души. Его пальцы касаются моей израненной руки, и если от прикосновений доктора я вздрагивала и кусала губы, то сейчас не чувствовала ничего, кроме появляющихся мурашек и электрических одиноких разрядов вдоль позвоночника. Каждое касание такое осторожное и в то же время чувствительней удара хлыстом. - Ненавижу, когда к тебе прикасается кто-то другой, малыш. Накрыла его пальцы своими. - Это не прикосновения. Касаешься меня только ты.