Внутри обожгло пламенем, до пепла, до полного опустошения, до замирания сердца, которое перестало биться, а потом снова…медленно. Удар за ударом. От звука этого голоса вживую задрожали руки и подогнулись колени. Пошатнулась и схватилась за стену. С губ сорвался стон и мне показалось, я лечу в бездну. Глава 3 Меня выворачивало наизнанку. Сознание подбрасывало проклятые, грязные картинки, одну похлеще другой. Бред наяву. Чистое безумие, бешенство, исступлённая ярость, а я разносил свой дом в хлам, ломая стены кулаками, ломая костяшки пальцев, сбивая их до мяса, до костей. Хотелось орать, выть и… убивать. Драть на ошметки, на куски. За то, что не узнала. За то, что не поверила. За то, что забыла! Полюбила! Она, мать её, полюбила другого! Я искал ее столько лет, я к такой-то матери перевернул эти проклятые законы, эти гребаные, разделяющие меня с ней границы, я ждал этой минуты с терпением одержимого ею психопата, чтобы найти и понять, что она не МОЯ! Черта с два! Моя! Вся! Целиком моя! Чувства способны преодолеть любое расстояние? Настоящая любовь выдержит любую разлуку? Она так говорила – грязная, человеческая ложь! Отдушина для слабохарактерных идиотов! Только находясь рядом с женщиной, ты можешь рассчитывать на её чувства и верность. Стоит отдалиться, и она с лёгкостью найдёт тебе замену. Другой вопрос, нужна ли тебе ТАКАЯ любовь. Да! Мне, мать ее, была нужна, как гребаный воздух, как глоток кислорода в этом вонючем мире серной кислоты, разъедающей каждого предательством, ложью, лицемерием, жадностью… мне была нужна её любовь! Мне, зверю, не способному ранее ни на одну эмоцию, кроме жажды убивать и пожирать чью-то боль! Пытался успокоить себя, напоминая, что это не ОНА. Это не моя Мила. Они изменили её намеренно. Я сам изменил её намеренно. И я ведь знал, к чему это может привести. Не мог не понимать, что перестану существовать для неё окончательно. Но я пошёл на этот шаг. У меня, бл**ь, не было выбора! И, возможно, сделал правильно, подарив ей возможность прожить вторую жизнь. Хотя, нет. Не вторую – единственную. Жизнь, которой достойна такая женщина, как она. Женщина, а не жалкий агент, взращённый для достижения чьих-то целей! Вот только почему тогда внутри так пусто, будто все истлело к дьяволу, оставив после себя сжирающую, ледяную пустоту? Почему от мысли, что посмела принадлежать другому, хочется растерзать её, убивать бесконечно долго, вырывая мягкую плоть наживую, доводя до мучительной агонии, и наслаждаться её болью? Почему мне хочется видеть её глаза, и слёзы в них? Она узнает меня! Я был уверен в этом. Если не узнает, то почувствует. Должна почувствовать, дьявол ее раздери! Коснулся руками медальона в кармане брюк. Вытащил и усмехнулся, глядя на растрёпанную испуганную девчонку на фотографии. Невзрачная, худая, с огромными голубыми глазами. Не человек. Ничто. Она была создана по моему приказу. Она не имела никаких прав. Абсолютно никаких. Только обязанности. Слушать и беспрекословно выполнять любые задания. Она была одной из многочисленных, одинаковых деталей огромного механизма, призванного укрепить нашу власть, сделать её безграничной. Малышка, посмевшая пойти против системы, маленькая и хрупкая, на деле оказавшаяся сильнее самых могущественных агентов. Провёл большим пальцем по изображению, вспоминая, как увидел впервые. Как её приволокли ко мне избитую, в разорванной одежде, напуганную, но, в то же время, не сломленную. Она боялась. Её практически колотило от страха и голода, но упрямая оборванка не отводила взгляда, гордо вздёрнув подбородок и тихим, но твёрдым голосом отвечая на все мои вопросы. Гораздо позже она расскажет мне, что это была далеко не первая наша встреча. Что та состоялась на четыре года раньше. Маленькая девочка, не знавшая ни ласки, ни заботы, не имевшая права на эмоции и привязанности, влюбилась в единственного, кого нельзя полюбить. Кого нужно лишь бояться и ненавидеть. Генерал, Военный. Верхушка власти. Можно сказать первобытное Зло, как оно есть в своем истинном облике. Глупые провинившиеся ублюдки в паническом страхе называли нас именно так, преклоняясь перед нашей силой, ужасаясь беспощадности и кровожадности зверей, несущих им смерть. Такова уж примитивная человеческая сущность. Слишком слабые по сравнение с теми, кто наделен силой и сластью, люди предпочли служить нам, покоряться, чем открыто противостоять. Да, у них и не было шансов выжить в таком случае. Что есть человеческая жизнь для нас? Не более, чем удобный инструмент, призванный облегчить мою собственную. А после... после достаточно сделать всего лишь щелчок пальцами, и та самая пресловутая душа покинет хрупкое тело, и оно падёт замертво к моим ногам тонкой пустой оболочкой. Я решал, когда, сколько и как им жить. Это было в моей власти. И она... она ведь тоже была такой. Всего лишь оболочкой, созданной по моему требованию. Моя собственность. Не знавшая детства, не видевшая эмоций, лишённая права выбора и воли. Механическое создание. Маленькая частица из всей той серой массы, что обитала на Острове. Но, вашу мать, какая частица! Она выделялась даже на фоне своих. В тренировочных центрах, где агенты показывали свои способности, она выделялась даже среди них. Придурки смотрели на неё с презрением, отворачиваясь в сторону, игнорируя её присутствие. А она была лучше их во всём, раз за разом доказывая, что они и в подмётки ей не годятся! Да, дьявол, да! Я так и не смог уничтожить её. Не смог сам. И не смог отдать приказ сделать это другим. И, чёрта с два, дело было не только в её способностях, или в том, что мне позарез нужен был хороший агент. И даже не в надвигавшемся перевороте. Причина была в её ясных голубых глазах. Будь они прокляты! Посмотрел в них и увидел всю её. Почувствовал кожей. Понял, что не отпущу. Гордая. Умная. Настоящая. Она, мать её, всегда была настоящей. Даже сейчас. Когда я не мог слышать голоса, не видел лица, я словно ощущал её через расстояние и гребаное время! А в моём мире лжи и жестокости, в мире фальшивых эмоций и холодных взглядов, пропитанном кровью и болью, она словно пламя костра в беспроглядную ночь. Живая. Яркая. Обжигающая. Особенно на фоне тусклых слуг, сновавших в тот день по дому. Даже по сравнению с солдатами, привезшими её ко мне. Они казались пустым местом. Словно фон, оттеняющий на холсте художника центральную композицию картины, к которой невольно возвращаешься взглядом раз за разом. Они грубо сжимали её руки, и я чувствовал, как поднимается волна злости за то, что причиняют ей боль. Это моя собственность. Моя вещь. Создана для меня. Причинять боль и не причинять – решаю только я. Убить, покалечить, пытать сутками – тоже только я. А затем вторая волна ярости, уже на себя. Какое мне дело до боли этой презренной, являющейся по сути никем?! Почему мне хочется разорвать этого жирного подонка, посмевшего коснуться её? И какого дьявола я завидую его пальцам? Почему сам хочу почувствовать, какая на ощупь её кожа? Демон её раздери, она же ничто! ВВ13. Без имени. Без фамилии. Помечена, как любая моя вещь, как униформа или зажигалка. Каждую ночь в моей постели были женщины в сотни раз красивее неё, изысканные, роскошные, опытные, способные соблазнить любого, а мой взгляд то и дело соскальзывает к пухлым губам, тихо произносящим ответы на мои вопросы, и скулы начинает сводить от желания познать их вкус. Мягкие ли они или твёрдые. Испугается ли она поцелуя, подчинится ли молча моей воле, в страхе не угодить Хозяину? Я видел её впервые, всего лишь минуту, но я был уверен - ни за что не покорится. Скорее, оттолкнёт, зашипит, возможно, даже посмеет ударить... или ответит. Страстно, жадно. Я был уверен, что она именно такая. Я упивался её эмоциями, её силой, завораживающей и необычной, скрытой в тоненьком теле девушки-ребёнка. Приказал отменить расстрел и оставить её мне, нарушая установленные собой же правила, а когда начальник посмел нахмуриться, обдумывая моё требование, убил его на глазах остальных. Это была моя первая жертва, принесённая во имя неё. Потом я потеряю им счёт, перестану считать жизни, отнятые для того, чтобы билось её сердце для того, чтобы слушать её дыхание, чтобы знать, что она со мной, принадлежит мне. И не только как носитель уникальных способностей, но и как женщина. Как моя женщина. Пусть даже она стала ею не сразу, а через несколько лет. Несмотря на то, что приходила в мою спальню сама. Не просила, но предлагала. Не словами, но решительным взглядом, страстью, которой дышали её глаза, робкими движениями рук, придерживающих завязки лёгкого платья. А я зло насмехался над ней, ощущая, как разрывает брюки эрекция, как ломит кости от желания схватить её в объятия и сжимать, оставляя синяки на молочной коже, чувствовать хрупкое тело под своим, врываться в горячую плоть, заставляя кричать от наслаждения. И в тот же момент презирал ее за это. Она ничто, ей запрещено даже прикасаться ко мне. Иногда хотелось лично содрать с нее кожу живьем, избить до полусмерти или изуродовать, чтобы не хотеть. Смотрел на нее, наполняясь ненавистью и яростью, сжимая челюсти, кулаки до хруста, и понимал, что не могу этого сделать. Прогонял вон, к дьяволу подальше с моих глаз, чтобы не сорваться. И я бы взял её в первую же ночь, когда вместо очередной сочной девицы, сладострастно извивавшейся на моих коленях, вдруг ясно увидел её лицо, представил, что это она вцепилась в мои плечи, откинув голову назад, что это её тёмные локоны касаются моего тела, что это её упругую грудь ласкают мои руки. Но она была агентом. Очень сильным агентом, и взять ее девственность означало лишить её львиной доли преимуществ. А этого позволить себе не мог даже я, не в том положении, в котором оказался на тот момент, не во время переворота, который мог перевернуть все. Мила нужна была мне, в первую очередь, для политических целей, а с тех пор моими любовницами становились только голубоглазые миниатюрные брюнетки, похожие на неё внешне, но не имевшие и половины той жизни, которой светилась она. И никто кроме меня не знал, каких усилий мне стоило подавлять тот адский огонь, который она во мне пробуждала одним только взглядом. Глава 4 Я падаю быстро, так быстро, что меня тошнит от неожиданности… и от бешеного восторга… от ужаса и от первобытного чувства триумфа… Он был прав – я смотрела в ярко-синие глаза, и мне было не до смеха. Потому что я его узнала. Потому что это ОН. Потому что именно таким я его и представляла…или помнила…или… О, Боже – знала? Мне хотелось рыдать и оседать на пол, сползать к его ногам в изнеможении и неверии… И из моей груди вырывалось не дыхание, а судорожные всхлипывания, которые я не могла контролировать. Я смотрела на него и понимала, что должна закричать, чтобы проснуться. Только во сне я никогда не сомневалась в том, кто он, а сейчас мне казалось, что я брежу наяву. И одежда…он одет, как Владимир из моих снов…Взгляд на сапоги, на широкий ремень. Во всем черном, и его кожа отливает бронзой, контрастируя с иссиня-черными волосами и матовой материей рубашки, наглухо застегнутой на все пуговицы. Сделал шаг ко мне, и я впилась пальцами в спинку кресла, прижимаясь к ней спиной, с такой силой, что заболели кости, казалось, они раскрошатся. Это был он, и в тот же момент не он. Словно я долгое время смотрела на блеклый снимок, а сейчас передо мной сам оригинал. И ни одна фотография… ни одна фантазия или сон не могли передать и десятой доли того, что я видела сейчас наяву. Я писала, что он красив? Да, я писала об этом… Но это не верное слово. Этого недостаточно, потому что понятия красоты у всех растяжимы и не имеют границ, а я видела чудовищную безупречность. Настолько яркую и идеальную, и в тот же момент мрачную, фатальную. Красоту, в которой нет чистоты – там тьма, там мрак ада, там дьявольская смесь всех пороков вселенной и осознание собственной абсолютной власти. Она манит, и в тот же момент пугает, не радует глаз, нет, а ослепляет до боли и понимания, что это адская бездна. Человек не может быть настолько красив. И от осознания этого меня начало лихорадить. Потому что я чувствовала рядом с собой зверя, хищника, который пришел за своей добычей. Владимир смотрел на меня так, словно я принадлежала ему… так не смотрят на незнакомку, так смотрят на свою собственность. Я бы не смогла описать его взгляд просто словами. – Узнала! – в голосе нотки триумфа. – Не можешь поверить, Мала? А ведь это я. Поверь своим глазам, малыш. Слышу его голос. Наяву он намного глубже, гортаннее. Хриплые нотки, низкий тембр, каждое слово выбивает почву из-под ног и лишает рассудка. Мне холодно и жарко одновременно. Мое сердце то бешено колотилось, то останавливалось. Я смотрела на Владимира так жадно, как, наверное, смотрит путник в пустыне на мираж, зная о том, что это всего лишь плод больного воображения, но давая глазам насладиться в полной мере. И в тот же момент мне страшно. Что бы это ни было, но какими-то силами Ада он все-таки передо мной. Во плоти. Коснулся моей руки чуть ниже локтя, где заканчивался рукав шелкового халата, и я замерла. От прикосновения захватило дух, с трудом сдержалась, чтобы не закрыть глаза от наслаждения, чувствовать его пальцы на своей коже. Я ощутила даже запах. Терпкий, с ума сводящий, настолько реально, что вздрогнула. По телу поползли мурашки. Я не могла ни пошевелиться, ни сказать ни слова. Владимир провел ладонью по моей шее, спускаясь чуть ниже, заставляя меня задыхаться от желания сбежать и одновременно закатить глаза в изнеможении. В каждом первом прикосновении есть новизна, всплеск незнакомых ощущений, и это пьянит, вызывает чувство эйфории…но я испытывала совсем иные эмоции. Никакой новизны – моё тело реагировало на него, как на наркотик спустя долгое время воздержания, как после затяжной болезненной ломки в диком голоде и исступленной жажде…узнавая уже испытанный кайф. – Я не плод твоих фантазий. Я настоящий, малыш. Самый настоящий! Резко выдохнула и закрыла лицо руками. Не смотреть. Это сумасшествие. Впилась пальцами в свои волосы, стараясь отрезвить себя болью. – Бред! Тебя нет! Это не можешь быть ты! Я хочу проснуться. Сейчас. Немедленно! Я говорила шепотом, бессвязно, надеялась, что, когда отниму руки от лица, его здесь не будет. Я тихо молилась про себя, чтобы он исчез. Призывала все свои внутренние силы избавиться от навязчивой галлюцинации. Справиться с этой фантазией. Только он слишком реален. Его ладонь на моей шее, а другая сжимает мой подбородок, а еще... я точно знаю, что если открою глаза, то встречусь с его взглядом, и самое дикое – я также знаю, каким будет этот взгляд. Чуть прищуренный, тяжелый, как свинец, невыносимый, невозможный. Почувствовала, как Владимир сильно сжал мои руки за запястья и отвел от лица, в следующую секунду меня обдало жаром, словно все нервы оголились, потому что под своими ладонями я почувствовала его скулы. Нейл прижал их к своему лицу. Я ощущала его кожу и даже легкую небритость. Судорожно вздохнула, а потом зажмурилась до боли, до черных пятен перед глазами, потому что моих пальцев касались его губы. Мягкие, слегка влажные и очень горячие. Он приказывал посмотреть на него... и этот голос проникал мне под кожу, так глубоко, что, казалось, сожжет меня изнутри, отравит несбыточностью иллюзии, сведет с ума окончательно. Потому что какая-то часть меня хотела поддаться этой галлюцинации, жадно гладить его лицо, проводить пальцами по губам и... разрыдаться. Мне казалось, я близка к истерике. Владимир сжал мои руки с такой силой, что я поморщилась и тихо всхлипнула. Все тело сжалось в пружину, и внутри тикал часовой механизм до взрыва. Дыхание сбилось совершенно, и я слышала собственное сердцебиение. – Посмотри на меня, Мила! Я хочу убедиться, что я не сумасшедшая. Только не смотреть в глаза. Расстояние. Пусть такое ничтожное, но все же расстояние. Медленно подняла веки и встретилась с ним взглядом. Слишком близко, так близко, что я чувствую его каждой клеточкой тела, каждым взмахом ресниц, каждым трепетом губ и дрожащим подбородком. – Хорошо... – голос сорвался и я, тяжело дыша, попробовала высвободить руки, – допустим... Допустим, это правда ты. Зачем ты пришел? Чего ты от меня хочешь? Его пальцы стиснули мои запястья еще сильнее, и от его хищной улыбки снова замедлилось сердцебиение. – Я пришел за тобой… – так просто, мне показалось, внутри что-то оборвалось. Потому что в его голосе нет ни капли сомнения. Утверждение. Голый факт. И сердце отбивает набатом в висках так громко, что мне кажется, я оглохну. – Я тебя не знаю. Я скоро проснусь, и ты исчезнешь. Как всегда. Какими дьявольскими силами мой разум так издевается надо мной, или я сошла с ума окончательно. – Я не исчезну, Мила. Пусть я сон. Но тогда я – кошмар. Твой самый жуткий кошмар наяву. И ты пойдёшь со мной. Ты потеряла право выбора, как только позвала меня. Как только написала мне. САМА. «Бойтесь ваших желаний…» Я силой дернула руки, но его хватка была, как свинцовые кандалы, словно мог сломать мне руки легким движением. Это действительно кошмар. Немного иной ...и он в нем иной. Смотрела ему в глаза и не могла произнести ни звука. Звать на помощь бесполезно. Отрицательно качнула головой. Мне казалось, что он словно ждет от меня чего-то, всматриваясь в мои глаза, его собственные начинали излучать холод, лед, менять выражение, и вдоль моего позвоночника прошла дрожь страха. Едва ощутимая волна паники... Ведь я знаю, что означает этот взгляд, я видела в нем затаившегося зверя, которого нельзя дразнить. Хищника, способного растерзать меня так быстро, что я не успею даже вскрикнуть. Водоворот чувств от восторга, до страха, самого первобытного и бесконтрольного. И каждое острое, как лезвие бритвы, разум отказывается воспринимать происходящее. – Скажи, что ты идешь со мной…. Скажи мне это, Мила…Я заберу тебя в любом случае, даже если ты скажешь нет. Но я хочу слышать твое «да»! – Нет! – вырвалось, как вопль, а на самом деле прозвучало, как тихий хриплый шепот. Я не хотела снова окунаться в те кошмары. Мне было страшно... Я хотела проснуться. Чувство реальности оглушало своей остротой и пугало до истерики. – Нет! Уходи! Просто уходи! Я снова дернула руки, чувствуя, как подгибаются колени. – Смотри мне в глаза! – в голосе металлические нотки, заставляющие беспрекословно подчиняться. Пытаюсь разорвать зрительный контакт, дрожа всем телом, но он уже завладел моим взглядом и держит Его взгляд снова меняется, заставляя меня начать дрожать. И это другая дрожь... совсем другая. Он больше не держит меня за руки, но я знаю, что следы останутся на запястьях... Нет... теперь его пальцы гладят мое плечо, спускаясь ниже к груди, все откровеннее, сильно сжимая, заставляя сердце биться ему в ладонь, как пойманной в тиски птице, и мне нечем дышать, я обездвижена под этим взглядом. Владимир управляет мной, как марионеткой. Вся в его власти. Я хочу сопротивляться, но он подавляет мою волю. Подавляет с такой силой, что у меня кружится голова, и каждое касание заставляет дышать все чаще... с ужасом осознавая, что я возбуждена. До предела. До тонкой звенящей струны, готовой порваться в любую секунду. От дикого желания закричать "нет" сводит скулы, но я не могу даже моргнуть… и чувствую, как тело живет отдельной жизнью... оно подчиняется ласке... как руке хозяина. Оно помнит эту ласку. Оно взбудоражено узнаванием, и я словно без кожи совсем, Владимир касается не только сердца, но и души. Возбуждает ее умелыми пальцами, гладит, заставляя трястись от ужаса и от вожделения. – Ты видишь это, малыш? Ты чувствуешь? - Да...чувствую...отпусти...– очень тихо, но он меня слышит, потому что радужка его глаз темнеет. Нет. Ты его не знаешь... а если и знаешь, то совсем другим. От этого внутреннего голоса пульсировало в висках. Чувствую, как его ладонь касается моей ноги, поднимается выше, под подол платья, накрывая горящую плоть, и с груди вырывается стон. – Больше никогда не отпущу. Скажи, Мила... Просто скажи это... Сердце стучит все сильнее. Мне страшно, и в тот же момент яркой вспышкой дикая радость. Словно часть меня не принадлежит мне совсем, и он, как умелый музыкант, извлекает те звуки-эмоции, которые хочет получить... те самые аккорды, о существовании которых я и не подозревала. Где страх смешался с самым острым эротическим возбуждением. Контраст на контрасте. Владимир резко подался вперед и впился в мой рот губами, а я полетала в пропасть, быстро, до дикого головокружения, до полной потери контроля. Я писала об этом тысячи раз. О том, как он целует других женщин. Я представляла себе, как это может быть, чувствовать его губы на своих губах, но я даже на сотую долю не приблизилась по своим ощущениям к настоящему поцелую. Все. Не могу больше. Не могу. Нет меня. Ничего нет. Силы воли нет. Я целовала его теперь уже сама, исступленно, с диким голодом, с надрывом, позволяя сминать мои губы, терзать их, отвечая ему со всей силой накопившегося желания именно по его губам. По этой невыносимой идеальной развратной похоти, замешанной на диких эмоциях. Почувствовала, как он сжал мою грудь сильнее, как его большие пальцы касаются напряженных сосков, и от этих прикосновений мне казалось, я сорвусь в наслаждение раньше, чем что-либо произойдет еще. Мое извращенное желание к нему копилось годами. И да, я боюсь его, я боюсь, что это больше, чем просто фантазия….это реальность. Нет, не только он… а это место, где мы сейчас вместе. Это реальность. Нереальным был мой дом и моя жизнь вдали от него. Но отголоски разума навязчиво вдалеке пульсируют «он заставил тебя…это он думает, а не ты…он…он..он» – Что сказать? – губы сами ищут его губы... и я не знаю, что со мной происходит, я хочу, чтобы это прекратилось, и в тот же момент я пью его дыхание и схожу с ума от вкуса его губ. Это причиняет мне боль... той части меня... ей больно, и я готова сказать, что угодно, чтобы это закончилось. Ведь если это сон... я ничего не потеряю. Я просто проснусь. Прижалась к нему всем телом и потеряла остатки воли. От запаха, от звука голоса, от пальцев, путающихся в моих волосах, и от губ, сминающих мои губы, порабощая волю... стирая все желания, кроме одного – сделать так, как он хочет. Подчиниться. Эхом мое сознание пытается сопротивляться... но я уже не принадлежу себе. Владимир заставляет меня чувствовать принадлежность ему... и мне все так же больно. Мне хочется рыдать. – Я, – оторвался от моих губ в ожидании, и, не давая опомниться, снова безжалостно набросился на них, ломая сомнения, порабощая, – пойду с тобой, даааа, – простонала ему в рот. Обессиленно подогнулись колени... Полное опустошение. Сломал сопротивление, и я покорно иду за ним в машину. В черную волгу. В одном халате и босиком. Глава 5 Это как первый вдох свежего воздуха после долгих лет, проведённых в затхлой, провонявшей дерьмом тюрьме. Как глоток живительной влаги после бесконечных, опустошивших тело дней пути под палящим солнцем, лучи которого со временем начинают разъедать кожу, оставляя ожоги. Когда ломит кости, когда ты ощущаешь, как они крошатся прямо в твоём теле от недостатка воды, от изнурительной пытки жарой, когда дерёт забитое песком горло от сухости. Но ты сам выбрал именно эту дорогу смерти по пескам, и пусть тебя уже тошнит от однообразия величественных дюн, тебе некого обвинить в этом, только проклинать каждый день, каждый долбанный час и минуту, себя и её, за то, что согласились на это испытание, поверили в то, что сможем жить в разных мирах. Я верил, что смогу. Ей оставалось принять моё решение. Я не мог предоставить ей право выбора – жить или умирать. Я сдох бы вместе с ней. Да, я тот, кто сеял столько смерти и боли вокруг себя, сдох бы, если бы остановилось ее сердце. Пока она жива, я знал, что найду, из-под земли достану. Сейчас я смотрел на неё, впитывая в себя каждую чёрточку лица, распахнутые в немом ужасе глаза, дрожащие губы, соблазнительные изгибы тела, водопад тёмных локонов, струящихся по плечам. Красивая. Безупречная. Моя девочка. Это была она, и в то же время совершенно другая женщина. Я жадно упивался её сбившимся дыханием, сдерживаясь от желания схватить её в объятия, сжимая до хруста, прижимая к сердцу, которое, наконец, после долгих лет забилось. Да, будь оно неладно, я годами не знал о его существовании. Я истово верил, что я не просто кровожадное чудовище, несущее смерть всему живому вокруг, а зверь без сердца и души, и принимал свою сущность, смакуя чужую боль, отбирая и ломая жизни. Пока не появилась она и не разбила вдребезги ко всем чертям величественное спокойствие моего мира. Она так просто заставила почувствовать, как начинает биться сердце, сначала тихо и размеренно, а после — уже набатом, при каждом взгляде на неё, от звуков тихого голоса, от нечаянных прикосновений. Постепенно, день за днём я ощущал, как заполняется пустота внутри, там, где у обычных людей находится душа. И пусть моя была уродливая и черная, но и она извивалась в адских муках всё то время, что Мила была вдали от меня. Она корчилась в агонии неизвестности, мрачного одиночества, выворачивая меня наизнанку, до боли, до трясучки, до стиснутых зубов, до разбитых кулаков, пока не утихла совсем, всё так же, постепенно сжимаясь в комочек, а после и исчезнув. И сейчас она снова возрождалась, расправляя свои кровавые крылья, вонзаясь кривыми когтями в кости, в сердце, она снова оживала рядом с ней, требуя приблизиться, требуя коснуться, завладеть, привязать к себе, чтобы больше никто, никакие силы не смогли разлучить, не смогли забрать мою женщину. Но уже в следующее мгновение она начинает неверяще скалиться, когда Мила в страхе отходит назад, качая головой, узнавая, но отказываясь верить. А эта тварь внутри также отказывается верить в происходящее, нет, она даже не надеялась, что Мила кинется ко мне на шею... Хотя, да! Будь она проклята, но эта сука-душа до последнего ждала, что она обрадуется, что она вспомнит, на подсознательном уровне, почувствует сердцем, кожей, чёрт подери, просто увидит в моих глазах…