– Не особенно, – признался шеф. – Но мое мнение сегодня не более ценно, чем пятифранковая монета. Через два дня меня даже не будет в Париже. Благодаря схемам Солала мы обнаружили Сесилию Варан на пляже в Нормандии. Упала с высоты в тридцать метров, обезвожена, глубокая рана на руке, но жива. Теперь мы сами выбираем, во что верить. Кого хотела спасти Мейер? Солала или Варан? В любом случае, если с Мейер снимут подозрения, выиграют все, так? – Это неплохой выход, и я тоже думаю, что мы должны воспользоваться им и снять все обвинения. Нам хватит и суда над Солалом. Это будет грандиозная бойня. Есть риск, что начнутся демонстрации. Нет уж, лучше думать о свежих сосновых иголках, устилающих землю в саду. Когда их собираешь, на пальцах еще долго остается липкая смола. Феликс решил сбросить с себя это дело, как громоздкое пальто. – Мой заместитель наверняка уже отгладил костюм и навел красоту перед зеркалом, чтобы занять мое место. Но я передам ему ваши опасения. Де Местр поздновато сообразил, что имеет дело с человеком, которому придется пережить худший в мире конец карьеры, и рассердился на себя за отсутствие чуткости. – Не такого финала вы ожидали, мой друг. – Финал сулил быть более счастливым. Не таким постыдным. Но я не виню ни Мейер, ни, по сути, даже Солала. Я согласился на заказное убийство, а когда принимаешь заказ, принимаешь ответственность за его последствия. Сорок лет верной службы, и что? Мой поклон в конце спектакля освистали. Не привыкший сетовать на судьбу, шеф быстро взял себя в руки. – Где сейчас находится Солал? – После формальной явки к судье по свободам и содержанию под стражей[68] он будет немедленно переведен в следственный изолятор, ожидать процесс. – Одиночная камера? – Какая же еще, друг мой? Если нашим джихадистам удается вербовать свою паству в четырех стенах, представьте, чего может добиться Солал. – А Мейер? – Раз уж мы пришли к согласию, я освобождаю ее из-под стражи. Вызову потом, чтобы предоставить статус свидетеля. В качестве меры предосторожности она не будет участвовать в расследовании или профайлинге, пока дело не обретет некоторую ясность. Мой секретарь сообщит Герда и Атталу о ситуации с их клиентами. А теперь нам пора хорошенько отдохнуть. Феликс посмотрел на часы и представил одинокий вечер в своей парижской квартире. Его расстроенный вид не ускользнул от судьи. – Как насчет отличного ресторана? Я приглашаю. – Лучше небольшой паб. – Замечательно. До скорого. 25 Адвокатское бюро «Восьмой элемент». 9:00 Шахматная партия официально началась. С Солалом у адвокатского бюро «Восьмой элемент» была только одна пешка, остальную же часть доски занимали фигуры противника. Шансы на успех были явно не на стороне адвокатов, но что с того, ведь битва обещала быть феерической. Фабьен Аттал перебрал все возможные уловки и грязные трюки, с которыми им придется столкнуться на минном поле. – Наше преимущество – народное жюри[69]. Половина страны на стороне «Гринвара», и опросы среди простых французов показывают, что его поддерживают восемьдесят процентов. – И все же именно эти люди блокировали страну демонстрациями из-за повышения цен на бензин всего на несколько евроцентов. Я не думал, что они такие сторонники экологии. – Когда люди бедны настолько, что им важны эти несколько евроцентов, экология у них не на первом месте. Но история о соринке и бревне в глазу – это очень человеческий парадокс. Мы ругаем «Тоталь», когда заправляем машину. Мы все одинаковы. Чтобы подготовиться к любому развитию событий, Лоренцо Герда решил разложить по полочкам все, на что надеялся его коллега. – Хорошо. Если ты рассматриваешь народное жюри как плюс, то ты должен понимать, каким образом противник попытается перетянуть его на свою сторону. Правила были понятны, и Аттал стал ему подыгрывать: – Верно. Они могут отправить дело в уголовный суд. Там среди присяжных только мировые судьи. Их будет труднее убедить. Они привыкли исполнять закон, даже если мотивом преступника является правое дело. «Dura lex, sed lex»[70]. – Ты знаешь мою любовь к латыни, но устав уголовного суда неизменен, и они ведут только те процессы, где срок заключения не может превышать двадцати лет. Солал обвиняется в двойном похищении, удержании двух заложников и убийстве, так что обвинение очень серьезное. Дальше. – В специальном суде присяжных[71] также нет народного жюри, но он рассматривает только дела о терроризме. – Идеально. Представь, как нас можно выставить террористами. И начни с основ, пожалуйста. Как прилежный ученик, Аттал вспомнил лекции на юрфаке и безошибочно выдал определение: – «Террористический акт – это любое индивидуальное или коллективное действие, направленное на серьезное нарушение общественного порядка путем запугивания или террора». – А теперь парируй. – «Гринвар» – это группа, единственная заявленная цель которой – заставить крупные корпорации двигаться к переходу на зеленое топливо, что, несомненно, имеет решающее значение для выживания людей и животных. «Гринвар» просил не выкуп, а залог. «Гринвар» всегда давал жертвам выбор, но деньги оказывались дороже жизни для их же собственных компаний. Солал не закладывал бомбы, убивающие всех без разбора, и не совершал случайных преступлений. Его цели конкретны, и он никогда не угрожал простым гражданам. Тот факт, что бо́льшая часть народа на его стороне, сводит на нет любые предположения о запугивании или терроре. Наконец, кроме того, что он взбудоражил социальные сети, нарушений общественного порядка выявлено не было. – Ох, Фабьен, нарушения порядка грядут. Но это известно только нам. – Пока ничего не случилось, так что не будем ставить галочку в графе «терроризм», и у нас будет народное жюри, – радостно закончил адвокат. – Да. Народ – наш шанс. Штаб-квартира парижского Уголовного розыска. 9:30 Освободившись из-под стражи, Диана сжимала в руках мятое пальто, ремень и шнурки от кроссовок. Запах камеры въелся в кожу, а оставшихся капель антисептика явно не хватало, чтобы от него избавиться. Мобильный телефон был изъят и опечатан для тщательной проверки содержимого, поэтому она не могла ни с кем связаться, чтобы ее забрали отсюда. Да и кому звонить? Так что Диана, одинокая и потерянная, стояла на ступенях Тридцать шестого отдела «Бастиона», куда ей теперь не было возврата. У тротуара напротив была припаркована знакомая машина, которая несколько дней назад ждала ее на рассвете у дома. Она пересекла улицу и постучала по крыше. Вздрогнув, Натан проснулся и опустил стекло. Бывшая заключенная и бывший похищенный смотрели друг на друга. – Вы кого-то ждете? – спросила Диана с застенчивой улыбкой. – Извини, я заснул. Не думал, что прозеваю тебя. Садись, отвезу домой. Все эти долгие часы ожидания Диана разыгрывала в голове самые страшные сценарии. Что решит судья? Сколько лет ей дадут? Кто будет ее сокамерницей? Кто придет к ней в комнату для свиданий? Как долго она продержится? Придется ли ей учиться драться? Ведь у нее совершенно домашний вид. И вот она на свободе. Все вокруг обрело вкус свободы. Поездка на машине, их молчание. Тихие звуки радио. Ее дыхание. Она не осознавала, что дышит в ритме Натана. – Мы вырвались оттуда, – прошептал он просто. – Молчи-молчи, вдруг это сон. На Париж упало несколько капель дождя, морось превратилась в ливень, по лобовому стеклу потекли ручьи, город размылся, растаял под водой, будто сахарный. Ливень закончился за несколько минут до того, как они приехали. Тучи рассеялись, и засиял яркий нежданный день. Еще один поворот, и покажется маленькое четырехэтажное здание. Мейер очень хотела вернуться в знакомый район, в тесную студию, где так спокойно и, главное, есть горячий душ. Но знакомого ничего не осталось. Десятиметровое гигантское граффити покрывало правый торец дома. Панда-воин с красным шрамом, улыбкой завоевателя и ее именем, написанным огромными каллиграфическими буквами: «Диана». Пораженный Натан надавил на тормоз. – Тебя тут ждут. – А я так надеялась остаться незаметной. – Да нет, я не об этом, – сказал он, указывая подбородком на вход. Удивили не букеты цветов, десятки букетов, превратившие подъезд в сад, не детские рисунки, неловко приклеенные скотчем, не сотни писем, бережно положенные у входа, и не маски панд, развешенные тут и там в знак уважения или благодарности. Удивила орда журналистов, которая топтала все это без разбора. Репортеры с камерами и микрофонами, прибывшие сюда в надежде на сенсацию века, бились за лучшее место. – Уже, – сказала Диана. – Как они узнали? – Это у твоих чудесных адвокатов надо спросить. Ты на свободе, значит один-ноль в твою пользу. В глазах правосудия ты невиновна, потому что ты своими действиями защитила Сесилию Варан. Но в глазах общества ты человек, благодаря которому Солал остался жив. Ты защитила «Гринвар», но тебя отпустили. Журналисты используют тебя, чтобы взбудоражить общественное мнение, – такова их игра. Испуганная, Диана не выходила из машины. – Свободна, говоришь? Не совсем. Я даже не могу попасть домой. – Мы можем поехать в другое место, если хочешь, – успокоил ее Натан. – Только скажи куда, и я отвезу. К друзьям, может быть? – Они в Монпелье. У меня не было времени завести новых, когда я сюда переехала. – Но ты же не вчера в Париже оказалась! Я много раз слышал твое имя, связанное с разными уголовными расследованиями.