– И все же, – возразил Аттал, – мы видим, как человечеству ежедневно выносят смертный приговор: уменьшение биоразнообразия, выработка природных ресурсов, разрушение экосистем, глобальное потепление, загрязнение воды, почвы, воздуха. Мы жили в гармонии с природой, затем приручили ее, стали эксплуатировать, а теперь истощили. Миллион видов животных и растений находится на грани вымирания[94]. При таких темпах через двадцать лет в океане не останется съедобной рыбы[95]. Даже питательная ценность продуктов резко снизится из-за концентрации углекислого газа[96]. Мы изменили шестьдесят пять процентов морских экосистем и семьдесят пять наземных[97]. Вырубая леса, мы сокращаем естественную среду обитания животных и увеличиваем риск распространения неизвестных зоонозных вирусов. А по мере оттаивания вечной мерзлоты пробудятся древние микробы, возраст которых миллионы лет[98]. Вирусы, убивавшие динозавров весом в несколько тонн, намного старше ковида, который, несмотря на пандемию, оказался относительно безвредным. Вирусы станут еще опаснее из-за загрязнения атмосферы, которое, по мнению МГЭИК, приведет к повышению температуры на четыре-пять градусов. Но даже повышение на четыре градуса приведет к такому истощению ресурсов планеты и деградации экосистем, что выживет не больше миллиарда человек, а нас почти восемь миллиардов[99]. Что же мы будем делать с лишними людьми? Смотреть по телевизору, как они умирают? Для них это будет настоящей смертной казнью! Таким образом, действия Виржиля Солала направлены на их защиту, они вполне соразмерны и необходимы. При последних словах Аттала председатель собрал воедино мозаику, разложенную адвокатом. Теперь с защитой все было ясно. Ужасающе ясно. – Мэтр, подойдите, пожалуйста. Аттал ожидал, что его прервут именно сейчас, и в два шага оказался перед председателем. Тот с тяжелым предчувствием задал ему вопрос, закрыв рукой микрофон: – Неужели вы осмелитесь? – Вы можете мне запретить? – пожал плечами Аттал. – Это не в моей власти. Но вы проиграете. – Рискну. Я могу продолжать? Стиснув зубы, председатель ничего не ответил, и Аттал снова занял свое место в центре зала. – Я поставил перед собой цель продемонстрировать, что деятельность указанных крупных корпораций и их руководителей являет собой неоправданную агрессию в отношении человечества. Я последовательно показал, что эта агрессия более чем реальна. Я привел количество смертей, которые она вызывает, и тем самым доказал, что она действительно существует. Таким образом, реакция «Гринвара» через действия Виржиля Солала становится необходимой, своевременной и соразмерной действиям корпораций. В зале суда поднялся ропот. – Это дурная шутка, ваша честь? Актуальная, неоправданная и реальная агрессия и необходимая, своевременная и соразмерная действиям нападающего оборона. Мой коллега перечисляет все элементы самообороны! – Благодарю вас, что признаете очевидное, – улыбнулся Аттал. – Потому что именно об этом я и говорю. Взбудораженные обвинители зашептались. Как сумел этот адвокатишка найти такую огромную лазейку во французском законодательстве? Дело, казалось, рассыпалось, но один из них в последнюю секунду нашел выход: – Позвольте вернуться к одному пункту этого абсурдного заявления о самообороне, – уверенно сказал он. – Чтобы его серьезно рассматривать, необходимо доказать, что «Тоталь» и «Сосьете женераль» несут прямую и полную ответственность за смерть хотя бы одного человека. Если верить вашим словам, то причиной нынешней и будущей смертности являются действия всех компаний вместе, а не только этих двух. Аттал посмотрел на Лоренцо Герда, своего наставника. Оба знали, что у них осталась только одна карта. – Я был бы разочарован, если бы вы не подняли этот вопрос, – признал Аттал. – Скажу прямо, я ночами не спал. Да, я признаю, что между агрессором и жертвой должна быть прямая причинно-следственная связь. И я нашел ответ в уголовном кодексе, точнее, там, где говорится об убийстве, совершенном группой лиц. Представьте, что четверо мужчин окружают жертву, но только двое из них убивают ее, а двое других науськивают или провоцируют на убийство. Оказывается, что по французскому законодательству всех четверых обвинили бы в убийстве и наказали одинаково. Если рассматривать человечество как единую жертву, а планету как единое место преступления, то все крупные корпорации виновны в убийстве, совершенном группой лиц, и не в одном. Они друг друга поддерживают, поощряют, пропитываются одним и тем же ядом, считая свои доходы противоядием. Таким образом, существует причинно-следственная связь, если исходить из их соучастия. И обвинение, и присяжные хранили молчание. Как зайцы, ослепленные фарами внедорожника, они застыли, ожидая последнего слова защиты. – Поэтому, ссылаясь на самооборону, я прошу вас сегодня полностью оправдать Виржиля Солала, – заключил Аттал. Журналисты отстукивали текст, и председатель суда взглянул на них, представляя себе броские заголовки на первых полосах. В последний раз он попросил молодого адвоката подойти ближе. – Вы отдаете себе отчет в своих действиях, мэтр? – спросил он шепотом, словно боялся разбудить спящего тигра. – Я ничего не придумываю, лишь применяю тексты, которые регулируют деятельность вашего учреждения и защищают нашу Республику. – Но вы открываете ящик Пандоры! Только представьте себе последствия! Вы освободите убийцу и создадите прецедент, который разрешит любому уничтожать глав компаний-загрязнителей без всякого риска для себя. Представляете, какая начнется резня? – Мне платят, чтобы найти лазейку. Виржиль Солал ее обнаружил, а я расшатал. Теперь все зависит от вас. Но если вы хотите отправить моего клиента в тюрьму, то вам останется только захлопнуть уголовный кодекс и не применять его. – Это абсурд. Полнейший абсурд, – пробормотал председатель суда. – Признайте правду. Для этого есть все основания, не так ли? Президент оглядел профессиональных судей, выступавших присяжными. Кто-то смотрел в пол, кто-то в поисках решения лихорадочно листал дело. – Возвращайтесь на место, – произнес председатель вместо ответа. * * * Обсуждения продолжались до глубокой ночи. Для принятия решения требовалось большинство голосов, однако двое присяжных сомневались, поскольку в аргументах Фабьена Аттала содержалась невыносимая правда: если следовать уголовному кодексу, Солалу нечего делать в тюрьме. В пять утра, бледные и измученные, они наконец пришли к согласию по поводу вердикта. И он облетел весь мир. 31 Падающий снег, мелкий и рассыпчатый, превращался под теплыми солнечными лучами в лужицы. Виржиль Солал наблюдал, как снежинки кружатся в небе и тают на ладонях. Он решил приехать сюда один. Он хотел поразмыслить о многом. Он столько хотел рассказать, поделиться захлестнувшими его чувствами… Несколько часов в поезде позволили ему постепенно привыкнуть к новой жизни. Теперь, стоя у подножия Пиренеев, у пика Ариэль, он вдыхал воздух, о котором давно мечтал. Металлический лязг канатной дороги возвестил о прибытии кабины фуникулера. В еловой чаще шелестел ветер, и Виржиль слушал его шепот, будто радовался старому другу. Ботинки покрывал снежок, и Солал наслаждался каждой секундой, осознавая хрупкость всего, что его окружает. Кабина затормозила, из нее вышла черноволосая молодая женщина. Ее волосы были заплетены в косы, она приветственно улыбалась. Солал пристально взглянул на нее. Да, это и правда та девушка с острова Токелау. – Теарануи? – Добрый день, Виржиль. Я даже не знаю, с чего начать… Он впервые слышал ее голос. Этот безупречный французский с легким акцентом, выдававшим ее происхождение и путь, который она прошла от самых архипелагов. Глаза Теарануи наполнились слезами. Она чувствовала себя глупо, не зная, куда девать руки, но Солал мягко раскрыл объятия, и она порывисто бросилась к нему. – Спасибо тебе за письма, – сказал он, прижимая ее к себе. – Я читал каждое из них по сто раз. – Наконец-то ты сам увидишь все, о чем я тебе рассказывала. Мы много сделали за… На миг ее взор затуманился – сколько же времени утекло. – За двадцать пять лет? – Да. За двадцать пять лет. Снежинка опустилась на руку Солала и превратилась в капельку, которая растеклась по линиям ладони. За время заключения основатель «Гринвара» получил много писем, самые важные из которых сохранил. Теперь они лежали на дне его большого рюкзака, сиротливо перевязанные шнурком. Тут были, конечно, письма его последователей, чей пыл и жестокость иногда приходилось умерять. Но чаще он переписывался с Теарануи, этой девушкой из Новой Зеландии. Подростком она написала ему на английском длинное письмо, в котором, несмотря на юный возраст, упрекала за выбор, но признавала правоту. Правоту в том же в деле, что защищал ее дед, Рейя. Солал наблюдал, как она растет, как переезжает из Новой Зеландии в Европу, а затем, читая ее путевые заметки, путешествовал вместе с ней по миру. Он поддерживал ее, когда она получала один диплом за другим, когда завершала один проект за другим, когда проходила один курс французского языка за другим. Ничто не могло объяснить ту крепкую связь, что возникла между ними. Она дышала за него горным воздухом, плавала в морях и океанах, ходила по лесам, чтобы рассказать ему обо всем. Он жил сердцем и глазами ребенка, ставшего взрослым. В рюкзаке было еще два письма. Первое от жены, Лоры, которая просила прощения за то, что не может приехать к нему в тюрьму, иначе сойдет с ума. Второе из лечебного центра, где она умерла. Администрация тюрьмы предоставила Солалу три часа, чтобы он мог поехать на кладбище в окружении полицейских и двух снайперов из бригады особого назначения. После смерти их ребенка Виржиль и Лора больше никогда не встречались. Теарануи крепко ухватилась за тяжелую дорожную сумку и подняла ее, словно та была пустой. Жестом пригласила Солала в фуникулер, чтобы добраться до древнего ледника пика Ариэль высотой 2824 метра. Вскоре они оказались в ста метрах над уровнем моря, и перед ними простерся национальный парк Пиреней, величественный и умиротворяющий. Кабина плавно несла их вдоль границы Франции и Испании, оказываясь то в одной, то в другой стране. – Все, что ты видишь, – наше, – с гордостью сказала Теарануи. – Сорок шесть тысяч гектаров, которые мы выкупили у государства. Экокомплекс «Гринфьючер»[100]. – Это лучше, чем «Гринвар», – признал Виржиль с ноткой раскаяния в голосе. – Не вини себя. Можно было пойти разными путями, и хотя я часто критиковала тебя, мы никогда не узнаем, был ли другой способ. Но я точно знаю, что без твоей борьбы мы бы не смогли ничего сделать. Солал потер заледеневшие руки. Теарануи вытащила из кармана перчатки, бросила ему, и он поймал их на лету. Ей не терпелось все показать и рассказать, и она указала на запад: – Смотри. У каждой долины своя роль. Вон там – долина Асп, последний оплот медведей. Мы превратили ее в заповедник, каждый год принимаем новые виды, находящиеся под угрозой исчезновения. Справа – долина Оссо, там десять или около того озер, которые мы используем для производства гидроэлектроэнергии. Построили на больших озерах плотины, а на озерах поменьше есть плавучие станции солнечных батарей. Мы создаем так много зеленой энергии, что продаем ее уже почти шесть лет. Акции «Гринфьючер» даже котируются на фондовой бирже. Как ты и писал, мы можем что-то сделать, только объединившись с капиталистами. Капитализм – как злая собака, она защищает дом, но ее нужно дрессировать. – То, что ты создала, великолепно, – искренне ответил Солал. – Я сделала это не одна, ты же знаешь. Было столько работы, а еще мы получили финансовую помощь от горстки филантропов, которым небезразлично будущее человечества. Твоя армия панд состоит не только из солдат, но и из нескольких просвещенных богатых людей. Сейчас мы – город с населением в двадцать пять тысяч человек, и у каждого свои обязанности. Недостатка в работе нет. А теперь вон туда взгляни. На этот раз она указала на восток: – Это Валь д’Азен. Крупнейший ботанический центр в Европе. Сюда доходят горячие источники Луданвьель, и мы выращиваем все: от японской вишни до бананов. А чуть дальше долина Котре, там наши теплицы, и еще дальше – долина Люс, где находятся наши животноводческие фермы.